Всё наоборот (СИ)

- Значит, все правду говорят?

- Какую? – Билл машинально берёт ещё один кусочек, но этот я не вырываю.

Он как-то режет мелко, осталось туда зубочисток напихать и есть.

- Билл, а ты ещё мельче не мог порезать? – совершенно не в тему спрашиваю я.

На мой вопрос никто не реагирует, только Билл как-то странно бьёт меня по руке, то ли отмахиваясь, то ли предотвращая дальнейшее таскание торта.

- Ну, что Том - гей.

Я очень неудачно улучил момент, чтобы стянуть ещё один кусочек, и теперь кашляю, подавившись. Билл отмирает и принимается настукивать по моей спине, а мой концерт меня уже начинает раздражать. Я никак не могу откашляться; Анита стоит с видом зомби; а Билл всё стучит с застывшим выражением лица.

- Что тут происходит? – в этот дурдом заходит и Диди.

- Ничего, - коротко бросает Анита.

Диди присаживается за стол и тоже принимается за торт. Билл прекращает заниматься моим спасением и ревностно оглядывает, сколько торта уже съедено. Потом как-то обречённо махает рукой, садится и, накалывая куски на нож, спокойно ест. Я отхожу от своего кашля и приглашаю Аниту за стол:

- Мы, кажется, не пойдём в гостиную. Может, чая налить или кофе?

- Давно ты тут… - Феллер не договаривает, так как в неё впиваются три пары глаз, причём с не самым миролюбивым взглядом.

Она пожимает плечами и тихонечко присаживается. Эти посиделки меня даже не смущают. Посреди стола стоит торт, вокруг стола сидим мы вчетвером, и этот самый торт поглощаем. Все едят руками, Билл всё так же накалывает на нож. Когда половина съедена, он вдруг вскакивает и подходит к холодильнику.

- Я забыл, сок же есть.

- Не яблочный, случаем? – это уже рефлекс, пора сворачивать свою яблочную кампанию.

- А что ты имеешь против яблочного? – как будто с претензией интересуется Анита.

- Виноградный.

- Я ненавижу яблочный.

Один Диди спокойно уминает лакомство, не обращая внимания на наши препирательства. Если бы здесь не было Аниты, я бы спросил, как у них с Франци дела, но при Феллер мне как-то неудобно. Она сковывает мои действия, и я должен научиться преодолевать это, иначе так и буду сидеть да слушать, что ещё хорошего мне наговорят.

Билл разливает сок по стаканам, и наша сухомятка для желудка заканчивается благополучнее, чем начиналась. А вот молчание не прекращается, мне в какой-то момент даже думается, что это из-за Аниты, но потом я понимаю, что не из-за неё, а из-за того, что она, да и все здесь присутствующие, похоже, про меня думают.

- Диди, а как у тебя дела? – всё-таки спрашиваю я.

Феллер, как грозная мамочка, мгновенно поворачивается ко мне.

- А тебе какое дело?

- Да прекрати ты! – неожиданно для всех орёт Диди. – Том, пойдём, она не успокоится. А вы разговаривайте, сколько душе угодно. Знаешь, Анит, на тебя никто так не реагировал, когда ты сказала про… - он вовремя замолкает, но Анита выглядит подбитой.

Мы с Диди выходим, а я думаю, что он сейчас сказал больше слов, чем с момента их прихода. Оставляем этих двоих на кухне, а сами закрываемся в спальне Билла, где царит почти творческий беспорядок. Постель разобрана, кое-как накрыта пледом. Мы с Диди одинаковыми взглядами осматриваем этот хаос, но оба никак не комментируем и садимся на полу за неимением лучшего. Есть один стул. Но он один.

- Не обращай на неё внимания. Она иногда ведёт себя так, как будто Билл – её сын, а она – деспотичная мамаша. Сейчас он ей мозги вправит, успокоится.

- А что она так отреагировала-то?

Вспоминаю, что я ей сказал первым делом, когда открыл дверь, и едва сдерживаю улыбку. Может, в этом и есть весь корень зла?

- Она тебя не жалует, - просто отвечает Диди. – Вообще-то я тоже, - опомнившись, добавляет он, но с улыбкой, давая понять, что период «нежалования» отошёл в прошлое.

- Надеюсь, Билл её всё-таки вразумит, - задумчиво говорю я. – Ну, рассказывай, у тебя как? – звучит не слишком фамильярно?

