Немного больше, чем стая (СИ)

Айзек, кажется, искренне не понимал, в какую игру его тянет Питер. Во всяком случае, Дерек сильно надеялся на то, что эта игра действительно существует, потому что иначе пришлось бы признаться себе в обычной, банальной, застарелой и нездоровой ревности. С Питером слишком сложно предугадать последующие ходы, невозможно разглядеть мотивов, потому что старший Хейл слишком умен и слишком хорошо знает племянника.

Вероятность, что дядю по привычке потянуло на шестнадцатилетних мальчиков - есть. Вероятность, что Дереку хочется оказаться на месте этого шестнадцатилетнего мальчика, тоже существует.

Питер никогда не приводит Айзека в лофт, но от него пахнет им, и пахнет все сильнее, все навязчивее, все острее - а может, это Дерек принюхивается к проходящему мимо родственнику все тщательнее.

На связке ключей, которую старший Хейл обычно кидает на журнальный столик, добавляется еще два смутно знакомых ключа - от старой городской квартиры старших Хейлов. Теперь уж Дерек точно уверен, что Питер с Айзеком спит. В той же самой квартире, на той же самой кровати, не скрывая этого и не выставляя напоказ, исподволь царапая когтями за бока, заставляя грызть губы от злости. От злости на дядю - за этот отвратительный в своей интимности перформанс, от злости на Айзека - за глупость, наивность и неосведомленность, и от злости на себя - за то, что ничто из событий последних лет не смогло вытравить этой ненормальной, нездоровой привязанности.

Если бы Питер услышал об этом, он бы обязательно спросил, когда это Дерек так начал характеризовать их отношения. Дерек бы не ответил даже себе. Еще не сейчас.

***

Дерек с юношеской пылкостью надеялся, что Питер его поймет. Терять его волчонок не хотел, отпускать - тоже, но Пэйдж на его взгляд была абсолютно чудесной, красивой, ласковой, понимающей.

На взгляд Питера, в девчонке не было ничего интересного. Он, может, и согласился бы с правом племянника на эту сторону жизни, в конце-концов, любопытство - основная черта всех подростков, но в невзрачной, тихой девчонке волк чуял опасность, в первую очередь для себя. Пэйдж не была похожа на обычное юношеское увлечение, которое Питер племяннику с легкостью бы простил. Она прибирала мальчишку - его мальчишку - к рукам исподволь, незаметно, так, что подросток просто терял голову от ее улыбок.

Питер почти отступил - во-первых, считал ниже своего достоинства тягаться с несовершеннолетней девчонкой, во-вторых, не мог чувствовать ее запаха на Дереке. До тошноты, до желтеющих глаз и лезущих клыков и когтей, до темноты перед глазами - не мог. Как и не мог причинить племяннику боли - не из-за Талии, а из-за собственного нежелания навредить мальчишке, из-за боязни отвратить его от себя. Хотя желание обладать своим для волка стало сродни безумию.

Вынужденное бездействие угнетало, разговоры, сводящиеся к кареглазой девчонке, бесили. Дерек вымученно улыбался хмурящемуся дяде, когда в очередной раз понимал, что снова говорит с ним о Пэйдж, ластился под руки, касался губ мягкими, искренними поцелуями, и Питер прощал ему её в очередной раз. Прощал, хотя ревностью выкручивало мышцы, иссушивало вены, прощал, хотя хотелось перегнуться через узкий стол и припечатать пухлые, по-детски еще мягкие губы племянника очередным жестким, собственническим поцелуем, так, чтобы чертова девчонка поняла, что ей Дерек принадлежать не будет никогда. Не так, как он принадлежит Питеру.

Когда Дерек с ним заговорил об обращении Пэйдж, Питер еле сдержал лезущие наружу когти, впиваясь обычными человеческими ногтями в столешницу.

- Попроси Талию. Она альфа, - вышло хорошо: равнодушно и немного устало, но не раздраженно.

Дерек закатил глаза, поясняя, что к матери бы он пошел в последнюю очередь. Вопрос стоял ребром: стоит ли вообще это делать, и кого об этом можно попросить.

- У тебя нет знакомых альф? - тонкой ноты разочарования в голосе племянника Питер попросту не выдержал: коротко рыкнул, передернув плечами, и честно ответил, что есть. И, что возможность переговорить - есть.

