Укрощение Рики (ЛП)

Заглушив двигатель, он слез с байка и достал нож. Когда он заглянул внутрь, его внимание сразу привлек зеленоватый свет, идущий откуда-то из глубины здания. У двери, возле потухшего костра, валялся радиоприемник, и Гай прошел по коридору мимо него.

Во всяком случае, совсем недавно здесь определенно кто-то был.

— Кей? — неуверенно позвал Гай.

Ответило ему лишь эхо собственного голоса — и тишина. Он осторожно двинулся вперед, на свет, и обнаружил в одной из комнат включенный генератор. Лампы заливали помещение слабым призрачным сиянием.

В комнате не оказалось ничего интересного, кроме обогревателя последней модели и новенького фонаря. Гай подобрал фонарь, включил его и углубился в древние лабиринты, прокладывая себе путь по темным коридорам, куда со времен революции не ступала нога человека.

Но все его поиски не дали никакого результата. Ему так и не удалось разрешить загадку исчезновения Кея. Единственное, в чем он был теперь абсолютно уверен — с его любовником случилась беда.

— Ну как, похож я на лита? — вопрошал Аки, гордо откинув голову, чтобы выставить напоказ свою новую серьгу. В одном ухе у него блестело и переливалось колечко из светлого аристийского золота.

Омаки улыбнулся. Украшение смотрелось на его потенциальном пете очень мило, хотя поначалу блонди категорически воспротивился желанию мальчика обзавестись пирсингом.

— Но все литы носят серьгу! — горячо воскликнул Аки, глядя на хозяина с такой трогательной мольбой, что блонди в конце концов сдался и уступил.

Не то чтобы Омаки возражал против пирсинга как такового. Совсем наоборот. Но он надеялся в будущем именно таким способом отметить потерю парнишкой девственности, и у него в голове даже крутилась пара-тройка идей насчет того, какая часть тела Аки могла бы украситься маленьким симпатичным колечком.

Конечно, с проколотыми ушами щеголяли далеко не все представители элиты, но многие, и Омаки хотелось, чтобы мальчик в Академии не чувствовал себя изгоем. Между тем, Аки вполне могли воспринять как самозванца, как чужеродный элемент в устоявшейся и веками неизменной иерархии амойского общества. За всю свою жизнь Омаки ни разу не слыхал, чтобы кто-то вошел в элиту не по праву рождения, а исключительно по решению Юпитер.

Блонди всё еще не расстался с надеждой когда-нибудь сделать Аки своим петом, хотя и понимал, насколько эта надежда призрачна. Смешно и глупо мечтать о таком — чтобы кто-то добровольно сменил элитный статус на положение пета.

Итак, поразмыслив, Омаки дал свое согласие на пирсинг — к полному восторгу Аки. И теперь мальчик красовался перед ним, приосанившись, одетый в одни лишь пижамные штаны. Потом он взобрался к хозяину на колени.

— Тебе правда нравится? — снова спросил он, пристально глядя на Омаки и зачем-то выпячивая грудь колесом.

Блонди рассмеялся.

— А куртка от пижамы где?

— Слишком жарко!

— Зима в разгаре, Аки!

— Когда я возбужден, мне всегда жарко!

— Хм-м-м…

Блонди так и подмывало отпустить парочку не совсем приличных комментариев по поводу этого вполне невинного замечания парнишки, но он благоразумно оставил их при себе.

— Но тебе же нравится моя серьга, правда? — в сотый раз повторил Аки.

Омаки опустил взгляд на маленькие розовые соски мальчика и невольно представил в них такие же колечки. Реакция его тела последовала незамедлительно.

— О да! — хрипло прошептал он.

— У тебя опять бугор вырос, — заявил сорванец и намеренно поерзал на коленях блонди.

— Думаю, это всё потому, — прошептал Омаки ему на ухо, отодвигая парнишку на безопасное расстояние, — что я очень сильно тянусь вверх, к тебе.

Аки хихикнул, и хозяин улыбнулся ему в ответ.

— Ну как, ты сегодня хорошо провел время, моя радость? — спросил он.

— О! Это был… самый лучший день в моей жизни! — торжественно заявил мальчик.

