"Тонкая линия. Осколки судеб".

В стороне от места, где остановились машины, она увидела выкопанную яму, а рядом с ней – сколоченный из досок ящик. Похитители собрались похоронить ее и Акутагаву! Бросить в этот ящик и закопать! Кейко разрыдалась и упала на колени перед мужчиной. Ее руки были связаны, но она пальцами сумела схватить того за штанину и, подняв к нему залитое слезами лицо, она умоляюще воскликнула:

- Прошу вас, не причиняйте моему сыну зла! Оставьте только меня, отпустите его… Не делайте этого с ребенком! Не убивайте его!

Похитители принялись глумливо хохотать, наслаждаясь зрелищем унижающейся женщины.

- Пощадите моего сына, заклинаю вас! Пощадите его! – рыдала Кейко.

Она ползала на коленях перед преступником и ее сердце разрывалось на части.

Акутагава наблюдал за матерью с болью и отчаянием, не в силах вырваться и помочь.

- Отвали! – гаркнул похититель, отрывая вцепившуюся в него женщину.

Кейко подхватили под руки и потащили к ящику.

- Мама! – потеряв выдержку, крикнул Акутагава.

- Акутагава! – надрывно закричала она в ответ.

Она вдруг обвисла на руках мужчин, ее глаза закатились, а от лица отхлынула кровь. Это вызвало только новый приступ смеха у корейцев – они решили, что женщина упала в обморок от ужаса. Ее забросили в ящик. Тело Кейко упало на дно, гулко стукнувшись затылком о доски. После этого к ящику подтащили мальчика и тоже бросили его внутрь. Руки им не развязали. Акутагава подполз к матери и своими ладонями сжал ее холодные руки, хотя она и не могла почувствовать его прикосновения.

Кто-то из похитителей кинул в ящик полуторалитровую бутылку с водой. Затем корейцы подняли с земли крышку от ящика, положили ее сверху и принялись энергично заколачивать гвозди. Акутагава слушал стук и ломал голову: если похитители не убили их, то что же они собираются сделать? Ответ на свой вопрос он получил, когда ящик подняли и сбросили его в подготовленную яму:

«Они нас хоронят!»

Кто-то спрыгнул сверху на крышку ящика. В маленькое круглое отверстие в крышке пролезла белая пластиковая труба, с высверленными в ней несколькими отверстиями. Она стукнулась об дно и закрепилась вертикально. Затем раздался шум падающей на крышку ящика земли. Акутагава закрыл глаза и прижался к матери, пытаясь подавить рвущуюся из глубин души панику. А земля все сыпалась и сыпалась, как же глубока была эта яма!

Через какое-то время шум стих – и воцарилась настоящая могильная тишина.

Очнувшись, Кейко увидела только тьму перед собою и подумала, что, должно быть, ослепла. Она шевельнулась, протянула руки вверх и наткнулась пальцами на деревянные доски. Ящик. Она в ящике.

- Мама? Ты проснулась? – прошептал Акутагава.

- Да… я проснулась, - хрипло прошептала Кейко, облизывая пересохшие губы.

- Я развязал свои веревки зубами,- сообщил сын. – И тебя развязал, иначе у тебя бы стали болеть руки.

- Ты молодец, – женщина только сейчас сообразила, что ее руки и вправду свободны.

- Есть вода. Хочешь попить?

Забота сына невольно вызвала у Кейко улыбку:

- Да, давай.

Она приподнялась и, найдя горлышко бутылки, сделала глоток. Больше ей не хотелось пить. Она легла на дно снова, пытаясь не слишком глубоко дышать – ведь, едва она пыталась сделать глубокий вдох, ее грудь пронзала острая боль. Если лежать прямо и вытянуть руки по швам, то становилось чуточку легче. Но только чуточку.

- Они закопали нас, мама. Но оставили трубку, для воздуха, - сообщил Акутагава.

- Это хорошо, мы не задохнемся, - ответила Кейко, стараясь говорить как можно более спокойно. – Не переживай, Акутагава! Твой отец найдет нас, вот увидишь. Найдет и спасет! Надо только немного подождать, слышишь?

- А если не найдет?

Она ладонью отыскала его шевелюру и потрепала сына по волосам:

- Не вздумай сомневаться в папе! Он перевернет землю вверх дном, но разыщет нас.

