Семейные хроники клана Рау (СИ)

- И чем же он чудесен? – спросил я, следуя за хозяином и с трудом скрывая нетерпение – любезная беседа в столь неуравновешенном состоянии духа давалась мне с трудом.

- За сегодня меня навестили всего два человека, - охотно поделился Дилла, подвигая мне стул, - и оба – члены семьи Рау. Ну не изумительное ли совпадение! – и он с энтузиазмом потер ладони, не ведая, какое смятение поднялось в моей душе при его словах.

- И кто же вас навещал ранее? – поинтересовался я самым небрежным тоном.

- Этот смешной мальчик, ваш племянник, - радостно и бестактно возвестил гений криптозащиты, - интересовался утилитой для борьбы с вирусными программами, - он неожиданно почти непристойно подмигнул мне, - юные особы в наши дни часто подхватывают всякую заразу, следуя на поводу своих слабостей.

Я натянуто улыбнулся в ответ и поспешил свернуть свой визит – было совершенно ясно, зачем конкретной юной особе понадобилась полезная утилита, и где эта юная особа сейчас пребывает. Желая поймать племянника с поличным, я распрощался с Бейтсом и приказал как можно быстрее ехать домой, размышляя по пути, чем Хенн мог расплатиться со специалистом, ежели всеми финансами его заведовал я, и почему Дилле пришло в голову упомянуть именно данный способ «подхватывания заразы».

***

Как я и предполагал, племянник мой обнаружился в кабинете. Склонившись над комм-пультом, он подпрыгивал в нетерпении, пытаясь, видимо, ритуальными плясками ускорить процесс работы утилиты. Я резко хлопнул дверью. Хенна будто ветром отнесло от стола, он застыл вспуганным зайцем, растеряв свою обычную словоохотливость. Я в два шага пересек кабинет и взглянул на экран – программа заканчивала свою работу, сигнализируя о найденных резидентных процедурах длинным списком. Список этот внезапно привел меня в столь сильное бешенство – видимо, послужив наглядным доказательством случившегося предательства, - что я, развернувшись, отвесил племяннику крепчайшую пощечину. Тот отступил на шаг, схватившись за щеку, однако очнулся от ступора и, покраснев от обиды, ринулся в наступление.

- Дядя… - он запнулся, поймав красноречивое выражением моего лица, - милорд, я объясню, я не думал, что у вас будут неприятности, я никогда бы не…

Я отмахнулся от его сбивчивых оправданий.

- В твоем возрасте пора начинать думать, Хенн, - резкий тон заставил юношу опустить глаза, - ты знаешь, какой урон моей репутации могли нанести этот мерзейший поступок и твое преступное легкомыслие? Не только преподавательская карьера, даже свобода моя могли пострадать, окажись у кода, который ты занес в комм, другая цель! Ты хоть имеешь представление, информация какого уровня секретности хранится в моих базах?!

Во время моей речи племянник бледнел все сильнее, судя по всему, вспомнив, к каким данным я имею доступ, будучи гем-полковником космофлота. Я же успел несколько остыть – все же знание людей не подвело меня, как я начал было опасаться - действия Хенна не содержали злого умысла, скорее всего, они были продиктованы юношеской глупостью и романтическим авантюризмом. Что ни в коей мере не оправдывало племянника, однако и не требовало жестоких карательных мер. Я опустился в кресло.

- Теперь я разрешаю тебе объясниться, но придерживайся сути, будь добр, - Хенн закусил губу и запрокинул голову, видимо, стараясь сдержать слезы унижения, однако, к его чести, быстро взял себя в руки.

- В мои намерения никогда не входило навредить вам, милорд, - заявил он негромко, старательно контролируя голос, - меня... уверяли, что программа не нанесет никакого ущерба данным на комме…

Постепенно племянник увлекся рассказом и перестал напоминать своим видом провинившегося ученика, эмоциональность его взяла верх, и я очень ярко представил себе все развитие имевших место роковых событий.

