Нотами под кожу (СИ)

— Иди ко мне, согрею.

— Тебя каким, собственно, ветром ко мне занесло? — спокойно себе залезает на меня полностью. Утыкается лицом в шею.

— Мешаю?

— Глупый вопрос, не находишь? Особенно тогда, когда я на тебе лежу. Удобно. Тепло. Мягко. Нет, не мешаешь.

— Как твоя задница поживает?

— Недееспособна ближайшие дни.

— Хуево.

— Ага, — зевает и ерзает. Специально или нет, не интересуюсь, подхватив пальцами подбородок, приподнимаю его лицо и целую. Как-то до непривычного для себя же трепетно, с несвойственной мне нежностью. Прижимается сильнее, хотя куда уж там, и так вдавил собой в матрац, даже дышать тяжело стало. И уж лучше задохнусь вот так под ним, чем отпущу.

Страстью нежность прогнана. Поцелуи выпивающие, высасывающие. Тела напряженные.

— Сука ты апельсиновая. Спать же теперь не смогу, — шепчет в губы, а я лица его не вижу, темно. Глаз выколи.

— Сможешь, — перекатываюсь, подминая под себя, запускаю руку в его штаны, сжимая в руке рвущийся из одежды на волю стояк. Как же легко его завести. Льстит. Он ведь со мной такой. Именно со мной. Глажу вздыбленную плоть, скольжу ладонью во влажной длине. У самого крыша едет, медленно, но верно.

— Вместе, — расстегивает нетерпеливо джинсы мои. В моей руке наши члены, горячие, трущиеся друг о друга. Его рука на моей, темп задает, его губы на моих с рваными вдохами. Дрожит. Чувствительный до сумасшествия. Стоило обдать горячим дыханием влажную от поцелуя шею, как выгибается сильнее, резко рванув рукой сверху вниз и плавно вверх подняв.

Так мало нужно, чтобы взорваться.

Как мало нужно, чтобы чувствовать себя цельным. Рядом с ним цельным.

И как правильно вот так кончать вместе. Когда сперма, смешанная, по рукам стекает.

Хочу быть с ним всегда.

Хочу его всегда.

МНОГО.

Рядом.

К себе.

Приклеил бы, обмотал бы пластырем вокруг наших тел, как в куколку. Я и он. Остальное нахуй.

— Салфетки на нижней полке в тумбочке, возьми, я не дотянусь.

Достаю и вытираю его руку, свою руку. Лежит, раскинувшись, даже штаны назад не натянул. Скотина наглая. Наклоняюсь поправить его одежду и, не удержавшись, облизываю уже опавшую плоть, слизав капельки семени, а после надеваю спортивки.

— М-м-м, вкусно?

— Дать попробовать?

— С твоих губ? Давай, по-другому — нет.

— Брезгуешь?

— Сосать не мужское дело. Не то, чтобы противно, просто дико и неправильно. Не представляю себя с членом во рту.

— Узко мыслишь, — не став спорить, поднимаюсь к его губам. У всех свои заебы, и некоторые со временем уходят. Нет? Так нет. Минет делать никто не обязан. Я захотел — я отсосал. Он не хочет — он не сосет. Все проще простого. Пусть хоть так, главное — рядом, главное — подпускает.

— Целуй и спать.

Так и поступаю, укрыв по самые уши его. И еще долго не могу уснуть, хотя он давно тихо сопит мне в плечо. Думаю ни о чем. Просто мысли витают далеко-далеко. Пытаются будущее усмотреть, что невозможно…

========== -21- ==========

POV Герман.

— Убери руку, — огрызаюсь шепотом и уже в который раз спихиваю его настырную ладонь со своего бедра. Нет, я, конечно, давно в курсе, что он идиот, но, блять, настолько? Настолько, чтобы сидеть и тискать мою ширинку, намереваясь внутрь влезть? Это, пардон, но пиздец.

— Расслабься ты, мы на последней парте, в аудитории шумно и под партой нихуя не видно, ты панель видишь, в которую ногами упираешься? — заискивающе шепчет, не упустив возможности, отстраняясь, пройтись губами по открытой шее. Где, по моей убедительной просьбе, он не ставит засосов, чего не скажешь о плечах, спине, животе, ну и так далее.

Панель-то я, мать его, вижу. А еще вижу тридцать человек, которые от моего неосторожного жеста могут все понять. Ему, может, и глубоко насрать на то, что и кто подумает, а мне такого счастья не надо. Одно дело — дома и в кровати, когда только вдвоем, а здесь? На людях? Ебануться.

