Что ты значишь (СИ)

========== Глава 8. Кто никогда не предаст ==========

Тогда

Они стояли втроем на открытом мраморном балконе особняка, уединившись от шума и веселого смеха гостей. Музыка, если и доносилась сюда со стороны залы далекими отголосками, тотчас тонула в криках чаек и звуках прибоя. Соленый ветер, идущий со стороны бескрайней бирюзовой глади Средиземного моря, бесновался в волосах, вздувал пиджаки, небрежно накинутые на плечи Макса и Саши, разлетался складками шелка в подоле серебристого платья Яны.

Закатное солнце умирало в агонии за линией горизонта, кровоточа по небу и поверхности моря алым и золотым. Пахло летней спелостью, горькими апельсинами и дурманящей лавандой.

- Как вы думаете… - Саша отхлебнул из бокала с дорогим тосканским вином, коснувшись губами стеклянного ободка в том месте, откуда отпил Максим. – Есть ли что-то, что еще не принадлежит нам? – он раскинул руки, подставляя лицо теплым жгучим лучам итальянского солнца, ласкающим его точеные черты. И благоговейно шепнул: – Мы всемогущие. У нас есть весь мир.

Яна обернулась на него со снисходительной ласковой улыбкой, в ее серых глазах отражалась не по годам глубокая мудрость. Вечно эти взгляды, задумчивые и умиротворенные, устрашающие всеобъемлющей силой знания, которые Макс никогда не мог понять до конца.

- У тебя все еще нет того, на что не распространяется власть твоих денег, - сказала Яна, скользнув по Максу кратким многозначительным взглядом, от которого чуть не остановилось сердце. Такое прозаически простое, но сильное признание.

Саша пренебрежительно усмехнулся, с явным недовольством перехватив этот взгляд.

- У меня есть Алиса, - уверенно отрезал он, облокотившись локтями о массивные перила балкона. Задумчивая складка, пролегшая меж светлых бровей, обозначила его невольное смятение. Алиса принадлежала ему, но принадлежал ли он ей?

Кто-то из гостей заглянул на балкон, чтобы позвать их обратно в дом, но был остановлен тяжелым неприязненным взглядом Макса. Дверь с силой хлопнула, и музыка стала звучать гораздо тише.

- Ладно, - легко согласилась Яна, обнимая брата за напряженные плечи. – Но, только представь, я недавно думала о том, как сильно можно любить. И поняла, что высшая степень чувства – это когда ты не отрекаешься от человека даже тогда, когда он влюбляется вновь, но уже не в тебя. И ты просто… - Яна едва заметно улыбнулась, мыслями явно пребывая далеко отсюда. - Желаешь им счастья, искренне. И начинаешь любить обоих.

Саша ничего не ответил, только раздраженно стряхнул с плеч ее руки и запальчиво швырнул бокал с недопитым вином с балкона. Стекло разлетелось вдребезги, ударившись о дорожку, а напиток алой кровью растекся по светлой плитке. Макс устало вздохнул - друг так и остался ребенком, который не в силах был вынести переход собственности в чужие руки.

***

- Ты не сделаешь этого, - преувеличенно ровным голосом произнесла Алиса в трубку, едва не срываясь на ожесточенный рык. Саша едко усмехнулся, представив, как она мечется по офису отца, как набирает номера один за другим, поднимает давно уснувших в своих домах сотрудников местного отделения полиции, будит сонных дежурных участка. – Я знаю, что это сделал ты, я буду давать свидетельские показания.

- Этот диалог не отслеживается и не записывается, один очень талантливый парень прямо сейчас стирает за мной и тобой каждую секунду разговора, - Саша провел ладонью по холодному рулю, ощущая лишь странную, близкую к чувству тошноты пустоту. Все оказалось легче, чем он думал, и эта легкость отзывалась неправильной звенящей тишиной внутри черепной коробки. – Я сделаю самое грязное дело так, что не останется и пятнышка, ты же меня знаешь. Сестрица была не права, за деньги можно купить все, даже свободу, привязанность, все ваши пресловутые чувства, обожание, страсть.

Темное полотно шоссе уходило вдаль, туман стелился по обочинам и стекал белесым потоком по оврагу туда, где остановил свою «феррари» Саша, заглушив двигатель. Навигатор поминутно мигал красным, напоминая о том, что его местоположение, за сотню километров от места планируемой аварии, отмечается в базе данных.

