Светоч (СИ)

Вильхельм врубил автоматический сигнал бедствия, поднял флаер вверх, уходя от серого щупальца, описал петлю, скомандовал: «На три», и потянулся к кнопке защиты. Эрлих ударил по появившемуся во Вратах флаеру — мощно, четко, как инструктор на полигоне, запаковывая мишень в кокон багряного огня, заставивший лопнуть силовую сферу. На месте флаера расцвела диковинная пламенная орхидея и Хельм, поверивший в то, что удача повернулась к ним лицом, отправил к Вратам две ракеты.

Второго преследователя это не задержало. А Эрлих, побледневший до синевы, сцепил пальцы в «замок» и простонал:

— Не могу… больше не могу!

Последующие события слились в одно размазанное пятно. Вильхельм услышал встревоженные голоса в эфире, выкрикнул кодовую фразу, извещавшую о покушении на особо важную персону, вернул на место удвоенную силовую сферу и попытался оторваться от «хвоста». А когда их накрыло таким же коконом, как тот, что сотворил Эрлих, опустил щитки на обоих шлемах, дернул за рычаг катапультирования и укрыл соседнее кресло дополнительной силовой защитой, вдобавок к автоматике. И, уже теряя сознание от перегрузки, сообразил, что приземляться на Свалке некуда — только падать в кисель.

Глава 4

Эрлих пришел в себя в больнице — как позже выяснилось, на Кенноре — ответил на стандартные вопросы врача, убедившие персонал в его вменяемости, осмотрел странную конструкцию, фиксирующую его левую руку в приподнятом и согнутом состоянии, и спросил:

— А где пилот?

Он помнил, что узнавал имя светловолосого симпатяги, но сейчас оно почему-то выветрилось из памяти. Врачи засуетились и вскоре сообщили ему, что Вильхельм Бауэр доставлен в военный госпиталь в Нератосе.

— Что с ним, как он себя чувствует? — терпеливо уточнил Эрлих.

— Вы не хотите узнать о своих травмах? — забирая из рук медбрата лист бумаги, поинтересовался врач.

— Подозреваю, что я сломал руку. Что с Вильхельмом?

Узнав, что пилот получил легкие повреждения — ушибы и сотрясение мозга — и сейчас проходит курс реабилитации, он удовлетворенно кивнул. Если бы с Вильхельмом случилось что-то непоправимое, Рудольфа пришлось срочно убивать собственными руками. А так — можно подождать.

Прогноз о сломанной руке оправдался. Эрлих выслушал перечисление раздробленных и смещенных костей и задал прямой вопрос:

— А вы сможете собрать так, чтоб была, как новенькая, или?..

Врач отвел глаза и закатил длинную речь о чудесах восстановительной гимнастики.

«Ясно. Не смогут. Вот и замечательно. Значит, проблемы с магией всегда можно будет списать на последствия перелома. Ах-ах, рука не двигается… Не забыть, что меня этот факт должен расстраивать!»

Рассказ о прочих ушибах Эрлих прослушал невнимательно. Вторая рука и ноги двигались, голова от подушки отрывалась, поясница и задница изрядно болели, но если ушибы — пройдет. Он позволил себе прикрыть глаза, а потом встрепенулся, и прежде чем провалиться в сон, приказал:

— Вызовите на завтра командира Корпуса телохранителей.

— Вы хотите отдать ему какие-то распоряжения? — наклонившись к нему, спросил врач.

— Да. Пусть сделает Бауэра моим личным пилотом. Я больше ни с кем летать не буду.

Убедившись, что никто не собирается опровергать тот факт, что состояние здоровья позволит ему сесть в флаер, Эрлих заснул. Следующие два дня он провел в дреме и коротких разговорах. Побеседовал с дознавателями, прослушал запись из «черного ящика», посмеялся — материл его Вильхельм знатно, от души — и заявил, что прекрасно понимал степень риска, когда одобрил прыжок на Свалку. На самом деле согласился он, толком не разобрав, куда именно они будут прыгать, и в результате выиграл жизнь и практически сохранил здоровье. Никаких шансов победить два флаера на Руде у них не было — так бы и сгинули, оглашая воплями безмолвный эфир.

