Мой странный друг (СИ)

Вот и сейчас, несмотря на то, что в этот город он приехал совершенно с другой миссией, ему волею судьбы пришлось опять применить свои знания.

Приезд в Зерос был его очередным заданием из центра. Он забрал данные у курьера и успешно переправил их в центр, а потом оказалось, что город взят в кольцо и все дороги, ведущие из него, перекрыты. Началась бомбежка всего живого. Он чудом добрался до этого госпиталя, зная, что под ним находится сеть бункеров. Туда он и спустился на своем джипе.

Владимира Викторовича Кай знал давно. Тот очень обрадовался ему, но не просил его помощи: тогда был еще жив его помощник, и поток раненых был еще не такой масштабный. А потом все закрутилось. Непрекращающиеся бомбежки, смерть помощника, отсутствие лекарств и полная безысходность тех, кто остался в этом подземелье со слабой надеждой, что блокаду прорвут и город останется незахваченным.

Видя все это, Кай не смог остаться в стороне, он стал помогать с ранеными, а потом и заменил помощника Владимира Викторовича. Они это даже не обсуждали с доктором, просто Кай встал за операционный стол и стал ему ассистировать в проведении операций.

Так все и продолжалось уже две недели.

Здесь интернет практически не брал, информации было очень мало. Но вроде появилась надежда, что в скором времени оборону прорвут. Вот только когда?

Сколько прошло часов с момента того, как ушел спать Владимир Викторович, Кай не знал. Он лишь понял, что доктор вернулся и готов сменить его.

— Иди, теперь ты поспи, — видя уставшего Кая, стоящего у перевязочного стола, сказал доктор, — иди-иди, я справлюсь. Если будет что-то сложное, тебя разбудят.

Кай пошел в их комнату. Это была процедурная. В комнате стояли медицинский столик, стул и кушетка, и даже здесь был небольшой душ с тонкой струйкой чуть теплой воды. На медицинской кушетке они и спали по очереди. Кай подумал о душе, но понял, что просто хочет лечь и заснуть. Сейчас ему было все равно, что он мокрый от пота и мылся несколько дней назад. Какая разница, если сил хватает только на то, чтобы вот так рухнуть и отключиться от всего.

Кушетка была узкая и жесткая, под головой лежал свернутый халат в виде подушки, другим халатом он укрылся сверху.

Странные далекие воспоминания опять вернулись к нему.

«Ты вообще способен чувствовать?!» — он опять услышал этот голос.

«Нет, Тоями, я давно уже ничего не чувствую. Иначе я сошел бы сума.»

Прошло уже много времени после его поездки с Тоями. После этого они не виделись. У Кая было достаточно дел в гарнизоне. Регулярно шли боевые выезды, в которых он участвовал. Казалось; жизнь его шла обычным чередом. Но только это было не так, что-то в нем изменилось. Он запрещал себе думать об этом, бежал от воспоминаний и мыслей. Был рад, когда работа поглощала его полностью, а вечерами он падал от усталости и сразу засыпал. Но его память находила лазейки в его графике жизни, и тогда он вспоминал, вспоминал его: его глаза, слова, руки…

Кай прогонял это от себя, старался не думать, забыть. Но не мог!

Ему казалось, он и сейчас чувствует его касание к себе, дыхание на своей щеке, а потом этот поцелуй, от которого все потемнело в глазах.

Вот и опять его память подстерегла его и набросилась, терзая этими воспоминаниями.

Но все это время он боролся с собой. Он вел борьбу с тем, что пробудил в нем Тоями. Он ненавидел себя за свою слабость, за те секунды, когда он позволил себе просто чувствовать. Это непростительная роскошь — позволить себе чувства. Он не имеет на это права. Только убрав все эмоции, все ощущения, можно жить той жизнью, которой он обречен жить.

Кай ненавидел себя за свою слабость, презирал себя за то, что он тогда почувствовал от прикосновений этого человека. Все это время он боролся с собой, убирая из памяти эти воспоминания и заставляя себя взять свои эмоции под жесткий контроль.

«Ты вообще способен чувствовать?!»

Это как проклятье звучало в его мозгу. Он знал, что не имеет права что-либо чувствовать, он не имеет права позволять себе терять контроль, позволять себе эмоции.