Питер только не стал упоминать, что Энис после полнолуния должен был уйти со стаей на север, через два штата, к границе Монтаны и Северной Дакоты - злость и ревность туманили разум, как аконит. А Дерек об этом и не задумывался, просто смотрел на дядю своими невозможными огромными глазами. Просил. Просил для своей девчонки укуса, просил для нее иной судьбы, фактически - просил у Питера разрешения впустить Пэйдж в их с Питером жизнь.

За то, что согласился, Питер себя ненавидел уже когда говорил об этом с Энисом. А впоследствии стал ненавидеть себя еще больше, когда стало понятно, что укуса Пэйдж не переживет.

========== Часть 10 ==========

Возвращение Коры для Дерека стало настоящим ударом под дых. Приятным, не стоит спорить, но выбивающим из колеи. Кора, малышка Кора, которую он помнил смешной двенадцатилетней девчонкой, заплетающей на своей голове просто непомерное количество перевязанных разноцветными лентами косичек, вернулась к нему - к ним, - серьезной семнадцатилетней, очень красивой девушкой. Кора редко улыбалась, особенно глядя на брата и дядю. Дерек чувствовал себя странно рядом с ней. Ему было в чем обвинять Питера, Питеру было в чем обвинять его, но Кора имела право винить их обоих в том, что произошло с семьей. Имела, но никогда им не пользовалась.

Питер как-то обронил поздним, очень дождливым вечером, привычно устроившись на диване с книгой и стаканом виски, что Кора винит их обоих не в том, что они сделали с ней, а в том, что они сделали с собой. Дерек промолчал, сделав вид, что не заметил этой прозвучавшей в никуда ремарки, но на самом деле старательно гнал от себя эту мысль, её подтекст, гнал от себя потребность обдумать сказанное.

Лейхи все чаще заглядывался на девчонку Арджент, и это приносило Дереку какое-то просто неприличное удовлетворение. Питер отпускал подростка, кажется, легко, почти безынтересно, хотя на его коже еще хранился запах близости с волчонком. С другой стороны, это вполне могло означать, что бывший альфа настолько доверяет мальчишке, что вполне может ему позволить погулять на стороне.

Кора, со вздохом оглядев быт родственников, принялась готовить вполне сносные завтраки, состоящие из настоящей еды, а не из кофе и редко появляющихся на столе тостов, пресекала привычную, отдающую скукой грызню. Питер смотрел на племянницу с задумчивой нежностью - девочка всегда ему нравилась, - и Дереку почти неприятно было расставаться с мыслью, что дядя именно настолько сумасшедший, насколько альфе хотелось бы считать. Эта мысль успокаивала, давала повод для безотчетной неприязни, давала защиту от осознания, что Питер не так уж изменился за прошедшие годы.

***

Питер сам пошел за сестрой, когда понял, что дело плохо, что неожиданно слабая человеческая девчонка не справляется с укусом, когда увидел, как она истекает черной едкой кровью на руках его волчонка.

Пэйдж Питер ненавидел всем сердцем, даже больше, чем впоследствии Кейт. Она забрала у его волчонка, у его мальчика, часть души, превратила его глаза из тепло-золотых в льдисто-синие. Кейт причинила всей семье Хейлов нестерпимую боль, забрала много жизней, много лет, много сил, но Пэйдж забрала у Дерека часть его самого, утянула за собой в могилу, и этого Питер ей простить не мог. Встреть он ее на том свете - он бы с удовольствием разодрал глупой, слабой, неспособной даже самостоятельно умереть девчонке горло.

Талии он объяснил почти все, разве что утаив собственное к девчонке отношение. Получилось непривычно нервно, обрывисто, испуганно, но альфа все поняла. Даже слишком много поняла, потому что единственный вопрос, который она задала брату, прозвучал хлестко и жестоко.

“Ты так сильно его любишь, или настолько сильно ненавидишь?”

Талия не стала дожидаться ответа - он ей был не нужен, все и так было ясно. Ненависть здесь была не при чем, навряд ли Питер вообще хоть когда-нибудь смог бы возненавидеть племянника. Одержимость, желание обладать безраздельно, быть в своем праве - недостижимая сумасшедшая мечта, - вот, что это было.