Диди сглатывает и отворачивается. Со стороны кажется, что он чувствует вину, хотя я практически уверен, что впечатление это обманчиво. У него очень интересно чувства внешне отображаются, как будто негативом.

- Да никак. На следующей неделе идём с Франци заявление подавать.

Я испуганно пялюсь на него. Может, мне эта реплика послышалась, а?

- Какое заявление?

- То самое, - с расстановкой произносит Диди.

Вид у него обречённый, и я понимаю, что в гостиной и на кухне он поразительно держался, не пуская свои переживания в общие толки.

Мне даже дыхание перехватывает. По нему не просто видно, что он уже похоронил себя, это волнами от него исходит.

- А Франци не замечает, что ты как бы против?

- Я не знаю. Мне кажется, она ничего кроме себя не замечает. Такое впечатление, что ей даже нравится. Уже решила, что отодвинет дальнейшую учёбу куда-нибудь подальше, а пока займётся семьёй.

- А тебе что делать? – я почти кричу.

Диди пожимает плечами и качает головой. Изнутри рвёт, хочется предложить ему что-то радикальное.

- Не делай ошибок, - предпринимаю я попытку. – Ты потом тысячу раз пожалеешь, это глупо.

- Глупо, а вышло вот так серьёзно. Что я ей скажу? «Катись-ка ты со своим ребёнком куда подальше, мне это не нужно»?

Он чересчур ответственен, и этот барьер не даёт Диди идти по пути, который удобен ему. Как будто им будет очень хорошо, если они женятся, станут жить в несчастливом браке и чёрт знает как воспитывать ребёнка вместе со своими родителями.

- Знаешь, это честнее. Платят же алименты. По-моему, лучше расставаться с деньгами, чем с нормальной жизнью и будущим.

Он болезненно стонет и закрывает глаза. И кто же над ним так жестоко пошутил?

- Зачем ты меня с толку сбиваешь?

Вопрос ставит меня в тупик, потому что моей целью ни в коем случае не было сбить его с толку. Дело в том, что, по моему мнению, да и по его тоже, я уверен, выбрал он неправильную дорогу, надо свернуть, пока всё ещё не окончательно расколочено.

- Ты себе могилу роешь, а это, знаешь ли, не самое приятное зрелище.

Диди поднимается и принимается ходить по комнате, исследуя каждый угол. Он напоминает то сумасшедшего, то зверя в клетке, то просто отчаявшегося человека. Интересно, что ему говорят остальные, ведь не один же я пытаюсь с ним разговаривать и поделиться своей правдой.

- А что тебе Билл с Анитой говорят?

- Что аборт делать нельзя. Аборт не сделан. Анита понимает, что для меня сейчас жениться противоестественно, один раз обмолвилась и замолчала, Билл это никак не комментирует. Он считает, что не имеет права содействовать в этом деле, я сам должен выбрать.

Билл занял нейтральную позицию, при которой его не будет грызть ни совесть, ни Диди. И мне кажется, очень даже правильно, это я вечно лезу со своими представлениями. Не пора ли успокоиться и действительно отстать от парня?

- Диди, а… Зачем ты мне всё рассказываешь? Зачем тогда меня слушал? Я же тебе чужой человек, не друг даже.

Он как-то безвольно пожимает плечами и садится на кровать, забывшись. Диди вытаскивает из-под пледа подушку, на которую сел, и откидывает её к изголовью.

- Наверное, ты располагаешь, - мне предназначается едва заметная улыбка. – Есть же люди, с которыми сразу откровенничать начинаешь.

- Обычно ты с ними больше никогда не встречаешься.

Он снова пожимает плечами. Плед подвергается его лёгкой атаке: Диди треплет угол, не поднимая голову.

Не может ли быть такого варианта, что миры хоть и параллельны, но соединены какими-то слабыми нитями? Есть выражение: «От ненависти до любви один шаг». Если не объяснять это с научной точки зрения, почему бы не предположить, что этот шаг нужно совершить по той самой ниточке, чтобы поменяться? Может быть, люди чувствуют дружбу в другом мире и поэтому подпускают человека, позволяя себе не приглядываться к нему полгода.

Я прислушиваюсь и не слышу никаких звуков; тихий разговор Билла и Аниты, слабо доносившийся до закрытой спальни, смолк.