Между меридианами или "Мы не братья! Мы - любовники..." (СИ)

- Да, - я небрежно сажусь на диван, наблюдая за тем, как Эльм садится рядом.

- Как ты? – парень устремляет взгляд на экран телевизора, и я делаю то же самое.

Пожимаю плечом, склоняю голову вбок, скольжу языком по губам.

- Я не знаю, - честно признаюсь я. – Всё так навалилось. Такое ощущение, что из-за этой аварии вся моя жизнь полетела к чертям.

Краем глаза я вижу, как Эльм опускает голову и смотрит на свои руки, но не поворачивается ко мне. Я тоже этого не делаю.

- Всё будет хорошо, - говорит он, но я слышу в его голосе неуверенность.

Я ничего не отвечаю, и мы какое-то время сидим молча. Телевизор продолжает работать, бутылка в моей руке ненадолго отвлекает меня, за окном слышен шум машин и чьи-то голоса.

- Бобби умер.

Я замираю, чувствуя, как по моему телу скользит лёд и сковывает меня. Я поворачиваю голову к парню, затем корпус тоже, кладу левую руку на спинку дивана. Мальчишка смотрит на свои руки – его лицо наполовину скрыто капюшоном, но я вижу его спокойные грустные глаза. Не могу поверить, что его младший брат всё-таки умер. Этого не может быть.

- О, Эльм… - шепчу я. – Когда?

Я ставлю на пол бутылку.

- Одиннадцать дней назад, - мальчишка спокоен. Даже его голос не дрожит, но вижу, как напряжено его тело. – Похороны были в Англии. Мама не захотела сюда возвращаться, но я не мог там оставаться. Думаю рвануть в Амстердам в ближайшие дни.

Я тихо выдыхаю, приближаясь к Эльму, и обнимаю его за шею. Он прижимается к головой к моей груди и прикрывает глаза.

- Мне так жаль, - я глажу его по плечу.

Он не отвечает, а я продолжаю прижимать его к себе и хоть как-то утешить. Хотя начерта ему моё сочувствие. Он любил своего брата, так же, как, возможно, я любил Тома. А теперь его нет. И никогда больше не будет. Нет ничего, что осталось бы дорого для Эльма. А ко мне он пришёл только потому, что я его понимаю лучше всех. Мы с ним похожи.

- Ты всё вспомнишь, - зачем-то говорит парень. – Я уверен, что ты всё вспомнишь.

- Конечно, - я целую его в капюшон, который всё ещё накинут на его голову. – Конечно, вспомню.

Я осторожно откидываюсь назад и ложусь на спину, заставляя Эльма оказаться у меня на груди. Мы больше ничего не говорим, молча лежа в объятиях друг друга и пытаясь забрать хотя бы немного чужой боли. Два одиночества, которые что-то потеряли в этой жизни. Память и дорогого человека…

23 апреля.

Emptyself – Slow Devour

POV Bill

Я лежу на капоте машины брата, смотрю на звёздное небо и вдыхаю в свои лёгкие едкий дым сигарет. Том находится справа от меня – его плечо почти незаметно прикасается к моему, и я часто задеваю его, когда подношу фильтр к губам, чтобы в миллионный раз задохнуться этой гарью. Мы лежим молча и смотрим в небо – оно кажется таким бесконечным и глубоким, а ещё таким досягаемым, словно стоит протянуть руку, и можно будет схватить это покрывало, сдёрнув его с небес, как скатерть.

Ветра нет – сегодня тепло для апреля. На часах, наверное, за полночь. Тишина, и лишь редкие звуки засыпающего Берлина долетают до этой окраины города. Мы молчим уже довольно долго – за это время я успеваю выкурить уже три сигареты.

Я думаю об Эльме. Он уехал в Амстердам два дня назад – до этого он жил у меня, жалуясь на то, что не сможет существовать в этом городе в одиночку. Ему нужно было подготовить документы и сделать ещё кое-какие дела, прежде чем отправиться в Амстердам. По его словам он больше не будет общаться с матерью, принимать от неё деньги и вообще иметь с ней хоть что-то общее, потому что после смерти Бобби невидимая нить, которая связывала их судьбы, просто разовралась, словно её никогда и не было.

Эльм никогда не рассказывал, что произошло между ним и его матерью, почему вдруг их отношения ухудшились и постепенно просто растворились. Мне остаётся только догадываться, но почему–то мне кажется, что это касается Бобби. Касается их любви.

Я знаю, что это неправильно, понимаю, что общество никогда бы не приняло такие отношения, но я никогда не упрекал Эльма в его любви к младшему брату. Я никогда не позволял себе этого. Да и не мне осуждать мальчишку, ведь, по словам Тома, мы с ним занимались тем же. Любили друг друга. Но любим ли до сих пор?

Если честно, то я до сих пор не воспринимаю его как своего близнеца, но какая-то часть меня всё-таки верит в нашу кровную связь и это отталкивает и путает мои мысли ещё больше.

Я думаю о мальчишке, вспоминаю, как провожал его в день отъезда, вспоминаю то, как мы провели время, пока жили вместе. Его глаза, волосы, запах, редкую улыбку, прощальный секс. Я вспоминаю это и понимаю, что вряд ли когда-нибудь мы с ним встретимся ещё раз. Если бы я был на его месте, я бы не захотел возвращаться к людям, которые знали о его брате. Не хотел бы, чтобы меня жалели.

Я затягиваюсь и удобнее устраиваюсь на капоте – моя кожаная куртка скрипит, и это нарушает тишину, но я всё также продолжаю смотреть в небо и тонуть в этом бесконечном океане.

- Сигарета… - голос Тома вырывает меня и своих мыслей, и я поворачиваю голову к нему.

- Что? – переспрашиваю я.

Брат смотрит на мой окурок, который я зажимаю пальцами, - я тоже смотрю в ту сторону и понимаю, что сигарета почти полностью истлела. Ещё немного и начнёт сгорать даже фильтр. Я вздыхаю и выбрасываю бычок в траву, после чего облизываю губы и прокашливаюсь.

- О чём думаешь? – Трюмпер говорит тихо. Краем глаза я вижу, как он смотрит в небо.

Я какое-то время молчу, пытаясь вытащить из головы хотя бы одну нормальную мысль, затем снова поворачиваю голову к Тому и смотрю на его профиль. Его ровный нос, капюшон, скрывающий часть лица, пирсинг в губе, рука, которую он подложил под голову, чтобы было удобнее. Я смотрю на него и думаю, что же заставило меня влюбиться в меня тогда? Да, он шикарен, у него крутое тело и он чертовски красив. Но что же именно заставило меня стать пассивом? Не понимаю.