Млечный путь (СИ)

Ньют спешит уйти как можно скорее.

Конечно же он дает себе отчет, что его обещание прийти позже — может, к вечеру или на следующий день, не пустое, как бывало раньше. Он понимает, что ноги все равно рано или поздно приведут его сюда, а он снова не будет знать, что ему со всем этим делать. Снова захочется убежать, снова не будет ощущаться того, что люди ощущают, когда находятся в нужном месте и в нужное время, но снова будет непередаваемо сильно тянуть сюда. И Ньют не посмеет не подчиниться.

Никогда больше.

***

Серая квартира и холодные бетонные стены — это все, что окружает Ньюта в ту ужасно истощающую минуту. Он задыхается, ему хочется кричать, он борется с желанием покинуть квартиру, сгоревшую изнутри, как сгорает он, и заставляет себя остаться на месте и никуда не выходить. Корчится на кровати, сжимается всем существом, удерживает себя в сознании и здравом уме. За тяжелой дверью, обшарпанной и поцарапанной, как его душа, Ньюта поджидает столько черных, как сама тьма, демонов, и он вряд ли сможет противиться их соблазнам.

Но в пустой квартире с некрасивыми, как-то, что сидит у Ньюта в сердце, стенами, такие демоны живут тоже.

Ему не хочется признаваться, насколько легко он поддался их коварному шепоту. Он не хочет думать о том, что ждет его в будущем — хоть сколько-нибудь обозримом будущем. Потому что если он на секунду допустит, что все может наладиться в его тлеющей на углях жизни, пламя вспыхнет новой силой и сожрет остатки мгновенно.

Ньют проходит в кухню. Шаркает по голому полу ногами, обхватывает себя за плечи, горбит спину и смотрит на собственные босые ступни. В квартире холодно, ему хочется завернуться в плед, но даже этого он здесь не может найти. Не в том погроме, не в том беспорядке, не в той ситуации, что правит в его доме.

Но дом не его, а дом вовсе не дом.

Дом — это место, куда хочется возвращаться. Дом — это частица в огромной Вселенной, которая выделена только для тебя одного. Дом — это люди, которые создают уют. Которые тебя ждут и любят. Которые, как те бетонные стены поддерживают здание, поддерживают тебя.

Ньют на секунду пропускает мысль, что у Томаса было хорошо. Это действительно был дом; и сколько бы Ньюту ни хотелось туда вернуться, он этого сделать не может. Потому что дом не его. Потому что он ни за что не признается себе, что был бы не против вернуться туда хоть еще раз. Потискать рычащую кошку, вдохнуть запах кофе, обжечь пальцы о горячую кружку, поговорить с Томасом о каком-то нелепом и незначительном бреде. Потому что сам Томас создает в своем доме уют. Потому что при том же самом беспорядке — и, возможно, еще хуже, чем у Ньюта, — квартира Томаса остается живой. Теплой, комфортной, обжитой, гостеприимной. Чужой. Но остается именно домом.

Открывается с протяжным скрипом дверца старого кухонного шкафчика, Ньют шарит по полке рукой. Поверхность бутылки сама тыкается в пальцы, и Ньют хватает горлышко так крепко, словно решает удушить. Переливается пением жидкость в бутылке, ударяется о прозрачное стекло, идет волнами — то к одной стороне, то к другой. Ньют болтает бутылку в руках, наблюдает за танцующим внутри алкоголем пару секунд, а затем вновь уходит в комнату.

Пачка сигарет падает на продавленную кровать. Рядом садится Ньют, откупоривает бутылку и в нерешительности смотрит на нее бесконечно долго. Знает, что делает это зря, знает, что зависимость ударит в голову настырнее, но помнит, что уже все равно оступился. Рано или поздно это должно было произойти.

На языке привкус горечи. Он чувствуется настолько ярко, что перед глазами мгновение пляшут цветные круги. Первый глоток. Первый шаг. Ньют смотрит на бутылку, будто не верит, что сделал это, но прикладывается к ней так жадно, словно боясь, что ее сейчас отберут. Большие глотки не позволяют чувствовать горький привкус, руки начинают трястись вновь — вовсе не потому что он снова пьет. Это волнение, это осознание собственной никчемности, это ощущение одиночества и пустоты. Это желание принять предложение странного парня, который повстречался в очередной неожиданный загул, это размышления о том, что там ему и впрямь помогут, это отрицание себя.

