Начать жизнь заново (СИ)

Мои силы быстро кончались, но запала ещё хватило на:

— С-сука, что, мать твою, ты твори…

А дальше не договорил, так как язык бывшего друга проник в мой рот, хозяйничая уже там.

Я мог бы укусить его, мог бы попытаться отвернуться, мог бы сделать ещё что-нибудь не по-детски сумасшедшее, но вместо этого мозг подал конечностям знак расслабиться и получать удовольствие, а я ответил, погружаясь в сладкую негу.

Но это продолжалось лишь три минуты. Три грёбаных, долбанных минуты. Могу поклясться, что прошло именно столько, пусть и не засекал время. А потом в голове словно что-то щелкнуло. Вот так «Бац!», и здравствуй, реальность.

Я тут же ударил расслабившегося Тёму коленом в пах, при этом кусая за нижнюю губу и сталкивая его с себя. Парень уже не предпринимал каких-либо попыток меня поцеловать, только приподнявшись, невольно поморщился, прислоняясь спиной к печке.

— Блять, — я выругался, большими глотками вдыхая воздух и прижимая руку к припухшим губам, — это что щас было? У тебя в башке мозги или солома?

Мы встретились взглядами, и он искушающе облизнулся, как-то по-мальчишески безбашенно усмехаясь:

— Да вот хотел рассчитаться с тобой за тот поцелуй перед одноклассниками. Так что теперь 1:1.

Я в шоке замер, уже через секунду подскакивая, как ужаленный:

— Ну, считай, мы в расчёте… уёбище, — и буквально прошипев это, почти бегом бросился наверх, в свою комнату.

Пока поднимался по ступенькам, лихорадочно искал ключи, молясь, чтобы Тёма не кинулся за мной. Я не знаю, что ему скажу, не знаю, как посмотрю в его глаза… а если что и сделаю, то только брошусь с кулаками, чтобы расквасить его рожу.

Сумасшедший имбецил. Как был, так и остался.

Слава Богу, ключи нашлись быстро, а бывший друг опомнился слишком поздно. Когда он подымался по ступенькам, я, уже закрывшись на замок, сползал по двери, заходясь истеричным полубезумным смехом.

У меня чуть не встал от Тёмкиного поцелуя. Дожили.

Моя громкая истерика длилась недолго. Отсмеявшись, я просто подтянул колени к груди, обнимая их обеими руками и невидящим взглядом смотря в окно.

Ненадолго воцарилась почти оглушающая тишина.

— Миш, я…

— Понимаю, ты хотел рассчитаться, — перебиваю его, прикусывая губу. Сейчас я ощущаю практически физическую потребность в сигаретах, — только вот по твоему счёту я уже в далёком минусе, даже не спорь. Взять хотя бы тот случай с курткой. Ты ведь её так и не надел.

— Я… ещё не надел, а осенью…

— За это тебе тоже Адлер выговорил?

— Угу, — слышу, как он макушкой утыкается в дверь.

— Понятно. Иди спать, Тём. Утром поговорим, хорошо?

— Подожди, Миш, я…

— Не спорь, — подымаюсь с пола, вспоминая, что где-то в комнате спрятана «заначка», — или будешь спать на улице! Иди в комнату для гостей, она первая со стороны балкона. Просто дойди до лестницы, там увидишь.

— Хорошо, как скажешь, — он немного помялся у двери, прежде чем уйти.

Прислушиваюсь к его шагам, а после к своему сердцу. Оно бьется как сумасшедшее, у меня же чувство, словно стук громкий настолько, что его слышат все в этом доме…

И только когда захлопнулась дверь гостиной, я быстро открыл дверь, запуская щенков.

Потом полез за этой самой «заначкой» в виде лежащих под матрасом вскрытой пачки сигарет и запасной зажигалки. Когда и зачем я их сюда положил — не помню, главное, что они здесь.

Достаю одну из оставшихся семи сигарет, чиркая зажигалкой. Когда появляется маленький слабо мерцающий огонёк, тут же подношу его к сигарете. Пара секунд, и я вдыхаю свою «порцию спокойствия». Чтобы не дымить в комнате, открываю окно. Жарко. Сейчас мне по-настоящему жарко. И это не внешний, а внутренний жар, который пожирает меня изнутри. Интересно, сколько сигарет понадобится, чтобы его утихомирить? Всё ничего, только бы хватило пачки…

Так и стою, опираясь на подоконник. Не хочу думать, не хочу чувствовать…

А с окончанием сигарет, не раздеваясь, падаю на кровать. Краем уха слышу недовольную возню щенков, пытающихся устроиться поудобнее, и последняя мысль проскальзывает в затуманенном сознании: «Надо будет купить ещё пачку у той бабульки…»

*

Моё утро начинается, как всегда, раньше, чем хотелось бы. Слеповато щурюсь от утреннего солнца, достаю сенсор и удивлённо смотрю на часы: 4:47. Ох, я что, встал раньше будильника? Точно. Феномен года. Кто в лесу сдох?

