Сказка для Северуса Снейпа-2 (СИ)

Зато характер сказочной версии Северуса значительно отличался от характера его настоящего. Немой мальчишка был абсолютно лишен той озлобленности, которая была бичом Северуса в этой жизни. А еще, с тоской отмечал Северус, в мальчишке было куда больше упорства, чем в нем самом. Имея такой ужасный врожденный недостаток, испытывая все прелести детства в нищей неблагополучной семье, он, между тем, шел напролом там, где сам Северус предпочел бы отступить и затаиться. Возможно, даже навсегда.

А вот Люциус оставался Люциусом. Северус вспомнил, как тот пожал ему руку после распределения. Разумеется, нищий мальчишка, действительно почти ублюдок одного из известнейших родов, вряд ли мог вызвать у сиятельного аристократа какие-то иные чувства, кроме брезгливости, но слизеринцы своих не бросают. Однако Люциус довольно быстро заметил не только потрясающую способность Северуса влипать в переделки, но и его таланты. И взял под свое крыло. Собственно и к Лорду Северус плавно перешел из-под этого крыла, черт бы его побрал. Как часто Северусу потом хотелось, чтобы все повернулось иначе, чтобы Люциус не врал ему, рассказал все честно, отговорил принимать метку. Но конечно, Люциус не сделал бы этого, хотя бы потому, что окклюмент из него вышел очень посредственный, а Лорд был законченным параноиком и постоянно устраивал проверки даже тем, кому доверял больше всего. Что ж, если даже полностью забыть то, что случилось после школы, и вычеркнуть уже взрослую, зрелую дружбу – с вечной оглядкой, конечно, как бы не оступиться, но все же реальную дружбу, такую, какая только возможна между двумя слизеринцами, дружбу, в которой при всех различиях в статусе, эти различия Люциусом не подчеркивались, что давало надежду на некоторое равноправие, - в школе Люциус действительно возился с Северусом больше, чем с кем бы то ни было. Возможно, из-за вечных передряг, из которых Люциусу приходилось вытаскивать его, как старосте. Или из-за того, что как Северус ни пытался спрятать свое восхищение, как ни натягивал на лицо маску равнодушия, как ни огрызался в ответ на предложение помощи иной раз, чтобы выглядеть самостоятельным, его отношение все равно было очевидным. А Люциусу нравилось чувствовать себя покровителем и важным. И только за одно это можно было быть ему бесконечно благодарным – он никогда ни намеком не показал, что знает о чувствах Северуса. Ни в первые школьные годы Северуса, ни после.

Яблоко… Это воспоминание Северус тоже выудил из недр памяти. Он тогда так и не решился съесть этот красочный, манящий (особенно учитывая, что голодать пришлось с самого утра) плод, найдя его на подушке. Проверил на все возможные чары, ничего не обнаружил, но так и не решился. И у Люциуса на следующий день спросить не решился тоже – до ужаса боялся натолкнуться на недоумевающий взгляд. Подобное проявление заботы Северус мог бы понять от Лили, но не от слизеринца. И слизеринец не поспешил бы в нем признаться. Северус носил яблоко в кармане несколько дней, но в конце концов выбросил в поле по дороге в Хогсмид. Разумеется, оно могло быть пропитано какой-нибудь гадостью и подсунуто Поттером и его компанией – теперь-то Северус знал, что у Поттера была мантия невидимка. Однако подсознание, кажется, упорно связывало яблоко с Люциусом. Что же, пусть так. Все равно это ничего не давало. И не спрашивать же про яблоко теперь. Сентиментальность вроде этой вряд ли будет воспринята Люциусом с энтузиазмом. Да и наверняка это деталь неважная.

Северус врал самому себе. Он чувствовал, что деталь была важна. Но когда он вспоминал о яблоке, у него в груди появлялось щемящее, очень неприятно-болезненное ощущение, что он что-то упустил, причем еще тогда, и он постарался поскорее забыть об этом воспоминании. Он не хотел задумываться о том, что эпизод с яблоком был единственным реальным эпизодом в двух мирах. Все остальные происшествия очень походили на то, что могло произойти, но все же отличались. Не только самим фактом происходящего, но и тем, что реакция немой копии была совершенно не такой, какой была бы реакция самого Северуса. Возможно, причина крылась в том, что шкатулка показывала мир без Лорда - в нем, как минимум, на магическое сообщество не давило ощущение, что вот-вот произойдет что-то ужасное. И, при всех ссорах между матерью и отцом, в маггловской реальности матери угрожали только побои и нищета, но над ней не висел страх получить проклятье от каких-нибудь особо ретивых непрямых наследников рода.

