Там, где мы есть (СИ)

— Ты ведь все знала? — Колин поднял глаза на настороженно наблюдающую за ним Сару, которая после секундного замешательства медленно кивнула. — Тогда ты знаешь и причину, так ведь? Должна же быть причина?

— Я не знаю, — женщина закусила губу и покачала головой, но как показалось Колину, не слишком уверенно.

— Черт! Я же вижу, что ты все знаешь! Скажи мне! Ответь мне — почему?! Я просто хочу знать! Я что, о многом прошу?! Он не мог просто так уйти! Не мог! Тогда почему?! Почему, Сара?! Почему, черт подери?! — он с отчаянной яростью буквально вбивает в кафельный пол чашку, что все это время сжимал в руке, и взорвавшиеся осколки, смешанные с остатками кофе, брызгают во все стороны, усеивая пол мелкими кусочками белой керамики и бурыми пятнами кофе поверх обрывков уничтоженного Робом контракта. Сара вздрагивает и порывисто прижимает руки к груди, но Колина отрезвляет это только на мгновение. — Закажи мне билет, Сара, — он решительно направляется в спальню, чтобы, наконец, принять душ и переодеться.

— Ты не можешь улететь, потому что…

— Да мне плевать на эту гребаную озвучку!!! Перенеси все на понедельник, в конце концов! — Колин разворачивается, не дойдя до распахнутой двери, и несколько угрожающе тычет пальцем в сторону Сары. — Если ты не можешь мне ответить, то я задам этот вопрос ему! И услышу ответ, глядя в его глаза! Понятно?!

— Ты не можешь улететь, потому что сегодня вечером прилетает Хелен! — Сара тоже повышает голос, чтобы практически впавший в истерику Колин услышал ее.

— Хелен? — Колин вздрагивает, будто получил отрезвляющую пощечину.

— Вместе с Эваном.

Еще одна пощечина, которая отрезвляет почище первой, принося ясность в затуманенный яростью мозг.

— Он знал?

— Хелен позвонила мне, чтобы сообщить о своем приезде, когда я забирала Роба из аэропорта. А когда я за рулем, то телефон на громкой связи, ты же знаешь, — Сара виновато развела руками. — Хелен решила прилететь, потому что боится, что у тебя опять найдутся причины, которые задержат тебя в Ванкувере. Она сказала, что никакие причины не остановят ее, чтобы забрать тебя домой. Что она сама разберется со всеми этими «причинами», — последнее слово Сара произнесла с саркастичной интонацией и пальцами изобразила в воздухе кавычки. — И еще… она приняла решение переехать в Ванкувер, чтобы вы были полноценной семьей. И… Роб слышал весь наш разговор, — Сара вздохнула и поджала губы. — Я хотела отключить громкую связь, но он не дал мне.

Crossfade — Open Up Your Eyes

— Воскресенье… — Колин отступил на несколько шагов и уперся в стену, к которой тяжело привалился.

Он получил не только тот самый недостающий пазл, из-за которого картинка не складывалась, но и ответ на мучивший его вопрос — почему?

«Она твоя жена. И я прекрасно понимаю, что в этой реальности есть обстоятельства, от нас независящие, из-за которых мы не сможем быть вместе. И мы оба знаем — это временно».

А теперь, когда Хелен будет близко, Роб решил, что пришло время поставить точку в их «временно».

«И я тоже вынужден делить тебя с твоей женой. Благо, что она далеко. Потому что по своей природе я страшный собственник».

И абсолютную стерильность вплоть до выстиранного белья и проветренной квартиры, Роб оставил не Колину, а для Хелен, чтобы у нее не было оснований подозревать, что за «причина» удерживала ее мужа в Ванкувере. Наверное, это правильно. Но это «правильно» душит и не дает дышать. Колин оттолкнулся от стены. Несколько торопливых шагов к окну, но ему не воздуха не хватает — его душат подступившие слезы. Не хватало еще, чтобы Сара видела его слабость.

— Что, воскресенье? — Сара проследила взглядом за метаниями своего подопечного по гостиной, спальне… — Колин! О чем ты?!

