Romanipen (СИ)

А потом - Петя и рта открыть не успел - присел перед ним и, достав свой платок, осторожно провел по лицу мальчика.

Петя только изумленно хлопал глазами. Чтобы барин дворовому сопли вытирал?.. Не бывает такого.

- Кто? - коротко и глухо спросил Алексей Николаевич.

Петя шевельнуться испугался, услышав его голос. Таким голосом - тихим, почти спокойным, в котором подрагивает еле сдерживаемая злоба - обычно велят дать плетей. У Алексея Николаевича и пальцы нервные были, Петя чувствовал, когда он сквозь ткань платка касался его лица. Барин по-прежнему сидел, глядя на него снизу. И жутко Пете было от его взгляда.

Мальчик резко отвернулся и сжал губы. Он никогда никому не плакался.

- Молчишь? - с угрозой проговорил барин.

Петя шагнул прочь. Алексей Николаевич проводил его взглядом, скомкал в руке окровавленный платок и порывисто встал.

- Гордый больно, - невесело усмехнулся он.

 Странно как-то сказал. Как для того, чтобы не было молчания. И… с сожалением будто, и словно не ожидал такого. Да ушел куда-то в темноту.

А Петя еще долго, пока не замерз, стоял и думал - что же это было. Барин его ни разу не тронул, как и обещал. Но смотрел непонятно, а нынче вечером и вовсе что-то непостижимое было.

Мальчик вспомнил, как недавно удивился барину. Петя сидел тогда утром во дворе… и смотрел, как Никита с Гришкой шутливо дрались в снегу. Ну, на Гришку он и не глядел особо - нечего там глядеть-то было. А вот как Никита оттирал от снега широкую голую грудь, у мальчика в горле сохло. И чего барин говорил, что он, Петя, красивый? Вот Никита - да. Высокий, сильный, а улыбался как - тепло сразу становилось.

Петя так засмотрелся, что и барина не сразу приметил. А как обернулся - испугался. Алексей Николаевич смотрел то на него, то на Никиту, и мял в руках только зажженную папиросу. В сугроб ее выбросил, развернулся и хлопнул дверью так, что снег с крыши посыпался. Лицо у него бледное было, а глаза сверкали.

А Никиту он на другой же день в город отправил зачем-то. Вроде лошадей посмотреть, так ведь не нужны были они…

Петя полночи думал, но так ни в чем и не разобрался.

А наутро он пораньше за водой пошел. И не сразу смекнул обернуться, когда хрустнул снег за спиной.

Гришка - похмельный, злой. И двое хмурых парней из деревни.

Петя закусил губу. Далеко было до именья, не добежать. Мимо них не сможет, а если с протоптанной тропинки свернуть и через поле - снега там по колено, догонят тут же.

Гришка подошел, пнул ведро, которое мальчик поставил на землю, и вода разлилась.

- Барину сказал? - прошипел он.

- Не сказал.

Его взяли за ворот и потянули.

- Брешешь.

Петя вывернулся и ткнул Гришку кулаком в бок. Тот, охнув, осел на землю - но мальчика тут же схватили под руки с двух сторон. Он рванулся, но крепкая была хватка у взрослых плечистых парней.

С него стянули шапку, схватили за волосы и подняли голову. Гришка бил сильно, и Петя мог только отворачиваться, чтобы не попадал по глазам.

Он все-таки выскользнул. Упал, пнул кого-то из них под колено, схватили - укусил. Попытался отползти, встать, но дали подножку.

А когда били уже ногами, оставалось только прятать лицо в снегу. Петя не шевелился: скорее бросят.

Но вдруг прекратили. Сил поднять голову не было, но Петя услышал стук копыт, а потом свистнул кнут. И все затихло.

Рядом скрипнул снег. Сильные руки подняли Петю, и он увидел барина. Попытался отвернуться, чтобы тот не заметил слез - но перед глазами все поплыло.

А дальше он помнил урывками. Было больно, когда Алексей Николаевич взял его на руки и подсадил на лошадь - кажется, ему кто-то помогал. Они куда-то ехали, и было тепло.

Петя очнулся, лежа на чем-то очень мягком. Шевельнул рукой - ворсинки шерсти. Открыл глаза, и тут же стало саднить в разбитой брови.

Он был закутан в шубу барина. Длинная была шуба, он весь в ней помещался. Из черно-бурой лисы, потому и удивительно мягкая - не то, что овчина.