Омаки возил его по всему городу, не отказывая ни в чем, накупил ему кучу новой одежды, не забыв и про академскую форму, к которой Аки проявил нешуточный интерес. Блонди завалил парнишку игрушками. Стоило Аки только пальцем указать, он без возражений покупал всё — и летающую доску, и новый альфазенский лазерный пистолет. Они объелись мороженого, вместе покатались с горок и сделали на память голографическое фото в «Арене», где можно было «посетить» все планеты квадранта в голографическом музее.

— Вот бы этот день никогда не кончался! — добавил Аки и неожиданно для самого себя зевнул.

— Но тебе пора спать, — заметил Омаки и наклонился, чтобы поцеловать его в кончик носа. — День был утомительным.

— Щекотно! — возмутился мальчик. Он наморщил нос и принялся яростно тереть его ладошкой, затем снова зевнул и закрыл глаза.

— Вот видишь? Ты засыпаешь прямо у меня на коленях.

— Вовсе нет! — запротестовал Аки, не открывая глаз.

Это были последние слова счастливого маленького лита, который провалился в сладкий сон в объятиях хозяина. Омаки долго баюкал его, и на лицо блонди медленно наползала печальная тень.

Он не хотел расставаться с Аки. По мере того, как приближался день переезда мальчика в новый дом, вся неприязнь по отношению к Юпитер, которую блонди так долго таил в глубине своего сердца, постепенно просачивалась наружу.

Он ненавидел Юпитер, ненавидел всеми фибрами своей души. Это она отняла у него лучшего друга, а теперь собиралась отнять и его маленькую любовь.

Энью, нахмурясь, наблюдал за хозяином из темного уголка. Он ждал, когда блонди отнесет Аки в постель и вернется, чтобы срочно получить разрядку, которая всегда требовалась ему после тесного общения с мальчиком. Но Омаки не сводил с парнишки такого нежного, тоскующего взгляда, что внутри у ксеронца всё сжалось от боли. На него, Энью, хозяин никогда так не смотрел.

Пет ничего не имел против Аки — милого сорванца трудно было не полюбить. И всё же Энью радовался, что мальчик покидает этот дом. Теплые чувства блонди к его маленькому «пету» заставляли ксеронца ревновать, и он мечтал поскорее избавиться от соперника. Тогда, возможно, он сумеет полностью завладеть сердцем хозяина. Он постарается заставить блонди забыть своего Аки.

В глубине души Энью понимал, что задача эта практически невыполнима. Блонди любит Аки, это видно невооруженным глазом. Но ксеронец осознавал и то, что служит хозяину не просто из чувства долга. Он влюбился в Омаки и хотел, чтобы тот принадлежал лишь ему одному.

— Ну что, собираешься вышвырнуть меня вон? — поинтересовался Востан, с удобством расположившийся в кресле в главном зале.

— Именно это мне и следовало бы сделать, — усмехнулся Ясон. — Ты сам знаешь за что.

— О, неужели для меня еще не всё потеряно? — глаза командора весело заблестели. — Я был уверен, что похоронил все свои надежды и мечты.

Блонди уселся напротив гостя и повернулся к Томе, который застыл в ожидании распоряжений.

— Вина, Тома! А командор будет…

— Мне тоже вина, — кивнул Востан. — Значит, ты меня всё-таки прощаешь?

— Прощения ты не заслуживаешь, — опустив ресницы, ответил блонди.

Несмотря на сегодняшние события — а, возможно, как раз благодаря им, — двое мужчин чувствовали себя в обществе друг друга на удивление непринужденно, словно добрые старые друзья. Вся неловкость между ними исчезла как по мановению руки, и, к своему удивлению, Ясон обнаружил, что не способен питать вражду к командору, что бы тот ни натворил. Альфазенец обладал неуловимым, но притягательным обаянием, и в его присутствии было просто невозможно не поддаться на эти чары. Блонди следовало бы метать на его голову громы и молнии, но почему-то такого желания у него совершенно не возникало. Видимо, в этом и крылся секрет стремительной военной карьеры командора — каждому хотелось находиться рядом с таким человеком, и ему с радостью готовы были простить абсолютно всё.

Подняв глаза, Ясон обнаружил, что Востан внимательно изучает его своим живым, проницательным взглядом, сложив губы в соблазнительной полуулыбке.