Дворец памяти (СИ)

Это всего лишь очередное воспоминание, но чем ближе мы к полудню, тем более они меня захватывают, перечёркивая реальный мир фразами доктора Лектера.

Он словно говорит со мной прямо сейчас, находясь в совершенно другом месте.

— Я даже не называла бы его человеком, — фыркает какая-то неизвестная женщина в деловом костюме, — Для чего вообще можно было придумывать такие извращённые способы убийств?

И тут она ошиблась. Как ни странно, но именно в убийствах я замечал его человеческую сторону.

— Это словно… подарок, — озвучиваю удивлённо я собственное понимание убийства девушки, насаженной на рога оленя.

И, увидев эту совершенно ужасную расправу, как над свиньёй для убоя, обосновываясь на вопиющих отличиях, я сразу начинаю лучше понимать Сорокопута. Может быть, оттого, что это убийство помогло мне в понимании, мне кажется, что это словно подарок?..

Как я узнаю позже, это первая жертва Потрошителя, которую я увидел своими глазами. А так же первая его жертва, действительно адресованная кому-то ещё кроме его собственного чувства прекрасного.

— Это словно насмешка… — бормочу я, рассматривая новую жертву, когда я уже давно вовлечен в процесс поиска Потрошителя.

— Над следствием? — уточняет Джек, координируя при этом действия Прайса и Беверли.

Только надо мной — понимаю я, но ничего не отвечаю Кроуфорду. Это уже не первый раз, когда мои ощущения подсовывают мне мысль о том, что в этом убийстве есть что-то, адресованное лично мне.

«Видишь?» — спрашивает Хоббс, но я мысленно заглушаю его. Даже если что-то и вижу, я не могу расшифровать суть.

Но постепенно образ чёрного вендиго, точнее, психо-портрет его обладателя, начинает дополняться. Это странно, ведь я очень и очень редко меняю своё мнение, обычно и на первый взгляд для меня всё ясно. С Потрошителем же у нас будто бы… происходит какая-то динамика. И это при том, что мы не знакомы лично. По крайней мере не так, чтобы мне было известно об этом.

— Это словно провокация, — говорю я уже тебе, — Хотя нет, провокация это слишком направленно… — ты молчишь и киваешь, предлагая мне продолжать мысль, — Скорее, словно ожидание.

— Тебе кажется, что Потрошитель ждёт от тебя чего-то? — уточняешь ты.

— Только я не могу понять, чего именно, — соглашаюсь я и беру очередной кусок великолепного ростбифа в рот. Почему-то именно когда я согласился на ужин с тобой, и мы приступили к мясу, мне захотелось обсудить Потрошителя.

— Эмпатия сильнее тебя, и иногда ты не справляешься, не понимаешь сути собственного видения, — ты элегантно берёшь бокал кроваво-красного вина длинными пальцами и отпиваешь, — Ведь ты ещё ранее чувствовал что-то подобное? — немного пораздумав, я киваю, — Значит, тогда ты страдаешь не по неведению, а из-за отсутствия привычки доверять собственному инстинкту.

— Допустим… — я откидываюсь назад на стуле, и ты бросаешь мимолетный взгляд на отложенную вилку. Как я уже успел отметить, ты всегда внимателен к гостям своего ужина, будто бы тебе доставляет отдельное удовольствие видеть, как едят приготовленные тобой блюда.

Наверное, бзики кулинаров.

— Допустим, что так, и мне это не кажется. Но ты действительно думаешь, что он может ждать чего-то именно от меня?

— Возможно, он не ждёт от тебя чего-то конкретного, а просто наблюдает за твоими изменениями? — хоть и звучит предположительное «возможно», но на самом деле ты не предполагаешь никаких других вариантов.

«Какими изменениями?» — хочу спросить я, но, кажется, настоящего пояснения этих слов мне не услышать.

Это словно издевательство…

Так я думаю, когда приезжаю на самое ужасное место преступления. А самое ужасное оно потому, что только на днях случился тот разговор, где я всё понял.

Впервые я приезжаю расследовать убийство не рук Потрошителя, а твоих рук.

