Лилипутик (СИ)

- Кто вспомнит, тот прости-ит.

Кто вспомнит, тот поймет…

Было тепло, то ли от прижавшегося к боку мягкого девичьего тела, то ли от не менее мягкого взгляда Михи.

- Я как всегда оди-ин,

В моё окно заглянет ночь

Последней каплей дождя,

Я уйду вслед за не-ей.

Твоих бездонных гла-аз

Я так и не смог понять.

Прости, но в этот час

Нет смысла что-то меня-я-а-ать…****

Наверное, надо было закусывать, а то пальцы стали сбиваться с перебора, и простенькое баре на “F” задребезжало. И Петруха тоже что-то задребезжал на ухо Мишке, встревожено косясь на Димку. Плевать на закуску. И на Петруху плевать. Пусть дребезжат, лишь бы Миха не уходил. Не сбежал, как долбаная Золушка домой, как он всегда и делал.

Димон пьяно и неловко отодвинул от себя прильнувшее тельце, мешавшее держать гриф, и лихо завалился с лавки, гулко брякнув гитарой. Последнее, что он помнил, это бравый рык где-то сзади: “Этому столику больше не наливать”, и склонившееся к нему Михино лицо.

*

В похмельной голове ехидно надрывался Малежик:

“Лилипучий лилипутик

Леденец лизал лиловый.

Кисло-сладкий, сладко-кислый,

В общем очень леденцовый…”

А Димка смотрел на Михины губы и представлял, как тот лижет какой-нибудь пошлый чупа-чупс, или того хуже - его, Димкин “леденец”. И “леденец” от этих грез становился почти лиловым и очень даже леденцовым.

Липатов, всю ночь провозившийся с перепившим другом, таская ему в сортир то воду, то таблетки, то сухие салфетки, забылся под утро крепким сном человека, выполнившего свой долг. Ему и во сне не могло присниться, что за мысли сейчас бродили в больной протрезвевшей голове Шкинёва.

Димке казалось, что он сходит с ума. Какая-то невероятно неебическая хрень творилась в его башке и… ну да, в яйцах тоже. И он совершенно не знал, что с этим делать, а уж спросить у кого-нибудь совета, было совершеннейше невозможно. Стыд-то какой, влюбиться в парня. Это ненормально!

Вместе стоять в очереди за молоком для Михиной сестренки, это можно, вместе чинить велик Димону, это нормально, пугать ночами дворовых кошек своим пением дуэтом, это тоже нормально.

А вот чувствовать, как начинает стучать сердце в горле, если Миха притрагивается или что-нибудь говорит, наклонившись к уху, это ненормально. Ненормально просыпаться в испачканных трусах, если приснился лучший друг.

А друг дрых преспокойно и не чувствовал, как склонилось к нему Димкино лицо, как жадно всматривались в него ненасытные глаза, как медленно, чуть вздрагивая, к его бедру прижалось горячее и твердое, отделенное от кожи лишь тонким сатином.

У Димки закружилась голова, но не так, как несколько часов назад над унитазом, а трепетно и сладко.

Закусив от напряжения губу и сжав до боли кулаки, чтобы забывшись не дернуться, не разбудить, не испугать, он медленно шевельнул бедрами, потеревшись пахом о теплое тело. Нежно, аккуратно стал двигаться, чуть теснее прижавшись. А глазами поедом ел дорогое лицо, лаская каждую ресничку, каждый волосок, только-только начавших пробиваться усиков, в истоме зависая взглядом на губах, чуть приоткрытых во сне.

И вдруг Мишка шевельнулся, судорожно вздохнул и повернулся на бок. Димку пробил холодный пот, он в ужасе откатился на край кровати, вскочил и, как был, в одних трусах, метнулся в ванную. Сердце загнанной синичкой билось о ребра грудной клетки, голова по-прежнему шла кругом, пах до боли скрутило напряжение. Димон пустил в раковину воду, стянул трусы и сжал в кулак свой изнывающий “лиловый леденец”. Достаточно было вспомнить губы лилипутика и несколько раз передернуть кулаком, чтобы со стоном испачкать себе ладонь и, обмякнув, привалиться к холодной ванне.

Димка мыл руки и пытался понять, что на него нашло, ведь Мишка мог проснуться и что тогда? Чем он думал, когда позволил себе эти грязные касания к другу? Чертов пидорас, пыхтел над Мишкой как грязный извращенец!

