Уличная магия 3: Турнир (СИ)

Неужели он хочет отдать мне эту корону?

Неужели он действительно видит меня в роли своей самой необычной пешки?

Неужели Данзо хочет сделать меня своей идеальной иллюзией? Я – просто часть его реквизита, совсем как платок или карты…

И мое мнение тут не имеет никакого значения.

– Наруто? – Саске садится напротив, осторожно берет мою ладонь в свою. – Тебе плохо?

– Я вдруг понял, что со мной не так. Благодаря тебе. Благодаря Итачи. Я все понял, Саске. Теперь я знаю…

Мы в ловушке. Никто не сможет этому сопротивляться – даже Джирайя до сих пор не может покинуть пределы клетки. Но самое интересное не это…

Игра еще даже не началась. Всё, что со мной происходило раньше, лишь прелюдия, подготовка, репетиция.

Мы только выставлены на поле.

И, боюсь, Итачи – последняя играбельная пешка. Теперь начнется что-то ужасное. Я чувствую это.

Что бы я не сказал, что бы не сделал, какое бы решение не принял. Ни одно мое слово не имеет никакого веса.

Это фокус ради фокуса. Иллюзия. Обманка. Что будет дальше – может решать только Игрок.

И, к сожалению, это совершенно точно не я.

========== О розовом закате, росе и поднебесной ==========

Странно. Вроде бы мы возвращаемся домой, но я не чувствую прежнего спокойствия. Если раньше оставалась хотя бы иллюзия свободы, независимости, то теперь я сам же её уничтожил, позволив Джирайе дорисовать белые пятна в картине происходящего. Это было глупо. Очень в моем стиле, не правда ли?

Саске ведет машину осторожно – он устал, старается быть предельно внимательным, но все равно периодически проваливается в свои мысли и перестает следить за дорогой. Благо, на дворе уже ночь: фонари раскрашивают влажный асфальт огненными пятнами, вдалеке расплываются серые многоэтажки, сияя квадратами-окнами в мягкой тьме и машин намного меньше, чем днем. В лицо бьет поток свежего воздуха, влажного и капельку стылого, осень на дворе, как-никак.

Перед отъездом Джирайя сунул бумажку с сотовым фокусника, который поможет нам освоить огненные фокусы. Это будет интересное знакомство, и мне не терпится начать учиться чему-то новому. Надо отвлечься, надо забыть об опасности и отдаться тому, что получается лучше всего.

Я хочу наслаждаться жизнью, пока есть такая возможность. Наслаждаться близостью, отношениями, сценой и работой. Могу себе это позволить, так ведь? Пока не случилось ничего ужасного, пока не сделан первый ход. Хотя, кто знает, может быть и это меня не остановит? Может быть, надо упереться рогом и всегда оставаться на плаву, на виду, чтобы противостоять?

Хотел бы я иметь власть подобную власти Джирайи. Была бы возможность спихнуть всю работу на кого-то еще, чтобы после со спокойной душой и стаканом дорогого алкоголя в руке наблюдать, чем дело кончится. Хотя старик давно потерял запал и желание бороться с всеобъемлющей сетью Данзо. А есть ли у меня этот самый запал? Хочу ли я подвергать опасности всё, что мне дорого?

Нет, само собой, вернувшись сюда, я уже сделал выбор. А навестив Данзо в его кабинете – бросил камень в опасного противника. Но ведь еще не поздно решить, хочу ли я стоять под копьем, когда терпение этого старого хмыря лопнет? Могу ли я действовать иначе, не напролом? Могу ли искать лазейки, чтобы добиться желаемого?

Наверное, даже если я решусь, то не найду подходящего пути. Или мне придется пройти по головам близких людей…

– Приехали.

Саске тихо выдыхает и касается моей шеи холодной ладонью.

– Тебе надо зарядить «сердце».

Точно. Я уже успел подзабыть об этой обязанности. Хорошо, что резервный заряд позволяет мне забывать. Жаль, что он не бесконечный.

– Наруто… слушай…

– Что? – вытащив из кармана зарядку, поворачиваюсь к Саске. В свете одного-единственного тусклого фонаря он выглядит как призрак, ладно я хотя бы их уже не боюсь.

– Можно мне?

– В этом нет ничего интересного, – пожав плечами, протягиваю тонкое белое устройство с лампочкой, напоминающее электронный термометр, только большего размера. – Ты даже ничего не заметишь.

– Сегодня ты делал это только один раз? А если он отключится?

