Часть истории (СИ)

Проследив за скрывшимся за дверью ванной комнаты Гриндевальдом, Гарри закатил глаза. Злость ушла, её место заняло что-то вроде досадного удовлетворения. Бывают же иногда и на его улице праздники, честное слово. Сняв и заклинанием высушив и очистив одежду и себя самого, Поттер подошёл к кровати и присел на самый краешек. В прошлые разы, когда он здесь был, что-то постоянно отвлекало его внимание: то он чувствовал жуткий стыд и вину, то был слишком занят кем-то другим. Помотав головой, отгоняя таким образом мысли об Альбусе, он решил осмотреться вокруг.

Комнату Гриндевальда можно было описать одним-единственным словом: чёрная. Как и все комнаты в этом доме, она имела свой собственный цвет, и надо было признать, он вполне соответствовал внутреннему миру и внешности хозяина. Чёрные обои, чёрные шторы, чёрные простыни, подушки и одеяла, мебель из чёрного дерева и металла. Даже феникс чёрный. На удивление, обилие чёрного цвета нисколько не давило. Возможно, было это потому, что внимание каждого, кто входил сюда, сразу же акцентировалось на ярких красках рисунков, которыми были увешаны стены. Пейзажи, зарисовки, схемы и таблицы и множество различных портретов, на которых по большей части был изображён Альбус. На мгновение сердце Гарри защемило от вспыхнувшей тоски: до того реалистичными были рисунки, до того ярко они передавали черты и характер Ала. Только сейчас, внимательно оглядевшись вокруг, Гарри осознал, что на полу валялись не пергаменты, а свежие схемы и рисунки, а в бутыльках вместо чернил были краски самых разных цветов. Кисти и перья тоже здесь были — в компании пустых бутылок из-под вина и виски. Гарри покачал головой. Самосовершенствовался Гриндевальд или деградировал — сложный вопрос, но одно Поттер знал точно: Геллерт продолжал его удивлять. Суровый, временами жёсткий и грубый, он мог растаять от одного лишь жалостливого взгляда или едва ощутимого прикосновения Альбуса, готовил самый вкусный в мире чай, который когда-либо приходилось пробовать Гарри, и рисовал так, что, будь Поттер каким-нибудь ценителем-коллекционером, он продал бы душу за возможность заполучить одну из этих картин в свою коллекцию. А ещё Гриндевальд пил, словно обладал сорокалетним стажем в этом деле, и становился злым как чёрт. Хорошие черты и недостатки, находившиеся на противоположных чашах, опасно перевешивали и клонили весы то в одну, то в другую сторону, благодаря чему сохранялось странное, но на удивление гармоничное равновесие.

Мысли причудливыми ручейками стремительно перетекали одна в другую. Всё-таки с Геллертом у него складывались довольно странные отношения. Они были абсолютно не похожи, но какие-то точки соприкосновения у них всё же имелись. И дело было даже не только в Але, хотя и без него, конечно, не обошлось. Отчего-то Гарри знал, что может доверять Гриндевальду, хотя сама мысль поначалу казалась абсолютно абсурдной. Довериться Геллерту Гриндевальду, Тёмному Лорду, который стремился (и наверняка стремится) захватить власть над миром и поработить магглов, одному из сильнейших противников Альбуса Дамблдора (и, на минуточку, его же любовнику)? Почему бы и нет.

Задумавшись о сущности бытия, собственной жизни и всяких мелочах, Гарри заметил, что Геллерт вернулся из душа, только тогда, когда тот присел рядом с ним на край кровати, а от его разгорячённой кожи и мокрых волос донёсся лёгкий приятный аромат хвои.

— О чём задумался? Всё настолько плохо? — толкнув его в плечо, иронично ухмыльнулся тот. Кажется, хорошее настроение начало к нему возвращаться, чему Гарри не сказать чтобы был особо рад: собранный, серьёзный Гриндевальд был не так опасен и непредсказуем, как его злобно-ироничная версия.

— О том, что тебе нужно научиться самоконтролю и перестать пить.

— Вино полезно для организма, — лениво откинувшись на подушки и положив скрещенные руки за голову, Геллерт задумчивым взглядом уставился в потолок, а отвечал, казалось, скорее автоматически.

