Димочка (СИ)

Никакой новомодной клубной андрогинности.

Адрогинными с большой натяжкой можно было назвать лишь твои светло-карие глаза с беззащитными, загнутыми кверху ресницами. Ресницы всегда были моим фетишем, и я втихаря любовался твоими. Все остальное - четко прочерченные узкие губы, хищный с горбинкой нос, впалые щеки – было типично мужским, точнее, мужиковским. Мне казалось, что принять тебя в толпе за бабу невозможно даже по очень большой пьяни.

(((((((((((((.

Потом я не раз слышал эту «Сууучка» в исполнении многих других. Я не знаю, кто кого копировал. Вполне возможно, что именно ты был тем, кто задал эту традицию.

Сууучка. И обязательная правая рука вверх к лицу. Потом поцелуи в воздухе на расстоянии выверенных двух сантиметров, чтобы не смазать тональник, прикрывающий начинающую проступать к утру щетину.

…То лето быстро скукожилось, едва перевалив за порог дня взятия Бастилии.

Зарядили холодные, бесконечные дожди. Они выстудили за пару недель все то небольшое тепло, которое успели набрать асфальт, здания и пыльная, серая земля в городских парках.

Наступило типичное питерское безвременье, когда невозможно понять, что за окном: середина промозглой осени, начало тоскливой бесснежной зимы или недружная, по-северному жадная на солнце весна. Батареи в квартирах не включили, и пришлось доставать теплые вещи - шерстяные и иного рода.

Мы с френдом стали реже выбираться куда-то вместе и трахаться, чаще ругаться по мелочам. У него начались проблемы по работе, а я зашился со своей учебой и доказыванием отцу в ответ на бесконечную череду его взаимозаменяемых и сменяющихся любовниц, какой мразью я могу быть. Осознав, что на меня больше не действуют оскорбительные слова: «у всех дети, как дети, а ты выродок», «тебе место на зоне, только там люди пидорасами становятся», «лучше бы она тогда сделала аборт» и т.д., отец перешел к более серьезным угрозам. Экономическим. Пообещал развестись с моей матерью, отобрать у нее квартиру и больше не давать ей денег, если я не завяжу со своей «голубизной».

На себя мне было похуй, но мать уже долгие годы не работала и растеряла за время своего замужества почти всех знакомых.

«Подчинись, пожалуйста, я прошу тебя»,- прошептала она в момент посеревшими губами, схватилась за валидол и за сердце. Деньги на ее содержание я вполне мог заработать в клубе, но она панически боялась связей отца и необходимости переезжать из центра города в старую обшарпанную комнату развалюхи, выходящей окнами на интернат для умственно отсталых детей и заколюченную железную дорогу промзоны. Комната досталась ей еще от ее матери. В этом доме пахло, нет, воняло смертью. Забулдыга-сосед по коммуналке исчез в неизвестном направлении, после того, как привел к себе развеселую молодуху, работающую в риэлторской конторе. Пара справа, пропахавшие около пяти лет на табачном производстве, тихо высыхали от рака. Залетную «прости господи» из прибалтийских республик на глазах у безмолвного двора зарезал горячий южный любовник. Еще одна молодуха "выкинула" ребенка, после того, как утром пошла выносить мусор и нашла ее труп. Бабушка тоже умерла там.

…Выжрав пол-литровую банку энергетиков на пустой желудок и выкурив первую в жизни сигарету, я позвонил другу и бросил кратко: « Съезжаю с квартиры».

- Что-то случилось?

- Нет. Расстаемся.

- Ты больше меня не любишь?

- Да.

Я был уверен тогда, что этой «ложью во спасение» я смогу оттолкнуть от себя френда. Обидеть его до глубины души, вот этим самым «не люблю». Что он откажется от меня после таких слов.

Он написал также краткую «смс-ку». «Это только твоя жизнь. Помни».

Мы расставались с ним болезненно и очень тяжело в течение двух лет.

Шансов встретить тебя, Димочка, у меня почти не было. Мой клуб, среднего качества заведение, был слишком дорогим для тебя, когда ты сидел без денег, и слишком дешевым, когда твои карманы ломились от бабла. Но первое и второе ты бы не признал никогда.

Ч4.

В тот субботний вечер мы с френдом собрались в мой клуб.

У меня были законные выходные, но, как и другие админы, я часто проводил их в заведении, где работал. Экономия всегда получалась почти двойная: пройти можно было бесплатно по дружбе с охранником, алкоголь насшибать за счет постоянных клиентов. Во всем остальном программа развлечений на ночь ничем не отличалась от всех других подобных городских клубов вне зависимости от статуса и крутизны.

Спиртное, разговоры за «жизнь», заглушаемые и теряющие нить повествования ближе к часу, благодаря врубаемому попсушному «евроденсу». Затем еще час на танцполе с возможной переменой партнеров в танце, если твой человек не очень ревнив. Потом обязательное стрип-шоу. Аплодисменты. Снова много алкоголя, еще час на танцполе, и снова пьяные хлопки под утреннее шоу на раздевание в сонном ожидании того момента, когда можно будет свалить на улицу из прокуренного, душного зала.

Впрочем, многие приходили на выхи со своим человеком, как сегодня собирался сделать я, чтобы официально заявить о серьезности своих отношений.

Ехать до клуба в маршрутке, потом в метро было достаточно долго, и каждый раз я так же долго готовился к таким совместным поездкам в общественном транспорте.

Поначалу я даже ловил болезненный, острый до утренней ломки по первой сигарете кайф от косых взглядов, брезгливо поджатых губ, откровенного мата, а иногда и несвойственного людям затяжного молчания на три остановки при виде двух «содомитов, которых, ебать, нужно на кол, или в Освенцим, чтобы научили». В этом было что-то совсем от юности. Противостояние толпе и ощущение собственной значимости в глазах других. Псевдодоказательство неординарности и бытие не в «мейнстриме».

Через полгода, когда я поближе познакомился со всей кашей, творящейся в «тусовке», такие взгляды стали раздражать. Я начал понимать моего друга, который всегда просил не прикасаться к нему в общественных местах.

…«Наши» старались добираться до клубов большими компаниями, чтобы элементарно не побили. Все созванивались с друзьями, живущими в одном районе, встречались парами желательно в количестве не менее трех или приглашали одиночек, опять же желательно КМС, поджидали друг друга на остановках и только потом загружались в маршрутки. «Натуралы» инстинктивно жались к своим, «тема» - к своим. Злоба, ненависть, презрение и, пожалуй, самое страшное - взаимное гаденькое любопытство, «а как там у них, действительно ли они счастливы» тут же делили маршрутку на два непроизвольных лагеря. Сесть в нейтральной зоне между двумя группами обычно никто не отваживался.

Потом у метро следовала обязательная сигарета и новый созвон с друзьями, чтобы «разделить» напополам уже гораздо больший вагон метрополитена. Если кто-то когда-то видел эту потрясающую сцену из фильма «Стиляги», когда главный герой заходит в советский трамвай с советскими людьми, то мне сложно описать что-то большее.