Алиса молчала и тяжело, давя в себе слезы, дышала в трубку, пока где-то на улице далеким отголоском надрывалась сирена. Ночь замерла на границе с рассветом, готовая растаять по щелчку пальцев или звуку неосторожного слова, первому блеклому веянию света над кромкой горизонта. В эту бесконечно долгую мучительную секунду Саша жалел, почти готов был сказать «прости», выдавить, прохрипеть, только ей одной и так, чтобы едва услышала, но все-таки знала. А потом Алиса произнесла бесстрастным тоном, лишенным всяческих эмоций:

- Он никогда так просто не прибежит к тебе. Он не продается.

В сердце ощутимо кольнуло. Сожаление или злоба, разобрать было невозможно, но голос предательски дрогнул, когда Саша тихо спросил:

- А ты? Ты тогда продалась?

Заминка на том конце провода впоследствии стоила Саше многих бессонных ночей и кошмаров, от которых просыпаешься в холодном поту с чужим именем на губах. Пять букв, три слога, рвущая глотку мелодия закостенелой боли.

А-ли-са.

- К сожалению, я отдалась бесплатно, - сухо отозвалась она и отключилась. Сразу, не дав Саше последней возможности перезвонить и спросить, что же имелось в виду, позвонил один из телохранителей и сообщил, что в двух километрах от города во внедорожник Макса врезался тонированный джип, тут же скрывшийся с места происшествия.

Сейчас

- Эй, - Антон проснулся оттого, что его ласково потрепали по плечу. Комната была погружена во мрак, только лампы на кухне давали немного блеклого света, да за окнами где-то далеко внизу раскинулся подсвеченный миллионами огней ночной город. Макс улыбался одними уголками губ, его карие теплые глаза внимательно вглядывались во встрепанного со сна Антона. - Кто-то должен следить за мной, разве нет? Ты же не для того нанимался к Архангельскому, чтобы со мной спать.

- Очень смешно, - пробурчал Антон, потянулся, потирая ладонью затекшую шею, и осторожно приподнялся, чтобы лечь на узком диване ближе к Максу. Утыкаться носом в его теплое сильное плечо было приятно, так и клонило обратно в марево сна. Антон вяло заметил, целуя его в шрам на шее: - Именно для этого я и нанимался.

- Язва, - тихо рассмеялся Макс, обнимая его одной рукой, а второй поправляя соскользнувший с плеча рукав расстегнутой рубашки. На мгновение во взгляде Романова промелькнуло беспокойство. - Малыш, ты сильно спать хотел? Прости, я идиот, просто все это действует на меня… Странно.

Макс нахмурился, и Антон понял, что под «все» он подразумевает и их первую настоящую встречу, и то, что они лежали на узком диване в охраняемом здании под арестом Архангельского. И даже шрамы, белеющие на коже, уже не спрятанные тканью и вопиюще открытые перед взглядом Антона.

- Я знаю… - слова давались легко, как никогда. - И ты прав, не надо было спать.

Антон приподнялся на локтях и лукаво улыбнулся, все же потупив взгляд, когда произнес чуть более хриплым глубоким голосом:

- Есть и более интересные занятия.

Максим, кажется, расслабился после этого робкого замечания. Он прислонил голову к подлокотнику дивана, с нескрываемым весельем разглядывая зардевшегося Антона - теперь, говоря подобные вещи в глаза, тот уже не чувствовал прежней нахальной смелости, которую дарила безответная темнота. Но это чертовски заводило, вызывая приятное тянущее чувство внизу живота.

- Ты сделал столько безумного ради меня, но по-прежнему смущаешься таких простых вещей? – мягко рассмеялся Макс, прищуриваясь. Антон закусил губу, чувствуя, как разрастается приятное томление в груди, но все же нашел в себе силы пролепетать:

- Совсем недавно ты не считал, что все так просто, - он потянулся к пуговицам на рубашке Макса, осторожно расстегивая весь ряд и разводя полы в стороны. Впрочем, ничего нового в широких плечах, исполосованной рваными белыми шрамами груди и кубиках пресса не было – только родное, давно изученное, вплоть до дорожки светлых волосков, уходящей к краю ремня. Макс напрягся, но не отстранил ладони Антона, которой тот провел от ключицы к темному ореолу соска, покружив нежными пальцами вокруг и легко сжав твердую горошину. Антон набрался смелости, понимая, что любая заминка с его стороны может быть болезненно расценена, как отвращение или неприязнь, а потом склонился ниже и захватил сосок губами, мягко посасывая и смачивая слюной. Небольшой шрам был и здесь, прямо на чувствительной вершинке, и Антон старательно прошелся по нему кончиком языка.