После дознавателей Эрлих принял командира Корпуса телохранителей и поинтересовался, как тот собирается награждать Бауэра, совершившего подвиг и спасшего ему жизнь. Командир, уже почуявший, в какую сторону дует ветер, доложил, что пилоту выписана солидная денежная премия и оформляются бумаги на Серебряный крест. Требование назначить Вильхельма личным пилотом никаких нареканий не вызвало: «Как прикажете. Как только он выйдет из госпиталя и сдаст нормативы — получит официальное назначение».

Выяснив, что за благополучие и безопасность Бауэра бороться не надо, Эрлих немного успокоился. Он знал, что расследования ЧП частенько оборачиваются карами для офицеров, хоть на миллиметр отступивших от устава и инструкций. И не желал, чтобы у Вильхельма возникли какие-то проблемы.

Кроме личного желания Эрлиха веским аргументом «за» стали результаты предварительного следствия. Оказалось, что к Вратам, через которые они влетели на Руду, возвращаться не имело смысла — там их ждала еще одна «двойка» перехватчиков.

— Никто из них не рассчитывал, что пилот рискнет прыгнуть на Свалку, — объяснил посетивший Эрлиха следователь. — Честно говоря… вам фантастически повезло. Аварийная капсула приземлилась на отмель, и вас, через десять минут после приземления, подобрал флаер исследователей, совершавших плановый облет территории… а вообще — район глухой, Врата полностью автоматизированные.

— Я везучий. Боги меня любят.

На самом деле Эрлих уверил себя, что боги проявили снисходительность не к нему, а к Вильхельму. Ему же повезло заодно, в довесок. Он чувствовал себя исчерпавшим меру высшей милости и выживающим за чужой счет. Перед Юргеном было не стыдно — тот защищал его сознательно, прекрасно зная, что переезд жертвы в дивизию вызовет неудовольствие Рудольфа. А вот Бауэр… честно выполнявший свой долг, прикрывавший обессиленного истерика… Эрлих до сих пор жалел, что тогда, в доме у озера, не смог преодолеть минутную оторопь и поцеловать губы, коснувшиеся его запястья.

«Я верну тебе долг, чем смогу».

На третий день больничную палату посетил отец. Сухо сообщил ему новость об отставке Рудольфа и заверил, что взял дело о покушении под личный контроль. Пропустив мимо ушей речи о разветвленном заговоре против императорского дома и рассеянно пообещав присягнуть Эдварду на верность, Эрлих спросил, собирается ли дядя съезжать из Малого дворца. Выяснив, что старая тайпа уже упаковала вещи и смылась в поместье на Флоре, он повеселел. Уговорить десяток офицеров штурмовать дом в колонии — это одно. Для успешной акции в охраняемом дворце требовалась помощь Юргена.

«А он наверняка бы отказал. Ну, ничего. Сам справлюсь».

Через неделю, когда с физиономии сошел внушительный синяк, к принцу Утрёхту допустили фото-и тележурналистов. Он дал представителям прессы короткое интервью, в котором тепло отозвался о Бауэре, заверил, что приветствует назначение Эдварда на пост главнокомандующего, и лицемерно пожалел, что до сих пор не смог принести присягу брату.

Он действительно не собирался плести никаких интриг и переходить дорогу Эдварду. Пусть играется в солдатики и получает взбучки от отца за бунты в колониях, провалы разведывательных миссий, незапланированные потери во время учений. Ему хватит Генштаба ВДВ. И личной преданности Юргена — в тех рамках, в которых ее от Юргена можно получить.

После журналистов Эрлиха предъявили матери-императрице. Та не сдержала слезы — отсутствие синяка, конечно, изменило внешний вид жертвы покушения в лучшую сторону, но пластиковая лангета и торчащие из-под повязки отекшие пальцы никуда не делись. Несчастный сын съел пару яблок из традиционной корзины с фруктами и, воспользовавшись моментом, ввернул в разговор несколько хвалебных замечаний о Бауэре. Он не думал, что Вильхельму понравится или понадобится чепуха вроде табакерки, которую императрица может послать ему в подарок. Но подарок послужит лучше любой охранной грамоты, если сам Эрлих вдруг попадет в немилость. Хотя, как попадет? Он в ней находится постоянно. Правильнее будет сказать — если Эрлих опять навлечет на себя отцовский гнев. А после убийства дяди Руди гнев будет неминуем, тут к прорицателям можно не ходить.