Но делать нечего, не очень хочется вставать под кукареканье будильника.

В голове сразу всплывают события вчерашнего дня. Мда, кажется, придётся менять номер. Только перед этим нужно позвонить Дашке и отчитать её за это… Заодно и попрощаемся.

Поднимаюсь, делая зарядку. Попутно тормошу сонных щенков:

— Вставайте, сони, нам пора есть и на прогулку.

Те лишь недовольно ворчат. Я же поднимаю их, таща за собой. И почему мне кажется, что поднимать их на руки скоро будет непосильной задачей?

И всё по-обычному: недозавтрак, прогулка, бег. Хотя нет, не так. Всё было бы по-обычному, если бы не знание, что у меня дома есть незваный гость. Нам не следовало видеться. Любое слово, слетающее с его губ, сделает мою рану глубже, а она ведь только-только начала затягиваться… Ему надо уехать.

В этот раз я не лёг спать сразу, а прикурил на веранде. Да уж, два круга. Раньше для меня это было несбыточной мечтой… или обязательным адом. А старик теперь ещё и ржет, как конь, вспоминая, как я трусил. Ну, хотя бы ничего за Славу не спрашивает, а только советы даёт.

Снова закуриваю, но закашливаюсь из-за сбитого дыхания. Тут же слышу, как входная дверь открывается, из неё тихо выскальзывает парень. Тёмка.

— Куришь? — он становится рядом, рассеянно наблюдая за сигаретным дымом.

— Да ты кэп, — не могу его не поддеть.

— Давно? — наклоняется, пытаясь заглянуть мне в глаза.

— Угу, ещё с того раза, — мне не нужно объяснять, и сам всё поймёт.

Да и как тут не понять.

Хрупкие мечты ребёнка разбились на мелкие осколки, и этому же ребёнку надо чем-то поддерживать свой дух.

— Миш, мне лучше уехать, да?

Усмехаюсь, поднимая голову к небу… Сегодня пасмурно.

— Ты всегда был на удивление понимающим, Тём…

— А… а если я захочу остаться? Ты переедешь, да?

— Не знаю, но скорей всего, — и в подтверждение честно смотрю в его глаза.

Я ведь не лгу. Чтобы убежать от прошлой жизни, я готов на всё, даже стать нищим при церкви. Пусть некоторые посчитают это детским, глупым решением, мне всё равно.

— Мишка, я обещаю, что никому не скажу, где ты живёшь, — вся его показная расслабленность исчезла, а глаза заблестели каким-то лихорадочным блеском, — только не съезжай отсюда. Я не знаю, как ты снимаешь этот дом, с кем живёшь, кто тебя приютил, только не съезжай… Понимаешь, я…

— Чувствуешь себя виноватым за предательство, так? — вероятно, я отгадал его мысли. — Не переживай, у меня всё нормально, можешь со спокойным сердцем ехать домой. Я не виню тебя. Правда.

— Мишка… — он вдруг, как в детстве, сжал мою левую, свободную от сигареты, руку между своих переплетённых пальцев и поднёс ко лбу. Я же до боли прикусил губу, чтобы не выдать волнение. Мне как память дорог этот жест. Помнится, мы вместе читали какую-то книжку про индейцев, и там это значило полное доверие и покорность. Жест родом из детства. — Мишка… мне потребовалось целых полгода, чтобы признать свою неправоту. Да и то с помощью брата. Мишка… я не понимал тебя, винил, а ты… даже сейчас… Мишка… прости меня. Прости меня, пожалуйста. За куртку, за слова, за насмешки, за взгляды, за ненависть…

— Дурак, — я потрепал его по волосам.

Тоже знакомый нам обоим жест.

Вот так просто. Все плохие чувства испарились. Всё равнодушие, тихая злость, обречённость ушли в никуда.

Секунда, и сигарета оказалась где-то на земле. Секунда, и мы сжимаем друг друга с такой силой, что, кажется, сейчас затрещат кости. Но ничего, это от избытка чувств. Даже самые кровоточащие душевные раны имеют свойство затягиваться.