Трэтеры (СИ)

Сделав полшага вперед, чтобы увидеть остальных, заметил знакомое лицо. Тринадцатый из моей группы. Неужели выжил? Молодец. Кто там еще? О, и двадцать третий, и двадцать первый. Близнецы тоже в порядке. Правда, с ними я не общалась раньше, так, мельком видела. У нас время кормления не совпадало. Ладно, а это еще кто? Ребенок?! Смуглый. Лет десяти максимум, с жирной, уродливой на детском лице синей четверкой. Не понятно, девочка или мальчик. Разве это важно?! Ребенок! Подопытный ребенок!

— Зачем вам ребенок? — еле сдерживаясь, чтобы не сорваться и не погубить всех. Голос практически слушается. Внутри черти что. Ну не могу я спокойно смотреть, когда издеваются над детьми.

— Он не человек, — невозмутимо пожал плечами Валентин Валерьевич. — У каждого свое предназначение.

— По-вашему, опыты над детьми нормальны? — только бы не сорваться, только бы не сорваться… — И что же, он тоже будет проходить портал?

— Как и все.

— Он тоже преступник? Или мне послышалось, что эксперименты проводят над такими, как?

— Он собственность нашей компании, — без каких либо сожалений ответил этот нелюдь. Откуда?! Откуда появляются подобные моральные уроды и почему они живут?!

— Ясно, — больше ни слова, иначе не сдержусь. Хватит. Дети, они же чистые, доверчивые, нежные и такие ранимые. Как так можно?! Нет. Для меня это осквернение самого ценного и святого, что есть в человеческой жизни. Дети неприкосновенны. Ради чего жить, если можно убить детскую любовь и доверчивость?!

— Не делай глупостей, тридцать первый, — недовольно поджав губы, жестко предупредил меня, как оказывается, главный надсмотрщик в этой клоаке. — Еще неизвестно, выживешь ли ты сам.

Отвечать я не стала. С этой тварью мне разговаривать больше не о чем. Напоследок я со всей скручивающей узел внутри злостью глянула на ублюдка, отчего тот, мгновенно побледнев, испуганно отскочил в сторону, судорожно метнувшись рукой в карман. Пульт ищешь? Скотина. Презрительно скривившись, начихав на окрики медиков и конвойных, подошла к ребенку, присев перед ним. Хочу увидеть глаза. Глаза не умеют врать.

Кукольное личико, слегка заостренные кончики ушей — не так, как у меня, а просто самый верх раковины. Двигаться, как мои лопухи, они вряд ли умеют. И бархатистой шерстки на них тоже нет. Прямой ровный носик, густые черные ресницы, идеальный изгиб бровей и опущенные долу глаза. Эдакий миленький кукленок.

— Привет, — не знаю, как он отреагирует на мою вольность: мы, подопытные, не любим чужих прикосновений, но так хочется передать ему свое тепло. Показать, что я в силу своих возможностей постараюсь его уберечь. При этом прекрасно понимаю: ребенок, выращенный в лаборатории, хлебнул немало, и сомневаюсь, что он знает хотя бы слово «любовь», не говоря о чувстве. Куда, мать его, катится мир?! Мир, в котором так издеваются над детьми?! Мерзость!

— Давай знакомиться, — легонько дотронулся пальцами до его руки, приподняв и положив его ладошку на свою ладонь. Не считая ушек, маленькие острые перламутровые коготки красовались вместо нормальных человеческих ногтей. — Меня зовут Эльтан. Для друзей. Остальные называют тридцать первым.

Ребенок заинтересованно приподнял голову, но глаза оставались практически закрытыми. Боится их показать?

— Посмотри на меня, я тоже не совсем человек. Уже, — склонившись к миниатюрному ушку, тихонечко шепнула: — Не бойся. Моих глаз тоже многие не выносят. А мне они последнее время стали нравиться.

Ребенок резко распахнул глаза, а я еле сдержалась, чтобы не отпрянуть. Вот же твари, что сотворили, а?! Весь белок нормального человеческого глаза был абсолютно черен. И в центре этой угольной тьмы — алый зрачок. Круглый, в отличие от моего треугольного.

— Глаза… — очень тихо, с хрипом произнес ребенок, внимательно рассматривая мои глаза, — красивые… зеленые…

— Пить хочешь? — сразу вспомнилось, как жутко мне хотелось воды после очередных опытов, а горло буквально резало от сушняка. Он кивнул, вновь уставившись взглядом в пол. Видимо, привычка.

