Точка отсчёта (СИ)

«Совсем как он…», — подумал я, — «совсем как он».

========== Часть 4 ==========

Часть 4

Я не знаю, сколько так просидел, прислонившись спиной к шершавой древесной коре. Я курил, смотрел на далёкие звёзды и старался ни о чём не думать. Просто почувствовать прохладу этой ночи. И то, как лёгкий ветерок обдувает, заползает под толстовку, ерошит волосы… Выдувает мои ненужные мысли, оставляет меня совершенно пустым.

Нужно было возвращаться. Я не знал, что мне делать дальше, не знал, как я буду теперь находится с ним под одной крышей. Что теперь, «сдать» его обратно в Мунго? Дескать, взял — сдал, ничего страшного. Молодец, Поттер, мнимый любимый ученик!

Какой же я дурак! Зачем я вообще это всё затеял? Для чего это всё — вставания в пять утра, жизнь по расписанию? Что, так привык быть героем? А, ладно, что сейчас горевать, придумаю что-нибудь. Я медленно поднялся, выдохнул и аппарировал домой.

На пороге меня встретил мой домовик:

— Хозяин Гарри…

— Что, Кричер, потерял меня? — сказал я, почти смеясь при виде встревоженного взгляда моего старого эльфа.

— Хозяин Гарри ушёл, ничего не сказав, ушёл надолго, — сокрушался домовик.

— Всё в порядке, Кричер, со мной всё в порядке.А мистер Снейп… — я даже не знал, что и как спросить.

Но, к удивлению, Кричер прекрасно меня понял:

— Мистер Снейп в комнате, — ну, да, а куда он мог деться-то? — Я заходил к нему один раз, хотел узнать, не нужно ли ему чего-нибудь, я спросил, но он не отозвался и не пошевелился. И, Мастер Гарри… У него вся постель залита кровью.

Сердце моё бухнулось куда-то в пятки. Вот отчего, спрашивается? Неужели я так расстроюсь, если мой бывший преподаватель зельеварения, наконец, покинет этот мир? Я ведь сам говорил, что так будет лучше. Я жалел, что он не умер там, в Визжащей хижине, искренне желал ему смерти и сам дважды чуть не убил его. Так отчего сейчас моё предательское сердце колотится, как у загнанного зайца? Не всё ли мне равно, жив он или нет? Особенно после того, как он назвал мою маму идиоткой.

Очнись, Поттер! Но я чувствовал, как ноги враз стали ватными и непослушными, а в горле пересохло.

— Хорошо, Кричер, я сам к нему поднимусь, — я, скорее, сказал всё это себе самому, чем домовику, просто чтобы у меня не было никакого шанса отвертеться.

Я, насколько мог, медленно поднялся по лестнице. Потом ещё долго стоял перед дверью в его комнату. Всего несколько минут, но они мне показались чуть ли не часами. Потом осторожно приоткрыл дверь и вошёл.

Он всё так же лежал на кровати, голова его склонилась набок, глаза были закрыты. Я приложил руку к его горлу чуть выше незаживающих ран, чтобы нащупать пульс. Какой-то ритм мне всё-таки удалось найти, профессор был жив. Возможно, без сознания, возможно, спал. На его шее, подбородке, на груди, на слипшихся волосах темнела запёкшаяся кровь, уродливыми пятнами проступала на простынях. Лицо его было неподвижным и абсолютно белым, под глазами залегли тёмные серые тени.

Я просто смотрел не него. Смотрел и недоумевал — что этот человек делает в моём доме. Зачем он тут? Как и для чего нас так странно свела судьба? Я удивлялся, глядя на эти багрово-чёрные пятна, высыхающие на простынях — ну, как можно потерять столько крови и остаться в живых? Загадка! И мне было совершенно всё равно, что он сейчас думает, и думает ли вообще хоть что-либо.

Не оставлять же всё это так. Сдвинув край покрывала, чтобы стащить его, я увидел, как кисть руки профессора сжимает наспех скомканный узел простыни, сжимает, кажется, изо всех сил, так, что костяшки пальцев совершенно побелели, а лунки ногтей стали отдавать синевой. Мерлин, да ему же просто больно! Сейчас сколько времени? Ночь? Я посмотрел на часы — да, было чуть больше двух часов ночи. Обычно в это время он спит, накачанный обезболивающими зельями и маггловскими лекарствами. А сейчас? Когда в последний раз я давал ему хоть что-то, что облегчает страдания? Я наложил короткое обезболивающее заклятие, когда он захлёбывался кровавой пеной, выговаривая мне, что я никчемный идиот, такой же, как моя мать!