Как оказалось, некий сердечный друг, имени которого Хенн, будучи настоящим рыцарем (сиречь, слепым и безмозглым в своем благородстве) отказался назвать, испытывая трудности с пятимерной математикой, попросил его о "пустяковой" услуге – поместить в комм небольшую безвредную программу, призванную изменить результаты итогового теста этого самого друга и препятствовать его отчислению с курса. И Хенн, который, естественно, не мог допустить, чтобы возлюбленный пережил подобный позорный опыт, согласился. Каково же было удивление его и возмущение, когда, подслушав наш с Сином разговор («Совершенно случайно, дядя Ренн!»), племянник понял, что его самопожертвованием воспользовался не только вероломный друг, но и половина курса, с коей, как оказалось впоследствии, этот друг взимал плату за повышение оценок. Кипя благородным негодованием и справедливо опасаясь за свою шкуру, Хенн кинулся к негодяю, требуя исправить содеянное. Бывший теперь уже возлюбленный наотрез отказался, посоветовав не волноваться и вести себя тихо. Тогда племянник в отчаянии обратился к Бейтсу, хотя и знал, что это вскорости станет мне известно.

К концу сего повествования я не знал, смеяться мне или плакать, ибо несмотря на то, что проступок оставался вопиющим, его причины были настолько характерны для Хенна, что следовало лишь сетовать на собственную беспечность и потакание его недостаткам.

Видимо, заметив, что гнев мой угас, племянник опустился на ковер рядом с креслом и прижался щекой к моей руке – прекрасно осознавая, наглец этакий, что я не способен противостоять искреннему раскаянию, написанному на его лице. Я покачал головой.

- Ты поступил весьма необдуманно, Хенн, и продемонстрировал, что еще слишком юн для той свободы, что я тебе предоставил. С этого момента, и пока я не разрешу обратного, твои развлечения ограничатся концертами симфонической музыки в обществе Таллы, Инэро или моем. Остальное же время ты будешь проводить в Саду Доблести за учебой или дома под присмотром, - лицо племянника постепенно вытягивалось, и я ободряюще потрепал его по щеке, - надеюсь, года через четыре, при должном старании, ты достаточно повзрослеешь, дорогой, для представления в Свет в честь совершеннолетия.

Хенн обреченно застонал.

***

В последующие за этим днем, полным треволнений, недели жизнь наша вошла в свою колею. После длительных уговоров я дал «героям», желавшим меня одурачить, целый год на изучение материала, пообещав им на следующих экзаменах показать на живом примере покорение Цетагандой невежественных варваров. Хенн неплохо закрыл учебный год, во многом благодаря тому, что я выполнил свою угрозу, и даже учеба начала казаться племяннику соблазнительной альтернативой безделью. Талла отбыла навестить дочерей, Инэро с досадной редкостью посещал родительский дом, я был занят работой. Достаточно быстро племянник осознал всю бесплодность попыток изменить положение дел и смягчить свой домашний арест, поэтому волей-неволей, изнывая от скуки, он искал себе занятия, коих было, к вящему его разочарованию, невеликое множество, в стенах особняка.

Я время от времени обнаруживал следы его поисковой деятельности, однообразие коих натолкнуло меня на мысль, что наказание обернулось гораздо более серьезным, чем я намеревался его делать. Оставленные на диванах голодиски из коллекции «Шорохи ночи»; недописанные отрывки, сомнительные с точки зрения литературной ценности, однако весьма впечатляющие фантазией автора, видимо в подражании древним выбравшего в качестве основы для своих поэтических изысков рисовую бумагу; несколько грифельных набросков, иллюстрирующих, как я смог разобрать, все те же «Шорохи ночи»… Когда вдохновение оставляло Хенна, он находил успокоение в изнуряющих тренировках в гимнастическом зале и длительных заплывах в бассейне. Право же, не раз я ловил себя на сравнении племянника с мартовским котом, коего жестокосердные хозяева держат взаперти, не давая следовать зову весны.

Одним теплым вечером, когда ночной ветер доносит из сада ароматы летних трав, а хозяева собираются на открытой террасе для наслаждения послеобеденным чаепитием, я заметил несколько скованные движения обычно столь порывистого племянника и его слишком прямую спину – гордая осанка и воинственный разворот плеч сделали бы честь даже почтенному гем-генералу Хару. На вопрос о причинах сей одеревенелой позы, Хенн признался, что сильно потянул шею во время одной из тренировок, и теперь любое резкое движение причиняет ему острую боль. Испытывая известное сочувствие к племяннику и легкие угрызения совести из-за причины, заставляющей его столь рьяно не жалеть себя, я приказал слугам приготовить ванную с расслабляющими маслами и пообещал, что займусь несчастным лично для его скорейшего выздоровления. Показалось мне, или в глазах Хенна я действительно уловил опаску?