— Эй, живодеры, дайте воды.

— Перебьешься, — огрызнулся один из эскулапов, складывая свой чемоданчик и собираясь отправиться следом за окончившими наше обследование коллегами.

— Не мне. Ребенку, козлина.

— Перебьётся, — мстительно сверкнув глазами из-под очков, ушел.

— Скотина, — бросив взгляд в сторону, заметил конвойного. — Эй, парень, будь хотя бы ты человеком в этом гадюшнике, принеси воды ребенку. Не можешь сам, попроси кого-нибудь.

Надо же, хоть один человеком оказался.

— Сейчас принесут, — тихонько сжала пальчики, все еще доверчиво лежащие в моей руке.

— Нарываться бессмысленно, — мужской голос вырвал меня из разглядывания малыша. Тринадцатый? — Почему ты с нами? Одежда. Волосы. Собака.

— Бонусы, как самому перспективному материалу, не более.

— Тринадцатый, ты уверен, что он наш? — нахмурился один из близнецов, умудряясь шептать так тихо, что услышать их слова способны только мы, изменённые.

— Тридцать первый, я помню его, мельком видел пару раз, — кивнул его брат. — Только раньше он был тридцать первой.

— Оу! — присвистнул двадцать третий. — Как тебя…

Ребенок тоже заинтересованно вскинул взгляд на меня.

— Да, малыш, изначально я была… Ай! Проклятый датчик, дрессирует. Был женщиной. Сейчас на меня посмотришь и не скажешь, что такое возможно, да?

— Было… очень больно? — с сочувствием прошептал ребенок, а у меня от его вопроса сердце сжалось. Боль… Это измеритель нашей жизни в лаборатории.

— Да, — такого короткого ответа достаточно каждому из номеров. Мы знаем, что значит простое «да».

— Что нас ждет дальше? — робко спросила девушка “зеленый двадцатый”.

— Мы все умрем, — совершенно спокойно выдал ребенок, вышибая мозг своим ответом.

— Но побарахтаться надо, — горько ухмыльнулся тринадцатый.

— Начинается, — нервно дернулся номер третий, отступая чуть в сторону за наши спины.

Пожилой докторишка с привычным холодно-равнодушным взглядом патологоанатома, уткнувшись в записи, что-то отметил себе и кивнул троим мордоворотам-медбратьям.

— Со мной идут номера пятнадцать и три.

Рядом облегченно выдохнула двадцатая.

— Доктор Арвалев, незачем водить их по одному, — с пакостно-довольной улыбочкой нарисовался генерал. — Забирайте всех и сразу. Легче будет ловить.

— Пожалуй, — согласился доктор и, кивнув в сторону нашего конвоя и медбратьев, пошел вперед. Мы потянулись следом.

— Всем, не имеющим допуск уровня Си, покинуть красный сектор! В целях безопасности всем, не имеющим допуск уровня Си, покинуть красный сектор! — зачастил громкоговоритель. Судя по спешно исчезающим за воротами ангара людям, мы в красном секторе. Атмосфера изменилась моментально. Напряжённость и ожидание.

— Номера пятнадцать и три со мной, остальных в клетку, — отдал распоряжение все тот же доктор. — Глеб Сергеевич, как вы разрешили свободно разгуливать мутировавшей твари по жилому сектору? Без ошейника…

Генерал, излучая самодовольство, вытащил из кармана такое же контролирующее устройство, как и мое, показав его недовольному докторишке.

— А… в таком случае я больше не стану отвлекаться. Номеров на подготовку. Лилия Семёновна, они ваши.

Обоих подопытных, взяв под руки, утащили медбратья в сторону худющей женщины в белоснежном, как и многие здесь, халате и с отвратительной прической — реденьким рыжим пучоком, забранным на самую макушку.

Нас же повели в другую сторону, и я с удивлением опознал клетку, в которой сидел Халк. Погнутые им прутья попытались выправить, но не слишком в этом преуспели. Так что горбыль на одном боку клетки так и остался. Халк недовольно заворчал.

— Тише, тише, я с тобой.

— Это его клетка? — подал голос ребенок.

— Видишь, прутья изогнуты, это Халк бушевал.