— Тихон, сука, не зли меня, — перехожу на шипение, но скинуть его руку, что уже успела расстегнуть ширинку и пробраться внутрь, не могу. Ибо в этот самый момент в меня вперила свои черные глаза-пуговки наша зав. Знаете, как любят делать преподы? Рассказывает материал и пялится, вот просто так бессмысленно, выбрала точку, в которую можно тупиться, и пиздит себе на здоровье. И что тут прикажете делать?

— Т-ш-ш, тебе понравится, — рука крепче сжимает моего предателя. Который, несмотря на то, как яро я сопротивляюсь, подбирая выражения позаковыристее, да обзывая пообиднее, уже по стойке смирно стоит.

Что скрывать? Это чертовски приятно и остро. Непривычно. Ново. И крышесносно, как и все с ним… Когда адреналин начинает медленно разливаться по телу, в висках все громче пульсирует кровь, а руки приходится сжимать в кулаки, иначе дрожь пальцев может выдать мое неспокойствие.

Выражение лица Тихона почти скучающее, якобы сосредоточенное на внимательном слушании монотонного бормотания училки. И вроде он все тот же, что и раньше, типичный мудень, самоуверенный до чертиков и наглый, дебильная улыбка во всю его оснащенную белоснежными зубами челюсть, он такой же… не считая новоявленного блеска его глаз. Этот гребаный блеск я вижу уже больше недели наших с ним постоянных совместных ночевок. Причем каждодневных. Не то, чтобы я против, нет. Меня это даже прикалывает. Секс в душе по утрам, на кухонном столе после завтрака или сразу по его приходу, не доходя до комнаты. На узком диване, скатываясь после на пол, на мягкий пушистый ковер, и подолгу, медленно и терпеливо трахаясь, лаская до искр из глаз. Или у стены, перед его уходом на учебу/работу, быстро и рвано, так что потом задница зудит, и ноги дрожат после оргазма. Вся неделя пролетела, как ядерный коктейль. Каждая ночь с пиздец какими эмоциями и ощущениями.

Это ново. Это жарко. Вставляет. Подсаживает, как наркотик. Хочешь еще… еще… еще.

Но как бы ни было круто… нежность, которую я иногда улавливаю в его глазах, пугает. Этот чертов блеск, когда он смотрит на меня, и улыбка лукавая, сладкая почти до приторности. Так девушке любимой улыбаются. Или тому, по кому с ума сходишь. Но не парню… это же ненормально. Неправильно это. Я, хоть и негласно, согласился на подобные отношения, но если он назовет меня своим парнем, я ему череп проломлю. Серьезно.

А вот сейчас его мутная зелень искрит эмоциями и возбуждением, но лицо будто каменное. И не скажешь, что в данный момент он дрочит мне под партой. Ну да, рука не на месте, ну да, сидит он возле меня довольно близко, но чтобы золотой ученик универа и таким непотребством, да прямо на паре? Да ни за что. Никто ж даже не поверит, если и скажешь.

А я, думаете, так могу? Ебальник кирпичом и полное отсутствие эмоций на лице? По-вашему, такое легко стерпеть? Или скрыть? Я даже описать не могу, насколько меня сейчас колбасит, чувствуя, как его рука скользит по уже влажному от смазки члену. Гладит неспешно, а после сжимает в широкой ладони ровно настолько, насколько нужно. Именно так, как он стоны из моей груди вырывал. Так, как он доводил до срыва голоса и шепота безумного. Когда я царапал его или простынь, или стену, похуй что. Но это дома было, где можно хоть реветь в голос, а здесь даже тихий стон палево. Лишнее движение дает подозрение.

Поняв, что, если начну кипишевать, добьюсь лишь того, что спалю всю контору, откидываюсь себе на спинку стула, съехав вниз, полусвисая. Расставляю шире ноги для удобства. Руки складываю на груди и, раздраженно приподняв бровь, смотрю четко перед собой.

Если чего-то нельзя избежать, то надо что сделать? Верно, блять, расслабиться и получать удовольствие. Что несколько сложно из-за специфической ситуации… это я про расслабиться.

А рука-то его ускорилась, а член-то уже каменный. И у меня глаза почти навыкате, перед глазами мутная пелена, кровь в ушах шумит, в висках стучит оглушающе, и во рту пересохло. Облизываю пересохшие губы, сильнее сжимаю руки в кулаки, впиваясь короткими ногтями в кожу. Едва сдерживаюсь, чтобы не начать по привычке двигать бедрами в такт его руке…