– Внутри есть небольшой резервный заряд для подобных случаев. Создатель понимал, что человек может попросту забыть о том, что внутри него находится насос для сердца. Но резерв нельзя использовать постоянно, это опасно.

Саске берет с ладони зарядку и, пересев чуть ближе, наклоняется к моей груди.

– Неприятно думать, что эта штука может быть опасной.

– Издержки. Лучше так, чем ходить подключенным напрямую к аккумулятору.

Учиха осторожно расстегивает молнию куртки, а затем и толстовку, хотя в этом нет особой необходимости. Бинты отсутствуют – шов едва заметен и заживает, по словам медсестер, очень быстро.

– Ты чувствуешь что-нибудь? Чувствуешь, как он работает?

Наклонившись к ключицам, Саске медленно проводит зарядкой над моей грудью. Раздается писк, сигнализирующий о том, что сигнал пойман и устройство готово к работе.

– Держи так.

– Долго?

– Около минуты.

– Хм…

Мы недолго молчим, прежде чем я собираюсь с силами, чтобы ответить.

– Куренай-сенсей говорила, что я не должен ничего чувствовать. Ничего, кроме легкого дискомфорта во время активной физической работы. Но мне постоянно кажется, что внутри что-то давит, распирает легкие. Это не мешает им работать, как и сердцу, но немного… настораживает что ли.

– А вдруг что-то не так?

– Нет, всё должно быть хорошо. Одна из медсестер упоминала – впечатлительные люди говорят, что даже «слышат» аппарат, хотя это невозможно.

– Уверен?

Учиха без предупреждения наклоняется еще ниже и прижимается ухом к моей груди. Вот бы хоть раз поверил на слово, а.

Бессмысленно путаюсь пальцами в его растрепанных волосах, вбирая ощущения, как губка. Страшно представить, что творилось в этой больной головушке несколько часов назад. Да и что творится в ней сейчас – та еще загадка.

– Слышишь что-то?

– Между ударами… перестук. И всё.

– Ну вот, говорил же, ничего интересного. Тебе надо отдохнуть, Саске. Пойдем в дом.

Мы не спеша вываливаемся из машины, вместе подходим к двери. Зачем-то обмениваемся взглядами на крыльце. Очень хочется знать, что он сейчас чувствует. О чем думает, что его беспокоит. Но спрашивать напрямую не вариант – надеюсь, что Учиха сам все расскажет, когда посчитает нужным.

– Наруто, – неожиданно напряженный голос бьет по нервам. – Здесь кто-то был. Посторонний. Замок закрыт на два оборота.

Мы снова переглядываемся, прежде чем переступить через порог. Усталость Саске и моя рассеянность отходят на второй план – мы крадемся сперва по коридору, откуда Учиха заглядывает на кухню, затем так же осторожно идем в сторону зала, стараясь не перегонять друг друга и не шуметь. В нашем доме был кто-то. А может быть, есть до сих пор. Посторонний.

От одной мысли внутри всё холодеет. Что он тут делал? Искал? Вынюхивал? Или кто-то пришел за нами?

Опасения рассеиваются, когда я натыкаюсь взглядом на любимую оранжевую стену. Больше она не пустует. Лишь убедившись, что поблизости нет никакой опасности, включаю свет и застываю в нелепой позе, с прижатой к выключателю рукой.

Устройство зарядки в кармане начинает истошно пищать, сигнализируя о том, что скорость ударов перешла через нежелательную границу. Саске касается руки, потом слабо дергает меня к себе за плечо, но я вырываюсь из цепкой хватки и двигаюсь в сторону стены.

Кто-то повесил на нее три картины.

На первой – россыпь ярко-желтых и алых мазков и белое сияние солнечного диска. На второй тонкая капля, повисшая на краю огромного алого цветка. На третей изображены пятна облаков, видимые сквозь красивые осенние ветки. В уголке каждой картины замысловатая подпись «Хабанеро».

«Розовый закат», «Роса» и «Поднебесная».

Это картины моей матери.

В памяти всплывает один из самых чудесных дней – все были дома, вместе, в отличном расположении духа. Мы с папой наблюдали за тем, как рождалась «Поднебесная», подкалывая маму насчет аккуратности. Она вся, с ног до головы, была вымазана в голубой краске. И когда у неё не получилось создать нужный эффект кистью, мама начала рисовать облака пальцами. Мы были заворожены, но смущались признать это и прятали восхищение за смехом и улыбками. Когда мы окончательно ее достали – оба получили палитрой по голове. В тот же день, вечером, я подслушал один интимный разговор – отец спрашивал, о чем она думала, когда рисовала эту картину…