Бедняжка в мантии (СИ)

– Да уж, Вальзер, ты комплексом неполноценности явно не страдаешь, – хмыкнул друг.

– Не любят себя только недоумки, – отпарировал я, стараясь, чтобы голос звучал менее высокомерно и самолюбиво.

Грант энергично спрыгнул с кровати и полез за одеждой в шкаф. Найдя на полке, что я ему выделил, неприметного вида кофту и джинсы, он развернулся ко мне:

– Пошевеливайся. Чего расселся? Если хотим воплотить идею в жизнь – надо действовать. И кстати! Раз у тебя нет никакой другой одежды, кроме мантий, тогда найди среди них чёрную. Она менее приметна.

– Да я смотрю, ты ас в шпионаже, – скептически фыркнул я, неохотно полезая в шкаф, дабы достать душную и опротивевшую мне одежду.

09:45. Мы с Грантом, словно два идиота, скрываемся в кустах, напротив дома Дильсов.

Сидеть на корточках в мантии оказалось занятием неудобным. К тому же кусты колючие, поэтому в бедро впилась какое-то игольчатое растение.

Великим сыщиком я себя отнюдь не ощущаю, скорее больше похожу на маньяка-психопата.

10:15. Томас Дильс вышел из дома, в сопровождении депрессии и невидимой грозовой тучи, которая следовала за ним по пятам. Да, всё именно так. Мина мучителя и садиста бесследно исчезла с его лица, оставив место неведомой мне печали.

Мы, согнувшись в три погибели, шли по другой стороне тротуара, по возможности прячась за деревьями, изгородью и домами.

– Куда это он такой задумчивый направился? – раздался шепот Гранта прямо над моим ухом, когда мы приостановились.

– Надеюсь, на свидание, – злобно потер я руки, наслаждаясь душевными муками своего врага, – так хочется его сорвать.

– Как сорвем? – тут же включился в игру Эванс, вновь приходя в движение и крадясь позади меня.

Вот вам и добренький безобидный мальчик.

– По старинке, – с уверенностью предложил я план, что выручал нас ни единожды. – Как только Том начнет заговаривать с девушкой, ты, весь пышущий злобой, подлетаешь к ним. Затем говоришь девушке: «Он только мой», целуешь Тома, а потом…

–…а потом в игру вступаешь ты, – продолжил Грант, нетерпеливо кивая головой, – влепляешь пощечину мне и Дильсу, устраиваешь истерику и уходишь. Я бегу за тобой, якобы останавливая, а дальше Том пытается самостоятельно всё объяснить своей девушке. Естественно, ничего путного из этого не выходит, и всё, что он получает – это вторую пощечину.

Мы с Грантом обменялись обоюдно коварными улыбками, и пошли дальше.

– Не боишься, что Том тебя потом в школе выловит и изобьет?

– Не, – с полнейшим безразличием отмахнулся я. – Я притворюсь буйно помешанным и диким. Если понадобиться, ухо откушу ему. Или нос.

– Твой мозг на месте вообще? – постучал по моему черепу Грант.

– Нет. Я же буйно помешанный, – я похоже изобразил идиота. Как только я разыгрался в полную силу, стал пускать слюни и закатывать, будто в припадке, глаза, друг больно толкнул меня в плечо и указал на Тома, который скрылся в дверях госпиталя.

– Ой, в больничку пошел, – прокомментировал я это действие. – Неужто понял, что он скорбный головою?

– Что ж, давай понаблюдаем, так ли это, – с этими словами Грант устроился на ближайшем камне, закинув ногу на ногу. Я же прислонился к дереву и магией заставил пару желтых листьев кружиться вокруг себя.

– Не боишься, что нас увидят? – спросил друг, пристально наблюдая за объектами моего волшебства.

– Никто нас здесь не увидит, – успокоил я Гранта, твердо уверенный в том, что в окружении кустов и деревьев, нас не шибко-то заметно.

Прождав около часа, мои конечности стали затекать, и я хотел предложить Гранту уйти. Но тут, как раз, Том вышел из госпиталя и повернулся в ту сторону, которая его сюда привела.

– Похоже, он возвращается домой, – сделал Грант очевидное предположение, привстав с камня.

– Пошли, – мелькнула в моей голове одна мысль, за которую я и ухватился.