Над головой был низкий деревянный потолок, по стенам - шкуры, а в печи потрескивали горящие бревна. Петя понял, что он в охотничьей избушке.

А рядом сидел Федор, и на его широком веснушчатом лице светилась улыбка. Слуга Алексея Николаевича. И дядькой не назвать - всего-то на три года старше. Как Ильинична рассказывала - в детстве друг друга по дворовой пыли валяли. А потом Федор в столице с барином был. Петя его недавно знал, но понял, что он хороший был - веселый, добрый и смешливый.

Парень достал фляжку, намочил тряпицу и приложил к Петиному лбу.

Мальчик дернулся и зашипел: водка жгла ушибы.

- Терпи, - усмехнулся он.

Петя разозлился - а что, он орать, что ли, должен? И так терпит.

- Дурак ты, - вдруг серьезно сказал Федор.

- Чего? - не понял мальчик.

- Да говорю ж: дурак, - Федор наклонился к нему, обтирая бровь, и негромко продолжил. - Алексей Николаич ни на одну барышню в Питере так не смотрел, как на тебя смотрит. А ты нос воротишь.

Петя молча отвернулся. Сделал вид, что заснул, когда Федор его за плечо тронул.

А потом он понял, что зря это. Лежать было скучно, и Федор, не обидевшись, стал развлекать его разговором. Интересно слушать оказалось.

Петя, конечно, сначала про Петербург спросил. Знал, что город большой - а как это? Федор сказал - выглянешь из окна и конца-края не видно, а Петя не поверил. И про дома каменные в пять этажей, и про море - берега другого не видать. Врал он, Федор, наверное, не бывает такого.

Еще про барина рассказывал, как гуляли они славно в столице. Петя обомлел просто, а уши у него все красные были. Особливо как Федор ухмыльнулся и про девок стал… тех самых, про которых в деревне мужики шепотом меж собой, чтоб жены не слышали.

- Как это?- не верил Петя.

- Ну так, - посмеивался Федор, глядя, как он смущается. - На Невском гуляют, не днем конечно, а вечером…

Про Невский Петя знал, что это главная улица в столице. Но неужели - прямо на улице, чтоб видно их было?.. Срам-то какой, и врет все-таки Федор.

- А там и мальчики были…

Петя глаза на него вытаращил. А Федор только смеялся.

- Смешные такие. Постыдливей, конечно, сами не подходят. Представь - румянятся, белятся, волосы заплетают…

Петя не удержался - фыркнул, как представил. И оба они расхохотались, хоть у Петя ребра и болели от смеха.

Федор еще про барина вспоминал. Оказалось, он против отца в гусары пошел. Тот хотел, чтобы Алексей Николаевич в университете учился, а потом - в статскую службу. Да разругались они так, что до сих пор только в редких письмах разговаривали.

Барина Николая Павловича Петя не помнил совсем. Знал только, что он в Петербурге служит. Спросил про него у Федора, но тот только рукой махнул и поморщился. И не перекрестился едва.

А потом Алексей Николаевич пришел, к ночи уже - с мороза, в полушубке Федора и с ружьем. Наверное, они на охоту ехали, когда Петю увидели.

И глянул так, что мальчик сжался весь - то ли обругать хотел, то ли замахнуться. Мрачно так взглянул, нахмурился и тут же отвернулся. Это он так на барышень смотрел?..

Барин ничего не сказал. Лег на другую лавку и вроде бы заснул. Да и у самого Пети глаза закрывались. Он устроился, чтобы не болели ребра, и завернулся в мягкую шубу - никогда еще ему не было так тепло и уютно.

Странный сон Пете снился. Будто лежать мягко, хорошо и совсем не больно. Только открытое плечо немного мерзло, но совсем не хотелось шевелиться, чтобы укрыться.

А потом он движение рядом услышал. Кто-то сел рядом и укутал его шубой. Начал осторожно, не тревожа, гладить по волосам — Петя улыбнулся во сне и потянулся за рукой. Тихо провели пальцами — жесткими, мужскими — по здоровой щеке. Еще он ощущал взгляд — ласковый, нежный, теплый. Никто на него так не смотрел, мать, может быть, да давно это было.

И вдруг Петя почувствовал короткий поцелуй — еле уловимое прикосновение к губам, чужое дыхание с легким запахом табака. Он вяло подумал, что откроет глаза и все поймет, и тогда будет хорошо, как сейчас во сне. Но так не хотелось просыпаться… И он, уткнувшись в шерсть шубы, провалился в глубокий сон.