Но самое главное, он не имеет прав на такие чувства, которые претят его миру, его жизни, его друзьям — всему тому, что он ценил и что для него являлось незыблемым и неприкосновенным.

Он знал, что сможет побороть в себе эту слабость. Он сильный, и это мимолетное безумие больше не повторится. Этот человек ничего не значит в его жизни. Ничего!

Так, убеждая себя в этом, Кай провалился в сон.

***

— Вставай! Оборону прорвали! Город свободен!

Сонного Кая тряс за плечи Владимир Викторович.

Проснувшись от такой новости, Кай вскочил с кушетки и пошел за доктором в операционною, на ходу расспрашивая подробности всего.

Это были очень хорошие новости. К ним ехали несколько бригад медиков, везли нужные медикаменты, и скоро прилетят вертолеты, чтобы вывезти тех, кто готов к перевозке в госпитали.

Кай понял, что он может ехать! Это была самая главная и самая лучшая новость для него.

Обменявшись с доктором рукопожатиями и теплыми объятиями, он сказал, что уезжает немедленно. Доктор не стал его отговаривать, понимая, что это не в его компетенции.

Кай вернулся в их комнату, предварительно захватив из джипа чистую форму, и полез в душ. Хоть было и жарко, но вода была чуть теплая. Он ненавидел холодную воду. Это для него была пытка, но еще большей пыткой было бы не смыть с себя эту накопившуюся грязь.

Он смывал с себя весь этот ужас последних двух недель, боль, кровь, смерть.

Выехав из подземного бункера, он понял, что на улице ночь. Для него эти две недели слились в один кошмар, и он уже не различал, когда был день, когда была ночь, там, в подземелье, это и не важно.

Кай поехал вперед, подальше от этого места, надеясь, что сможет уехать от самого себя, но понял, что это ему вряд ли удастся — его стало накрывать всем, что было за эти две недели…

Шел дождь, хотя дожди здесь редкое явление. Было темно. Он вел машину по извилистой горной дороге. Вода заливала лобовое стекло, дворники работали, но не справлялись с потоками воды. Фары выхватывали из темноты мокрую дорогу.

Сейчас он не спешил — это не из-за дождя и плохой видимости. Его мысли были далеки от дороги. Он думал, вернее, пытался прогнать от себя постоянные всплывающие воспоминания. Это было тяжело. В ушах он слышал крик человека, крик боли, когда скальпель в его руке разрезал живую плоть человека, который кричал, а перед глазами он видел лежащее и корчащееся от боли тело, которое он резал. Мысли в голове окончательно добивали его постоянным прокручиванием происшедшего за эти две недели и осознанием собственной вины в боли, причиняемой этим людям.

То малое оправдание для себя, что он делал это ради их спасения, не облегчало его душевных страданий. Он понимал, что причинял боль людям, и это терзало его.

«Кому это интересно, что это ради их жизни? Тем людям, которых он резал без наркоза?» — этот вопрос он сам задавал себе и знал ответ на него.

Так он и ехал в полубреду, уже не понимая где реальность, где видения. Мокрая дорога перед ним или окровавленные белые простыни…

Свет фар ослепил его, Кай крутанул резко руль вправо, забыв, что это узкая горная дорога и справа обрыв. Его машина на полном ходу влетела в каменистую насыпь и чудом застряла в подвешенном состоянии над обрывом.

Это Кая привело в чувства, он понял, что его машина наполовину висит над обрывом и малейшее движение или нарушение равновесия приведет к ее падению вниз.

***

— Господин Изоа, машина может сорваться в пропасть в любую минуту, ваш приказ? — спросил помощник Изоа у своего начальника. Они стояли сбоку от машины Кая и наблюдали эту картину.

— Вытащите водителя, посмотрим, кто это, может, кто ценный попался, — сказал Изоа, оставаясь стоять на месте и наблюдая, как завораживающе покачивается тяжелый джип, зависший над пропастью.

Поскольку произошла передислокация войск, отряд его господина Тоями Такеру базировался лагерем на горном плато вверх по дороге. Все знали, что эта дорога контролируется господином Такеру. Поэтому Изоа было даже интересно посмотреть, кто это был в такой дорогой машине, кто был не в курсе или, наоборот, целенаправленно ехал здесь и для чего?