Все тонет в алкоголе, как тонут в океане корабли.

Ньют откидывается на спину, оставив недопитую бутылку на полу, и смотрит в страшный потолок, покрытый разводами, будто струпьями. В голове кружит, помутнение приходит быстро или медленно; Ньют теряет времени счет, просто лежит и смотрит в никуда, а в его пальцах одна за другой исчезают сигареты.

Дым их застилает пеленой все то, от чего Ньюту хотелось скрыться. И хоть на недолгое время он может позволить себе не думать ни о чем.

Ему приходится вспомнить, что ему нужно было куда-то идти. Приходится, потому что в комнате появляется лучший друг — Ньют никогда не запирает квартиру. Не запер бы, даже если бы захотел, потому что боится, что тогда его не смогут найти и спасти. Но запирать ее он не хочет, а зачем желает быть спасенным, понимает тоже с трудом.

Ньюту все равно, что делает его друг. Тот лишь презрительно щурит свои узкие глаза и вздыхает тяжело и надрывно. Так, будто бы отрывает от души небольшой кусок каждый раз, когда контактирует с Ньютом хоть как-то.

— Мы с Алби прождали тебя полтора часа, — упрекает Минхо и присаживается рядом. Ньют переводит взгляд на него. Все больше чувствуя себя фарфоровой куклой, он понимает, что ко всему безразличен. Даже «прости» выдавить не может. Не хочет. Не имеет права. И это не поможет.

Минхо отбирает у друга из пальцев сигарету, тушит ее о стоящую тут же бутылку, подбирает остальные окурки, а после безжалостно сбрасывает их в алкоголь, заставляя утонуть к нем. Ньюту по-прежнему все равно. Он следит за махинациями Минхо, но даже не думает подняться. Хоть пошевелиться.

Минхо выбрасывает бутылку прямо в окно. Губы Ньюта искажаются в ухмылке — а вдруг кому-то на голову? Он слышит, как где-то далеко внизу разлетается вдребезги стекло, но никаких криков и возмущений за этим не следует. Ньюту даже немного жаль. Минхо возвращается к нему.

Кажется, дальше следует лекция. Минхо не счастлив, что Ньют себя повел так безобразно, и Ньют думает, что он ничтожен. Подвел друзей и их старания, подвел себя, подвел и Томаса, который наверняка его тоже сегодня ждал, а Ньют положил на все и всех.

После этого Минхо приходится доказывать Ньюту, что он не настолько плох, как сам о себе думает — ему только и нужно, что иметь чуточку больше воли. Но откуда ее взять, Ньют не знает, а потому чувствует себя еще более бесполезным.

Минхо тяжело вздыхает раз пятнадцатый за прошедший час. Тема к теме, разговор к разговору, ему уже надоедает что-то доказывать другу и в чем-то его убеждать. Но тот успокаивается сам — пройденный, в конце концов, этап, и ничего странного в этом нет. Потому что перепады настроения Ньют может себе позволить только в таком состоянии.

Минхо обнимает Ньюта, дает ему просидеть так несколько минут. Они слушают неспокойное дыхание друг друга, а Ньют сопит Минхо в шею. Ему наконец-то стало хоть немного теплее, и дрожь не пробивает тело, не стучат громко зубы, не застывает льдом плоть. Даже голова не кружится так сильно. Становится ли лучше?

Очень сомнительно.

Минхо перестает поглаживать друга по спине.

— Кто такой Томас? — вдруг интересуется он. Непонимающе Ньют поднимает к нему глаза и хмурит брови, а Минхо только хитро улыбается. Так привычно. Так по-родному. — Ты упоминал его несколько раз за сегодня.

Правда? Ньют и не заметил. Даже не запомнил.

Ньют колеблется с ответом буквально секунду. Неуверенность, стоит ему об этом говорить или нет, пропадает, когда он сталкивается с Минхо взглядом. Тот выжидающе смотрит, практически требовательно, и Ньют сдается.

А потом Минхо вдруг неожиданно говорит, что Ньюту стоит принять предложение Томаса и хоть еще разочек заглянуть к нему в гости. У Ньюта даже не хватает сил спорить. Раз Минхо советует это сделать, то его нужно послушать. Потому что каждый раз, когда Ньют поступал вопреки словам друга, тот всегда оказывался прав. Потому что он не имеет права высказаться против Минхо. Потому что его жизнь уже давно от него не зависит.