— Но не в таком количестве, — Гарри снова неодобрительно посмотрел на кучу бутылок, валявшихся практически повсюду, но тут же отвёл взгляд для того лишь, чтобы осуждающе взглянуть на Гриндевальда, который, словно не замечая ничего этого, продолжал задумчиво рассматривать потолок. — Ладно, твоё дело.

— Моё, конечно, — меланхолично усмехнулся тот, задумавшись о чём-то своём. Встрепенувшись и помотав головой, Геллерт тихо велел: — Приляг-ка на минутку.

— Что? — озадаченность, казалось, отразилась на лице Гарри, потому как Гриндевальд, перевёдший взгляд на него, довольно хмыкнул.

— Приляг, говорю. Хочу кое-что у тебя спросить.

С сомнением посмотрев на Геллерта и оценив его явно двусмысленный взгляд, которым он прожигал в нём огромную воображаемую чёрную дыру (гадал, как будут интерпретированы и восприняты его слова?), Гарри лёг рядом, прижавшись к его боку. Разгорячённая кожа Геллерта приятно грела, а запах, шедший от него, успокаивал волнение и тревогу. Теперь изменения в его настроении не казались такими уж нереальными. Поддавшись мимолётному порыву, Гарри обнял его поперёк тела, отчего пальцы, слегка замёрзшие и онемевшие, начало покалывать, и уткнулся носом ему в плечо. Несколько долгих минут они лежали так: в тишине, убаюкивающем сумраке и тепле собственных тел. Гарри чувствовал себя невероятно уютно, чего не случалось уже много-много дней.

— Может, останемся здесь и просто будем так лежать? — лениво спросил Геллерт, зарывшись пальцами в его волосы и медленно их перебирая.

Наваждение и дремоту как рукой сняло. Гарри немного отстранился и, нахмурившись, твёрдо ответил:

— Нет, — а потом, потерев глаза, со вздохом продолжил: — Так о чём ты хотел поговорить?

Перевернувшись на бок и подперев подбородок ладонью, Геллерт нахмурился и указал пальцем вверх.

— Я хочу разрисовать потолок, — Гарри тут же перевёл туда взгляд. — Как думаешь, что здесь будет лучше всего смотреться?

Поттер скосил на него удивлённый взгляд. Первой его мыслью было то, что Геллерт издевается, но нет, тот казался серьёзным и глубоко сосредоточенным. Гарри задумался. Потолок был чёрным (вот это неожиданность!), и он честно не знал, что могло бы гармонично смотреться на таком фоне.

— Было бы уместно нарисовать что-то, что важно для тебя, — нерешительно отозвался он.

Геллерт тихо рассмеялся и покачал головой.

— Я и так уже увешал портретами Ала все стены.

— Разве больше ничего для тебя не имеет значения? — выгнув бровь, поинтересовался Гарри, с жадностью ловя в каждую из немногочисленных эмоций, отражавшихся на лице Гриндевальда.

— Нарисованная на потолке бутылка текилы — это несколько неэстетично, не находишь?

Гарри закатил глаза, одним лишь этим жестом как бы говоря: «Ты невыносим», на что Геллерт обаятельно и обольстительно улыбнулся, парируя: «Я неотразим».

— Ты можешь нарисовать магию, — внезапно Гарри осенило, и он высказал пришедшую в голову мысль, не обдумав и не сформулировав её более-менее чётко.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, — он заёрзал, формулируя мысль и подбирая слова. — Магия значит для тебя очень много, не так ли? — Не дождавшись ответа, Поттер продолжил: — Так нарисуй магию. Сам ведь сказал, это должно быть что-то значимое.

— Да, но я ни малейшего представления не имею о том, как рисовать магию, — Геллерт, казалось, глубоко задумался, но продолжал внимательно слушать Поттера.

— А вот это тебе предстоит придумать самому, — Гарри рывком сел и покрутил головой, разминая шею. Краем глаза заметив хмурый взгляд Гриндевальда, прожигавший затылок, он вздохнул, нетерпеливо поясняя: — Просто подумай о том, что для тебя значит волшебство. Вообрази его как предмет или явление.

— Что есть волшебство для тебя?

Геллерт гипнотизировал его взглядом, и Гарри не мог не смотреть на него в ответ, каким бы сильным ни было желание отвернуться. Он знал, что отвертеться от ответа не получится, но и ответа этого у него не было. Он никогда не задумывался об этом, да и зачем? Магия не была и не будет для него смыслом жизни или хотя бы таким же важным её аспектом, как для Геллерта.