Всё наоборот (СИ)

Tom’s POV

- Том!

Я оборачиваюсь, и на меня налетает Кай, припечатывая к моей щеке зелёный рюкзак. Потираю скулу, наверное, теперь мне гарантирована ссадина и причитания мамы на тему того, что моя дисциплина снова упала ниже плинтуса. Мне её реально подняли, и это самое загадочное событие, произошедшее со мной за последние шесть месяцев. Ну, если не считать совершенно мистических исчезновений бутылок пива, предназначавшихся отцу. Но это скорее к нему относится.

- Ты откуда? И успокойся, а то выглядишь так, будто бежишь от Сильвии.

Кай смеётся, и без того задыхаясь со своим загнанным дыханием. Ему нельзя бегать: у него астма на первой стадии. Весной лечился от простуды, потом обнаружил аллергию на свою декоративную птичку и в итоге заработал такую болячку.

- Не, от Сильвии я ещё не бегал. Тебя на биологию вызывают.

Делаю огромные глаза и закусываю губу. Биология для меня – страшнее Сильвии, девушки, не имеющей ни малейшего намёка на комплексы, плотной комплекции и очень высокой. Но самое примечательное в её персоне – любвеобильность.

- Только не говори, что она заметила подмену.

Мы писали тест, я сдал бланк с натыканными наугад ответами, а после уроков стащил свою работу. Будет плохо, если Цинсер каким-то образом зафиксировала мои каракули до конца учебного дня. Просто за мной такие вещи периодически замечаются, и биологичка на пару с физичкой замутили против моих махинаций целую кампанию.

- Да будет к тебе милостива фрау Цинсер, - напутствует Кай, обмахиваясь дурацким шарфом.

Складываю руки и, закрыв глаза, подкрепляю:

- Аминь.

Поднимаюсь со скамейки, едва не забывая сумку, у которой по привычке растянул ремень. Когда мне нечего делать, я могу теребить края одежды, отрывать кусочки от бумаги, раскручивать ручки и удлинять ремни.

Иду быстро, понимая, что Цинсер ждать не будет, она вообще у нас очень пунктуальна и выступает за идеальную дисциплину. Им с моей мамой нужно создать объединение, они бы стали отличными подругами, которые всегда приходили бы на встречи вовремя. Пожимаю руки знакомым и не очень людям, мысленно поражаясь многочисленности своих знакомств. Вообще это обычное дело, я просто люблю бывать там, где скапливается народ, поэтому у меня много приятелей. Но реально это осознаёшь только в определённые моменты, когда к тебе люди тянутся, а ты не можешь вспомнить имени, потому что познакомился, либо будучи в не совсем приличном состоянии, либо пребывая в своих размышлениях, либо обзаведясь в тот день ещё десятком таких же знакомств. Выделять людей из серой толпы очень трудно, они чаще всего непримечательны, если не общаться с каждым близко и не узнавать уникальные черты личности.

Правда, есть у нас один субъект, его узнаешь без всяких знакомств, имя вспоминать не придётся и гадать над уникальностью тоже: ничего не скрывается. Билл Каулитц стоит со своей извечной подругой, прислонившись к колонне и крутя в руках толстую пачку тетрадей. Пересекаемся с ним взглядом, и я слегка усмехаюсь. Меня забавляет его внешний вид. Крашеный брюнет в дорогих, но абсолютно неприемлемых для школы шмотках, с чётко обозначенными принципами и расплывчатыми границами нравственности. Нет, я не говорю, что сам являюсь образцом для подражания, речь об этом уже шла; но по сравнению с Биллом я просто прелестный ребёнок, о котором мечтает любая родительница.

Забегаю в школу и пытаюсь пробиться через плотную толпу. Видно, что-то случилось, что всем так зачесалось тут встать. В другой раз я бы тоже остановился, но биология не ждёт!

- Том, иди сюда, - меня хватает Адела и затягивает в гущу.

- Ну, чего? Мне бежать надо, Адела, пусти, - девушка держит крепко и уверенно пропихивает к центру. – Адела, ты сегодня потрясающе выглядишь, но у тебя выбилась прядка волос, и она так ужасно смотрится, что тебе прямо сейчас, вот просто немедленно нужно…

- Заткнись и смотри!