Он вбежал в ванную, пустил воду в раковину и, не дожидаясь, когда она станет холоднее, плеснул в лицо несколько пригоршней. Зеркало совершенно запотело, потому что Колин не выключил душ, рассчитывая быстро вернуться. Но разговор с Сарой получился долгим и эмоциональным. И теперь по ничего не отражающей зеркальной поверхности стекали тяжелые капли. Он какими-то ожесточенными движениями стер влажную муть со стекла и замер… На запотевшем стекле душевой кабины проступили размашистые буквы, которые хоть и были изрезаны стекающими каплями, но все равно складывались во вполне читаемую просьбу: «Прости меня». Колин втянул в себя влажный душный воздух и перевел взгляд чуть пониже. Буквы почти стерлись, но он знает, что оставшиеся черточки и загогулины еще несколько дней назад были признанием ему: «Я люблю тебя», заключенным в забавное кривоватое сердце. Когда Робби писал это, он уже знал, что их «временно» подходит к концу, и у них даже нет никакой последней недели, а только четыре дня, которые он смог сделать самыми лучшими. Это был его прощальный подарок. А Колин не понимал этого, находясь в счастливом неведении. Хотя видел мимолетно мелькающие тоску и грусть в глазах. А иногда даже слезы, которые Колин списывал на переживания за свою другую реальность. Теперь его красивый мальчик исчез из его жизни, оставив Колину после себя стерильную пустоту, пробирающую до дрожи, и эту просьбу: «Прости меня», о которой, наверняка забыл и поэтому не уничтожил. Осознавать это невероятно больно, потому что…

— Мне не за что тебя прощать… — он разворачивается и снова пробегается глазами по стеклу душевой кабины, читая просьбу Роба уже не в зеркальном отражении. — Мне не за что тебя прощать! Слышишь! — он порывисто подскакивает и с силой обрушивает ладонь на стекло, которое вздрагивает от сильного удара, но выдерживает. — Мне! — еще удар. — Не за что! — и еще один, сжимая ладонь в кулак. — Тебя! — снова удар, яростный и отчаянный, будто он пытается достучаться до Роба, чтобы тот услышал его. — Прощать!

В последний удар Колин вкладывает всю горечь, всю боль, сжимающую тисками его сердце, и закаленное стекло не выдерживает этого яростного напора — вздрагивает, жалобно стонет, покрывается мелкой сеткой трещин и рассыпается, окатывая Колина блестящим бисером. Он тяжело дышит, окидывает взглядом учиненный им погром, отступает и равнодушно смотрит, как хлещущая из душа вода, не встречая больше преграды, льется на пол… Ни боли в сердце. Ни горечи на кончике языка. Ничего. Только пустота.

— Господи… — тихий шепот и шумно судорожно втянутый воздух.

Колин вскинул голову — в проеме распахнутой двери стояла Сара и, зажав ладонью рот, смотрела то на Колина, то на усыпанный стеклом пол.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Прости, но он просил меня, ничего тебе не говорить, — Сара покачала головой. — Не хотел, чтобы ты знал. Решил, что так будет лучше.

— Понятно… — Колин тяжко вздохнул. — Все будет так, как он захочет.

— Возможно… — Сара не расскажет Колину о том, как Роб принял свое решение в воскресенье вечером и попросил помочь ему, если вдруг понадобиться перекроить рабочий график кого-либо из них, например. Как стойко держался четыре дня, и только Сара знала, с каким трудом это ему дается. Он отпустил свои эмоции в тот момент, когда они отъехали от дома Колина, направляясь в аэропорт. Но она не расскажет Колину о том, как, сидя на заднем сиденье ее автомобиля, Роб рвал злополучные контракты и тихо плакал, иногда срываясь на отчаянные рыдания. Она ничего не расскажет, потому что обещала… — Ты любишь его?

— Что, прости?

— Ты любишь его? — Сара ожидала от него ответа, и Колин кивнул головой — глупо было отрицать очевидное. — Тогда прими его решение и отпусти. Для вас обоих так будет лучше.

— Да. Ты права. Так будет лучше, — он шагнул под струи душа, окутавшие его своим теплом и решительно нажал на рычаг, обрывая и поток воды, и поток тепла. И Колину показалось, что этот символичный жест перекрыл и потоки его незримой связи с Робби Кэем. Колин ОʼДонохью снова станет примерным семьянином, любящим мужем и надежным отцом. Прямо сейчас. — Во сколько прилетает Хелен?

— В половине шестого…

Breaking Benjamin — Forget It