В чем же все-таки тут было дело? Исследовав достаточно мирный характер своей копии, Северус окончательно убедился, что речь не шла о слабостях как таковых. Впрочем, намного труднее было убедить себя, что Альбус мог ошибаться. Быть может, старая железяка за столько веков сама выжила из ума? Или магия владельцев ее затронула настолько, что поначалу действительно очень ценные сказки давно превратились в забавную бессмыслицу?

Иногда все произошедшее на выходных, возможно, от усталости, начинало казаться Северусу галлюцинацией, и тогда утром, проснувшись, он вынимал шкатулку из сейфа, гладил покрытые ржавчиной буквы на холодной крышке, и, несмотря на то, что шкатулка «молчала», ему казалось, что он чувствует в ней эту подспудную, до поры до времени спящую силу.

В субботу у Северуса было не много дел, и он вернулся в свои комнаты почти сразу же после завтрака и уселся с чашкой чая перед камином, греясь и продолжая размышлять. Во второй половине дня он планировал связаться с Люциусом - тот наверняка еще нежился в постели. Люциус мог быть сколько угодно деятельным, когда требовалась его активность, и являлся образчиком аристократической лени, когда не требовалась.

Сейчас же он вновь перебирал истории из шкатулки, пытаясь вычленить то, что могло быть в них общего. И вновь приходил к выводу, что все их связывало упорство маленького немого. Но каким образом это могло относиться к слабостям? Альбус сказал «слабости», а Люциус среагировал на фразу «слабые стороны», назвав шкатулку «Дар желаний». Слабости и желания. Желания…

Разумеется, Люциус, да еще и открытые отношения – все это было за гранью мечты просто немыслимой. Такое могло бы случиться только в сказке. Гомосексуальные наклонности в магическом мире не карались Азкабаном, но это было огромное табу. Впрочем, Северус не считал себя геем. Основное место в его сердце всегда занимала Лили. Но даже если забыть об общественных запретах, Северус не мог вспомнить, проявлял ли Люциус когда-либо и к кому-либо заинтересованность больше, чем дружескую. Он мог, конечно, обнять за плечи кого-нибудь из младших слизеринцев, но уж точно никогда не проделывал такого с Северусом. Или?..

Северус вдруг вспомнил, как однажды, вскоре после гибели Лили, словно обезумевший, бродил по кладбищу под дождем, кажется, даже в летней мантии, а потом вдруг очутился в теплом месте, в какой-то темной комнате со стрельчатыми окнами, у камина. Его одежда была высушена, а сам он до подбородка был закутан в плед, и вроде бы кто-то вливал в него противопростудное зелье. Северусу казалось, что он слышал над собой голос Люциуса, но не мог понять ни одного слова из того, что тот ему говорил. Потом он очнулся у себя в комнатах в Хогвартсе с лихорадкой и решил, что все случившееся было бредом. Во всяком случае, ничто не указывало на то, что он вообще выходил. С Люциусом они увиделись только через несколько месяцев: то Рождество было тяжелым для них всех и Малфои не принимали. При встрече Люциус, разумеется, о подобном происшествии не упоминал. Северус даже осторожно расспросил его на счет того, были ли у Люциуса еще какие-нибудь дома, кроме Малфой-мэнора, и тот охотно пожаловался на дорогой ремонт во французском поместье. И на то, что «эти современные дома» всегда так непрочны. Тем дело и кончилось.

«Это как яблоко, - подумал Северус, вспомнив об этом. – Я никогда не узнаю, было ли это на самом деле». Он вздохнул, ощущая, как скручивает живот. Он вновь чувствовал себя как после первой стычки с Поттером - школьником, который остался один на один с огромным враждебным миром, и не понимает в нем правил игры. Но их нужно понять.