— Итак… А мы точно уверены, что это сделал он? — неуверенно спрашивает Зеллер, пока следственная группа полным составом молча стоит и смотрит во все глаза на вывернутого человека, — Будто бы не похоже на нашего Чесапикского друга.

— Я, конечно, не эмпат, — Прайс бросает на секунду взгляд в мою сторону, — Но это похоже на чёртову валентинку.

— Уилл, — Джек обрывает все разговоры и предположения, давая мне слово.

— Да, — я закрываю глаза, чтобы больше не видеть этого кошмара, — Да, это он.

Но всё-таки, даже против моего желания, словно по проторённой дорожке к чёрной дыре, меня затягивает к этому убийству.

Я представляю себе Потрошителя, теперь это намного проще. Я представляю тебя.

Ты выбираешь жертву. Возможно, у тебя есть список или что-то подобное, потому что ни с одной из жертв ты не виделся в ближайшее время перед их смертью, я уже проверял. Ты выбираешь кого-то особого, фразеологизм «на десерт» будет тут как нельзя кстати и во всех смыслах. Я вижу твою охоту, и теперь я представляю это куда подробнее, выучив все твои мельчайшие черты и черты Потрошителя отдельно. Потрошитель делает всё быстро со скоростью властного и ставящего свои условия хищника; ты делаешь это со скоростью профессионального хирурга. Потрошитель следит до последнего за угасающей жизнью жертвы, упиваясь своим превосходством; ты ловишь каждый последний вдох, смерть нежна в твоих глазах, как скольжение в тёплую ванну, и ты наслаждаешься прекрасной картиной. Потрошитель ломает конечности, выгибает суставы и выворачивает внутренности, выставляя изъяны и вину жертв напоказ в своих помпезных сценах смерти; ты создаёшь детали руками художника, словно высекая по мягкому мрамору, и из этих деталей сплетаешь свои чувства, потому что ты не можешь противоречить своему вкусу и оставить мёртвых не преображёнными.

Столь различны и так похожи…

— Уилл! — резкий оклик Джека заставляет меня распахнуть глаза. Я удивлённо смотрю на слегка трясущуюся в исступлении ладонь, протянутую к искалеченному телу. — Будь добр, не испорти очередное место преступления.

Я не успел ничего коснуться, когда Джек заметил мой провал в реальности, но пальцы уже ощущали жар. Только вот не от остывшего же деформированного тела он исходил, скорее, от самого замысла этой деформации…

Я сжимаю челюсти и отдёргиваю руку, отходя спиной назад и задевая всех подряд работников экспертизы. Нет, так больше не может продолжаться.

— Что с тобой? — спрашивает Кроуфорд в опасении моего приступа неадекватности.

— Я должен вернуться в архив, — на его удивлённый взгляд приходится пояснять, — Просмотрю все дела о Чесапикском Потрошителе ещё раз.

Улики. Только они доказывают. Мои слова — нет.

Потому что теперь я чувствую себя соучастником. Или даже кем-то ещё более худшим… Ведь, когда я представлял себя на твоём месте сейчас, я понял, что во время свершения твоей очередной работы, ты думал только обо мне.

Это этюд, целиком и полностью посвящённый мне одному.

Двери в другой стороне от тех, в которые я зашёл, наконец, открылись. Оттуда вышел адвокат Ганнибала, я уже разговаривал с ним перед судом, идти на который я всё же смог отказаться, в отличие от сегодняшнего… мероприятия.

— Мой клиент высказал своё последнее желание, — важно начал юрист, и все раздраженно вздохнули, но оспаривать право заключенного на предсмертное желание никто не собирался. Хотя, пробежала у меня такая мысль, ведь могу с уверенностью сказать, что это будет… — Встреча. Мистер Лектер изъявил желание встретиться с человеком, поймавшим его.

Вся дюжина людей, находившихся в комнате, как по команде посмотрела на меня.

— Формально, — начал я, поправив очки, — Джек Кроуфорд был…

— С Уиллом Грэмом, — перебил меня адвокат, — По правилам личных встреч мы предоставим вам десять минут времени наедине.

«Вы говорите так, будто бы я уже согласился», — хотел сказать я, но в горле вдруг образовался комок, а сердце забилось скорее, и я не смог сказать и слова.