Том исчез за одним из поворотов, а мы с Грантом пересекли разделявшую нас с госпиталем дорогу. Двери перед нами автоматически распахнулись, и мы вошли в помещение, в строго выдержанном белом цвете. Это походило на свет, в конце тоннеля. Если бы не яркие пятна, сновавших туда-сюда людей, можно было бы предположить, что я сошел с ума.

– Пошли, – снова повторил я другу, который старался от меня не отставать.

Мы подошли к ресепшену, по пути рассматривая докторов, да пациентов.

Запах здесь был терпкий, и даже какой-то мертвый и больной, как это обычно бывает в госпиталях. В воздухе витало самое настоящее зловоние из лечебных трав, мазей и прочей исцеляющей чепухи.

– Вы что-то хотели? – отрепетированным вежливым тоном осведомилась девушка за стойкой. Я пробежался глазами по бейджику, прикрепленному к врачебному халату, в попытке разобрать на нём имя.

– Эээ…мисс Майер, – неуверенно обратился я к девушке, переводя взгляд на её лицо, – наш друг, Томас Дильс, только что был здесь. Он оставил свою сумку и просил её забрать. Можно?

Я усиленно постарался придать себе самый невинный вид, настраиваясь на станцию «очаровашка».

Глаза-блюдца – включено.

Опущенные, словно в безысходности, уголки рта – включено.

Нервозное переминание с ноги на ногу – включено.

Я сам не поверил в свою удачу, когда девушка утвердительно кивнула головой.

– Да, конечно, – ничего не подозревавшая Майер подарила нам широкую улыбку и отправила на 3 этаж, в палату 343.

– Как ты думаешь, кто это? – спросил Грант. Мы стояли у прозрачного стекла перед палатой 343. На больничной койке лежала женщина лет 35, с безмятежной улыбкой на лице. Глаза её были закрыты, но я так и не понял: спала она или это было следствием какого-то недуга.

Множество пластмассовых трубок было присоединено к телу женщины. Аппараты, к которым эти трубки были присоединены, постоянно пикали, словно отсчитывая последние минуты её существования на Земле.

– Не знаю, – завороженно прошептал я, глядя на волосы цвета смоли, в беспорядке раскиданные по подушке.

Такие же, как у него…эти волосы точно такого же оттенка, как у Тома…мама. Скорее всего, это его мама.

– Мальчики, что вы здесь забыли? – окликнул нас мужской властный голос за спиной. Я обернулся, по-прежнему не отрывая от палаты взгляда.

– Мы…мы шли к другу, но задержались у этой палаты. Уж очень она красивая, – нашелся первым Грант, с печальной вдумчивостью за мной наблюдая, а пальцем указывая на больничную койку палаты 343.

– Да, она красивая, – согласился с нами мужчина и его голос зазвучал намного мягче.

– А что с ней случилось? – продолжил мой друг диалог с врачом.

Я внимательно прислушался, чтобы не упустить ни слова из сказанного.

– Она в коме. Уже около полугода, – вздохнул мужчина, спрятав, сжатые в кулаки руки, в карманах белого, как снег, халата. – Сын практически каждый день её навещает. Разговаривает, читает книги, рассказывает новости.

Я всё-таки был прав: это его мама.

– И неужели нет никакой надежды? – сдавленным и немного скрипучим голосом спросил я.

– Надежда всегда есть, – заученной фразой ответил мужчина. Но, судя по всему, это только слова. Будь всё так радужно, разве пришлось бы использовать столько техники, сколько присоединено к этой женщине?

– Нейт Люмен! Срочно пройдите в 16 палату! Нейт Люмен! – звонкий женский фальцет, походивший на писк загнанной в угол мыши, заполнил собой весь этаж. Прикрепленный к груди доктора бейджик, возвещал о том, что именно его ждали в палате номер 16.

Наш собеседник вздрогнул и, наскоро извинившись, поспешил ретироваться.

– Ну? Пойдем домой? – предложил Грант, неуверенно потянув меня за рукав мантии.

– Угу, – буркнул я, всё ещё находясь в какой-то прострации.

– Значит, месть отменяется? – полюбопытствовал Грант. На его лице отчетливо читалось разочарование, которое он не мог скрыть.