Холодная злость снова обожгла мне глаза. Я с силой втянул в себя воздух. Чёртов Снейп! Он знал все мои болевые точки, он умел довести меня до белого каления ещё в школе. И тут ему не остановиться! Даже когда он лежит неподвижным мешком! И никогда, никогда он не просил о помощи. Он всегда терпел. Просто терпел. Почему мы с ним вечно по разные стороны баррикад? За что он меня так ненавидит? Из-за того, что случилось у них с мамой? Тогда зачем же он меня столько раз спасал? Просто спасал мне жизнь! Это ведь не делают из ненависти! Тогда почему?

Я тряхнул головой. Совсем недавно я сидел под деревом в тихой ночной прохладе и просто подставлял лицо ветру, а сейчас моим мыслям снова стало тесно, снова не хватало места в моей голове. Снова — вопросы, вопросы, вопросы… Бесконечные «зачем» и «почему».

Я почувствовал, как устал. Дико, свинцово, неотвратимо. Поэтому сдвинулся, наконец, с места, перестав напоминать изваяние, ещё раз глубоко вздохнул и начал делать всё быстро, экономя силы. Коротко и точно: первым делом — обезболивающие чары, потом флакон с зельем. Я легко тронул профессора за подбородок, его рот открылся, и я влил снадобье. Потом очищающие — пятна исчезли; стерильные и обезболивающие на рану — хорошо, готово.

Я подошёл к стеллажу, машинально открыл ящик, достал оттуда ампулу с лекарством, стряхнул, прочертил специальной пилочкой и отломал стеклянную верхушку. И сам удивился, насколько автоматически я действую. Прошло всего-то чуть больше двух недель… Почти три? Я всегда умел быстро к чему-то привыкать и смиряться с предложенными обстоятельствами. Мои драгоценные родственники волей-неволей научили меня ко всему адаптироваться. Я был живучим, как сорняк на грядке у тётушки Петунии.

Я сделал всё необходимое. Как обычно — ну, почти. Как делал каждый вечер, словно бы и не было этих его жутких слов, этого его темнеющего, злобного взгляда… Если он думал вывести меня из равновесия, то пусть видит, что ему это не удалось.

Я дошёл до своей комнаты и упал на постель, как был, в одежде, просто лёг сверху на бархатную зелень покрывала. И тут же уснул, мгновенно, просто как будто бы меня выключили из этой реальности щелчком тумблера.

Утром, после того, как я проделал все необходимые манипуляции, на что мистер Снейп даже не соизволил открыть глаза, я отправился в Мунго. Не до учебы мне сегодня. Без такого важного ученика, как я, аврорат денёчек обойдется. Я должен был… На самом деле я не знал, зачем туда иду. Я должен был — что? Попытаться «вернуть» им не понравившегося мне пациента?

Я вышел из дома пешком, чтобы немного прогуляться и хоть как-то попытаться собрать свои мысли в кучу. У меня из головы всё никак не шёл его голос. Он говорил… Несмотря на то, что кровь хлестала из его порванной шеи, зачем-то ему так важно было сказать это всё мне. Эти гадкие, обидные, ужасные слова. Зачем? Почему сейчас? Он что, не мог мне этого сказать раньше? Когда лежал в Мунго? Когда только переехал на Гриммо? И зачем он тогда вообще сделал это?

Оказавшись в дальнем крыле пятого этажа магической больницы, я ещё какое-то время мерил шагами пространство коридора, ожидая, пока Фрэнк закончит со своими пациентами. Он вышел из очередной палаты, сообщил мне, что освободился, тепло пожал руку и спросил:

— Всё ли в порядке с мистером Снейпом?

— Да, Фрэнк, с мистером Снейпом всё благополучно, даже более чем, — я всё-таки не смог скрыть саркастической усмешки.

— Вы пришли о чём-то поговорить, Гарри? — колдомедик видимо недоумевал, зачем я тут появился.

— Скажите, Фрэнк, — я вдруг стушевался, — понимаете, мы вчера с профессором Снейпом несколько поссорились. И я на какое-то время оставил его одного. Но прежде он успел наговорить мне… — я замер, потому что заметил, как распахнулись глаза колдомедика при слове «наговорить».

— И что случилось потом, мистер Поттер? — в голосе Фрэнка чувствовалось напряжение.