Я, наконец, оказываюсь в центре. Все уставились на придурочный круг на полу, который мы нарисовали с Идой. Меня пробивает на смех, и я начинаю тихо посмеиваться. У нас в школе есть такой долбанутый кружок, там все натуралисты и ботаники в прямом значении слова. Они разбирают всякую биологическую хрень, а я биологию не люблю и в общем-то… Круг нарисован на манер магической ерунды из фильмов про ведьм, внутри перечислены фамилии самых активных участников, а ниже - заклинение-выдумка.

- Утром этого не было.

- Конечно, не было! – восклицаю я и выхожу из толпы. – Вы бы ещё завтра меня позвали и сказали: «А позавчера ночью мы этого не видели!»

- У нас пропали образцы!

Ах, вот оно что.

- Ну, суеверным людям свойственно связывать разнообразные исчезновения с подобной ерундой. Сачки ещё не пропали? Мы за свободу бабочек! – поднимаю вверх правую руку и начинаю трясти кулаком. – Мы за свободу бабочек! Мы из гринпис!

Слышу яростный рык и взбегаю по лестнице, пока пущенный Лесли или ещё кем-нибудь предмет не долетел до меня.

Похоже, Всевышний очень не хочет, чтобы я попал к классной. Мне уже становится страшно: что же там такое поджидает мою грешную душонку? До кабинета дохожу без посредственных приключений, пару секунд в нерешительности мнусь под дверью и захожу, постучав для порядка.

За столом восседает фрау Цинсер, вся такая внушающая страх и ужас, размашисто ставит неудовлетворительные оценки. Приподнимаюсь на носках, чтобы заглянуть ей за плечо, но она тут же оборачивается и встаёт с места.

- Трюмпер, ты что творишь?

- Что? – надо принять расслабленный вид. Я просто пришёл в просторный и светлый кабинет биологии, на партах в котором лежат какие-то таблицы. Шторы светлые, интерактивная доска уже выключена, в окна пробивается солнце. Удивительная безмятежность!

- Что произошло на третьем этаже?

- Когда я шёл к вам, там было много народа, и они все громко разговаривали. Сейчас идёт восьмой урок, и мне кажется, что их дисциплина выходит за рамки нормы. Я не думаю, что из меня выйдет хороший катализатор, но если вы настолько мне доверяете, что готовы поручить такое важное дело, как управление поведением старших классов, то я готов взять на себя эту ответственность, подписать соответствующие документы и приступить к работе за достойную плату, - заканчиваю свою тираду и вопросительно, с наисерьёзнейшим выражением лица смотрю на биологичку.

Та не спешит что-либо говорить, но буравит взглядом так, что можно уже сейчас уносить ноги. Авось посчитает, что я ей просто привиделся.

- Ты думаешь, так сложно увидеть, как вы с Идой раскрашивали пол на шестом уроке?

- Поздно, да? Я ей говорил: «Надо раньше, сейчас уже неинтересно», а она не послушала. Но вы не подумайте, это я отговаривал её таким способом, чтобы не упасть в грязь лицом, не потерять свой авторитет перед этой девушкой. У нас, может, любовь обозначится.

- Ты слишком много болтаешь, тебе так не кажется?

Пожимаю плечами, с трудом воздерживаясь от того, что не загнуть очередное устное сочинение на свободную тему. Честно сказать, я просто не умею себя вести с фрау Цинсер. Осознаю, что от неё зависит красота моих оценок, но иным способом успокоить благоговейных страх, который она мне вселяет, не могу. Наверное, следует попить успокоительное или сходить к психологу на худой конец. Так, мол, и так, приведений не боюсь, но биологичка страшнее крокодила.

- Мама не разрешит мне мыть школьный пол на полставки.

- Трюмпер, замолчи сейчас же!

Хочется отдать честь и сказать: «Есть!», но меня что-то останавливает.

- Остаться после уроков?

- Остаться! Сейчас я занимаюсь с учеником, так что пойдёшь в соседний кабинет. И только попробуй оттуда сбежать!

Понуро киваю и предпринимаю попытку скрасить следующий час моей никчёмной жизни:

- А можно я тут посижу? Мешать не буду! – поспешно заверяю я. – У меня хроническая нехватка общества. Я скончаюсь в одиночестве.

Цинсер глубоко вздыхает и рукой указывает на последнюю парту в третьем ряду. Я хотел на второй ряд сесть, но так, наверное, даже лучше будет. Мне интересно наблюдать за другими людьми, хотя я уверен, что через пять минут наблюдения дополнительных занятий биологии убьют мою бодрость.