В общем, понять все это у Димки не получилось, и он твердо себе пообещал, что к Липатову больше ни ногой!

________________________________________________________

* м/ф «Приключения поросенка Фунтика»

** “топоры”, “три топора” - Портвейн 777

*** “Про дурочка” Егор Летов и гр. Гражданская оборона. Альбом “Егор и опизденевшие”.

**** к словам СОС не имеет никакого отношения. Песня взята из дворового репертуара времен молодости СОС.

========== 3. Лилипутику капут, Лилипутику конец… ==========

Лилипутику капут,

Лилипутику конец,

Лили лили лижет лилипут

Леденцовый леденец.

Лилипутик, лилигном,

Леденец большой как дом.

А у лили лилипутика

Ручки меньше лютика.

Никто и не думал, что два закадычных друга разбегутся сразу после школы.

Димка сбежал, нет, не трусливо поджав хвост, а расчетливо и продуманно. Решив, что время и расстояние лечат, и он уедет в город, а поступив в институт, останется жить в общаге. А там уж видно будет, что дальше.

Не помогло. Совсем.

И никуда не делись постыдные мысли и глупая тоска.

Он больше не кусал по ночам подушку, чтобы не выть от безнадежности, не прятал в эту же подушку непрошеные злые слёзы, как весь выпускной год в школе, но и избавиться от лилипутика не смог. Не помогали ни расстояние, ни учеба, ни начавшаяся наконец половая гетеросексуальная жизнь.

Вконец отчаявшийся Димон решился на крайние меры, клин клином выбивать. Раз уж влюбился в парня, так хоть убедится наверняка в том, что пидорас.

Информации было крайне мало, и узнать что-то было сложно. Ни журнал “Здоровье”, ни газета “Спид-инфо” ему в этом помочь точно не могли, приходилось собирать слухи и сплетни. Статью-то за гомосексуализм отменили, но менталитет у страны остался прежним. Конечно, Москва это не его крохотный поселок, но и тут прослыть “петухом” никто не стремился.

Варианты с банями и туалетами Димка отмёл сразу, было слишком стремно. Палиться у памятников тоже не решился, можно было нарваться на знакомых. Оставались плешки. И весной, дождавшись тепла, он решился навестить Щуку.

Вечером, одевшись попроще и незаметнее, Димка поехал в Щукинский Лес, выбранный им исключительно за дальность расположения. Ему хватило пару часов побродить по сумеречным тропкам, чтобы понять, ему тут делать нечего. Такие же “прогуливающиеся” мужички не вызывали ровным счетом никаких чувств кроме удивления. А вполне симпатичный парнишка, немногим старше самого Димона, спросивший сигаретку, а затем ненавязчиво предложивший продолжить общение в другой обстановке, остался ни с чем. Все эти чужие, ищущие разовый секс люди, ему были не нужны. А завернув в заросли погуще, чтобы отлить и наткнувшись там на яростно сосущихся и дрочащих мужиков, Димке стало неловко и брезгливо. Ещё хуже стало, когда ему жестами предложили присоединиться. Забыв, зачем его вообще занесло в эти кусты, он рванул к метро.

Глупо было надеяться, что так он сможет излечиться от тяги к Липатову, но попытаться надо было.

*

На каникулы Димон вернулся домой и узнал, что в мае лилипутика забрали в армию. Целых два года он его не увидит. Мишкина мама сказала, что когда узнает, куда его отправят после учебки, то даст адрес.

Димон был в смятении - поехать к Михе, чтоб увидеть его - хотелось, но пропалится же со своей влюбленной мордой, подставит друга перед сослуживцами. И не докажешь потом, что Миха нормальный пацан, а это только он, Димон, пидар. Опустят Миху, превратят его службу в ад. Нет, нельзя ехать, он не имеет права так рисковать другом.

Писать письма? А что писать-то, что зубрит матан? Что сегодня светит солнце, а вчера была гроза? Бред. Пиздец, ему даже написать нечего Михе, кроме как о своей ужасной любви.

Димка рычал от злости и бессилия, от собственной неправильности, мешающей ему жить и подставляющей под угрозу жизнь дорогого ему человека.

За неделю каникул так извелся, что даже мама с батей заметили. И как-то вечером мама, робко взяв его за руку, спросила: