Драко Малфой и Невозможное счастье (СИ)

— Вы говорите о каком-то несерьезном чувстве, — покачала головой Сольвейг. — А вот Гарри и Драко…

— Вы не застали ярчайшую часть их любви, Сольвейг, вы не можете судить, — тихо произнес Снейп.

— Я… — Сольвейг вскинула было голову, но вдруг осеклась.

— Что?

— Ничего, — пробормотала Сольвейг.

Девочки обыскали всю теплицу, но Сольвейг нигде не было.

— Может, ее плотоядные слизни съели? — озабоченно предположила Мара.

— Еще вопрос, кто бы кого съел, — пробурчала Нора. — Ох, попадется она мне…

Внезапно Блэйз, чуть забежавшая вперед, резко остановилась, вытянув руку и открыв рот.

— А… — произнесла она, — а…

— Что там у тебя? — Нора подбежала к Блэйз… и едва не расхохоталась. Дрожащий палец Блэйз указывал на стеклянную перегородку между двумя теплицами, за которой стояли Снейп и Сольвейг. То есть, они просто стояли, довольно близко, но не вплотную, Сольвейг — чуть запрокинув голову, Снейп — наоборот, склонив.

— Ну и?.. — спросила Мара. — Они даже не целуются.

— Надо отойти, — сказала Нора. — Вдруг увидят…

Они спрятались за ближайшими кустами, и Блэйз наконец обрела дар речи:

— Она… с ним…

— Блэйз, они даже не целовались! — воскликнула Нора.

— Еще бы они целовались! — задохнулась возмущенная Блэйз. — Но ты видела… видела, как он на нее смотрел?! Старый…

— Помолчи, — перебила ее Мара.

— Но это извращение! Нора, скажи…

— Может быть, — сказала Нора. — Но это не наше дело.

— А если она пострадает?!

Внезапно Мара поднялась на ноги и, засунув руки в карманы мантии, зашагала прочь.

— И что это было? — после паузы спросила Блэйз. Нора пожала плечами.

— Вот вы где…

Девушки обернулись. В двух шагах от них стояла Сольвейг — обычная, нормальная Сольвейг, только глаза у нее как будто… светились.

— Все нормально? — осторожно спросила Нора.

— Все прекрасно, — улыбнулась Сольвейг.

— Вид у тебя как у обкурившейся, — заметила Блэйз.

— На себя посмотри, — лениво парировала Сольвейг. — Где Мара?

— Мммм… — сказали одновременно Нора и Блэйз.

И целый вечер все было прекрасно. Они нашли Мару в Большом зале за ужином без каких-либо признаков расстройства; впрочем, с Марой периодически случалось то, что Сольвейг называла «припадками одиночества», а Нора — с умным видом — латентным оборотничеством.

А Блэйз просто крутила пальцем у виска. Она вообще отличалась чрезмерным здравым смыслом.

Никто Сольвейг не расспрашивал — по шестилетнему опыту общения с ней подруги знали, что занятие это бесполезное, что сначала она будет долго уходить от прямого ответа, а когда ее допекут — просто замкнется в гордом партизанском молчании. По причине малости лет Сольвейг еще не владела в совершенстве малфоевским искусством уводить разговор с неприятной темы. Тем более что и особой нужды расспрашивать не было…

Весь вечер Сольвейг светилась, словно и в самом деле была солнцем.

Утром следующего дня она исчезла.

А после завтрака появилась, мрачная, как туча, объявила, что идет в трофейный зал тренироваться, на робкий вопрос Норы «А как же занятия?» наградила подругу убийственным взглядом и ушла, не заботясь о том, последовал ли кто-нибудь за ней.

Они пошли, конечно…

Любовь к черноволосой стерве мисс Паркер была ошибкой — и мимолетной, потому что Снейп вовремя понял это; но она подарила тогда еще не профессору дочь.

Любовь к рыжей умнице Лили Эванс — подарком, прекрасным и светлым, но совершенно бессмысленной; ее результатом стала потеря брата.

Любовь к белокурой красавице Сольвейг Поттер-Малфой слишком долго грела его душу. Приятно лелеять себя мечтами, но не тогда, когда их неосуществимость начинает разрывать тебе сердце. Да, он знал, что может нравиться, и уже нравится девушке. Но что будет через десять лет, через двадцать, когда он станет стар даже по колдовским меркам? Снейп знал — это чувство последнее, и предательства со стороны Сольвейг он не вынесет. А оно случится, и некого будет винить.

Лучше пусть будет больно сейчас, когда он готов к боли.

Сольвейг открыла глаза и минуты две лежала не шевелясь, привыкая к темноте, слушая сонное дыхание соседок по комнате. Особой нужды таиться не было — никто из старшекурсниц Слизерина не страдал бессонницей, — и тем не менее Сольвейг очень тихо перегнулась через край кровати и извлекла из-под нее небольшого формата тетрадь в черной обложке. Надежно закрывшись пологом и закопавшись для верности под одеяло, она раскрыла тетрадь. Вспыхнул неяркий синеватый свет.

Из корешка тетради девочка извлекла карандаш, помусолила его и сурово уставилась на страницу.

Гипноз девственно чистой бумаги продолжался минуты три. Наконец карандаш мягко опустился на лист, и неровные графитные строчки побежали по белому полю…

Ярко и тепло горит камин, и в его свете два полуголых мальчишеских тела блестят, словно смазанные маслом. Пахнет горящими яблоневыми дровами, розами, и еще чем-то сладким, похожим на парфюм с тропическими мотивами.

Лицо темноволосого юноши серьезно, а в глазах — предвестие жестокой обиды, но то ли второй юноша, яркий блондин, этого не видит, то ли начисто игнорирует — его губы кривятся в насмешке.

— Мечты у тебя, Поттер…

— Но ты же тоже хочешь детей!

— Чтобы у меня под ногами вечно путалось крикливое капризное создание, которое к тому же будет отнимать половину твоего внимания? Спасибо, это мечта всей моей жизни. Просто не представляю, как я жил до сих пор.

— Драко!..

— Внимательно слушаю.

— Ты не любишь детей?

— Я похож на педофила?

— Я серьезно!

— Мне и взрослые-то не очень нравятся, должен сказать…

— Малфой!

— Да ради Бога, Поттер, заводи детей, хоть десять! Но воспитывать их будешь ты.

— Еще бы, я же хочу, чтобы они выросли нормальными!

— Ах ты, зараза!

— Твоя школа, Малфой.

Дальше Сольвейг не смотрит и не слушает. Она знает, что будет дальше — она читала этот дневник от корки до корки, и не один раз. Только последняя страница ей не дается — Сольвейг пробовала писать на ней и чернилами, и кровью, и карандашом, и даже шариковой ручкой. Ничего, кроме обугленного листа…

Сольвейг открыла предпоследнюю страницу и медленно вывела на ней «Папа Драко, 20 апреля 2016 года, 02.45». Буквы медленно растворились в странице, а затем лист превратился в картинку: Драко в кресле читает книгу. Сосредоточенное лицо, чуть растрепанные короткие волосы… Вот он улыбнулся…

— Ты меня не любишь, — тихо сказала Сольвейг картинке и медленно закрыла тетрадь.

— Ничего удивительного.

Сольвейг не закричала только потому, что от изумления у нее перехватило дыхание. Оказалось, что на краю ее кровати сидит высокий мужчина, светловолосый, тонколицый и удивительно знакомый.

— Учитывая обстоятельства твоего рождения, девочка… — блондин изящно передернул плечами, словно говоря — что поделаешь? — Не думай, что Драко злой. Но так уж вышло, что он любит только одного человека. И не имеет значения, что этот человек давно мертв. Кроме того, твоя мать…

— Моя мать? — наверное, сначала все-таки следовало поинтересоваться, кто такой этот знакомый незнакомец, которому известно слишком много, но этот вопрос вырвался у Сольвейг помимо воли.

— Твоя мать, — кивнул блондин и неожиданно улыбнулся. — Прости, не представился. Люциус Малфой, твой дед, отец твоей матери и… Драко.

Сольвейг захлопала глазами.

— Драко мне не отец? Я не понимаю…

— Поймешь, — пожал плечами Люциус. — Ничего сложного, поверь мне. Будь добра, передай мне эту замечательную тетрадь.

Очень осторожно, как будто тетрадь могла взорваться, Сольвейг протянула ее Люциусу.

— Держи ее сама, — сказал тот, когда девочка попыталась сунуть тетрадь ему в руки. — Видишь ли, я тут не совсем во плоти, так что вряд ли могу держать материальные предметы… Открой мне последнюю страницу.