Кейко хотела еще что-то сказать, но не смогла: ее сердце пронзил спазм, она застонала и вновь потеряла сознание. Сколько длилось беспамятство, Кейко не ведала – первое, что он почувствовала, придя в себя, это почти обжигающую боль в груди. Стиснув зубы, она старалась подавить мучительный возглас, но не смогла.

- Мама! Тебе очень плохо? – раздался в темноте встревоженный голос Акутагавы.

Она, конечно же, попыталась соврать:

- Нет, со мной все хорошо…

- Зачем ты врешь? – в голосе сына послышались слезы. – Я звал тебя, а ты не отвечала! Тебе плохо!

На Кейко нахлынуло чувство вины: отключившись, она бросила сына наедине с могильной тьмой!

- Прости меня… - выдохнула она слабо. – Я постараюсь больше не падать в обмороки.

Женщина попыталась пошевелиться, чтобы поменять положение тела, но тут же отказалась от этой затеи – слишком больно. Ей хотелось заскрипеть зубами от муки: господи, как же больно!.. Но это напугает Акутагаву. Надо терпеть, терпеть!.. Потом она, вопреки своему обещанию, снова потеряла сознание. Напрасно Акутагава тряс ее за плечи, звал ее, брызгал на лицо воду – ничего не помогало.

Выбравшись в очередной раз из обморочного сумрака, Кейко отчетливо осознала, что умирает. Она уже не чувствовала своих ног и вся обливалась холодным потом, а сердце… Казалось, что ей вскрыли грудную клетку и залили туда расплавленного свинца! Больно, невыносимо больно!

Кейко подумала о своем муже. Боже, неужели она больше не увидит его? Не скажет, как сильно его любит? Разве думала она когда-нибудь, что умрет вот так, не успев попрощаться с любимым? Она никогда прежде не задумывалась о смерти, но, даже если б и задумалась - то представила бы себе мирную старость и тихую кончину в окружении детей и внуков. Но у судьбы, как видно, другие планы…

«Наверное, это карма, - подумала Кейко печально. – Я полюбила бандита и безбожника. Я закрывала глаза на все, что он делал, на все его грязные дела и преступления! Я так его любила и так хотела счастья, что мне было все равно, чем он занимается. И теперь за счастье мне придется заплатить…»

Ее мысли переключились на Мэриэмона. Она не сомневалась в том, что тот ищет жену и сына – и рано или поздно найдет, это вопрос времени. Времени, которого у Кейко почти не осталось! Что будет, если она умрет до того, как Мэриэмон отыщет их? Вдруг Акутагава обвинит отца в ее смерти? Обвинит в том, что тот не успел спасти Кейко? В таком случае, Мэриэмон потеряет не только жену, но и любовь сына – и его страдания ничем не будут утешены. Нет, она не должна этого допустить! Не должна…

Мысли Кейко снова оборвал обморок.

Очнувшись в последний раз, она едва могла дышать и совсем не чувствовала своего тела.

- Акутагава? – тихим, осипшим голосом проговорила женщина. - Акутагава… Где ты? Где ты? Дай мне свою руку…

Ребенок подполз к ней и сжал ее ладонь своими пальцами.

- Мама! – зашептал Акутагава. – Мама, я здесь.

Услышав его голос, Кейко заплакала – бессильно, устало, измучено.

Акутагава прижал голову к её груди, стараясь передать ей свое тепло, стараясь успокоить.

- Не плачь, мамочка! Хочешь водички попить? У нас ведь осталась водичка…

- Не надо, оставь себе, - прошептала Кэйко сдавленно. – Мне уже не надо. Мне недолго осталось, знаю, что недолго… Ты лучше обними меня покрепче. Я люблю тебя, сынок.

- А я тебя, мама!

Она погладила его по голове, собираясь с последними силами:

- Акутагава, ты не ругай папу. Не сердись на него за то, что произошло и что еще, возможно, произойдет. Пообещай мне.

- Я обещаю, - ответил он, его голос звучал серьезно. – Клянусь.

- Вот и молодец… - она закашлялась, а Акутагава продолжал обнимать её. Отстранив сына, мать сквозь слезы вновь заговорила: - Акутагава, помнишь, как мы с тобой ходили в храм Сэнсодзи и слушали монаха, читающего священные свитки? Тебе ведь так нравилось туда ходить… Ты помнишь?

- Да, - сказал он. – Ты говорила, что без веры в высшие силы человек жалок и потерян. Ты говорила, что тот, кто не утруждает себя знанием Священных Книг, всего лишь растение, а не человек. Ты хотела, чтобы я знал эти Книги.