Варвар (СИ)

— Почему же? Есть. От женщин я никогда не отказывался. Та самая Соли, о которой говорила моя тетка, тоже была моей любовницей.

— Э… до любовника или после? — Тьена, по-видимому, снедало любопытство.

— Одновременно.

— Как одновременно? Вы, что ли, втроем кувыркались?

— Зачем? — удивился Илмари. — Они оба — представители знатного дворянства. Они бы не потерпели друг друга в моей постели.

— А по очереди, выходит, терпели? — хмыкнул Филипп, натягивая рубаху.

— Ну, в любом случае, Рони знал, что кроме секса ему со мной ничего не светит. А Соли, по-видимому, не возражала, поскольку надеялась получить лишний слог в свое имя.

— Что значит — получить лишний слог? — заинтересовался Филипп, одергивая одежду.

— Стать членом королевской семьи, — объяснил Илмари. — Когда кто-то, у кого нет права с рождения обладать трехсложным именем, вступает в брак с представителем правящей династии — он получает слог «да» в середину своего. Так что, по нашим законам, ты теперь Фи-да-липп. Хотя звучит ужасно, — тут же признал он сам.

— Вот еще не хватало, — обиделся Тьен. — Не уродуй мое имя.

— Я тут ни при чем, — возразил Илмари. — Ты уж не обессудь, но в официальных бумагах тебя, скорее всего, теперь будут называть именно так: Фидалипп Нароби Илмари, принц-консорт, супруг второго сына правителя… Ты готов?

— К чему? — тут же насторожился Филипп.

— К публичному выходу, разумеется. Нас ждут.

Второй день не предполагал обязательных церемониальных нарядов, к тому же их свадьба несколько отличалась от обычной, поэтому и в зал они вошли в повседневной одежде. Ну как — повседневной для Варгара. Филипп же явно не привык носить штаны из натуральной ткани — то и дело их поправлял. Хотя не исключено, что у него просто болел зад и таким образом он пытался облегчить страдания. Илмари бы подумал, что в действительности Филиппу мешает смешная штучка, которую тот назвал «трусы» и натянул сразу после лечения, но, по идее, раз он отказывался идти без нее — должно быть, это один из традиционных предметов унианской одежды, и Филипп, скорее всего, давно к нему приучен?

Рубашку Илмари выбрал и для себя, и для супруга одинакового свободного покроя. Несмотря на жаркий осенний день, от сетки пришлось отказаться: все-таки им предстояло принимать официальные поздравления. Так что Илмари натянул голубую, обвязавшись желтым поясом, а Филиппа нарядил в желтую, самолично обхватив ее в районе талии голубым поясом. И пусть светлый тон только подчеркивал черноволосую голову — откровенно говоря, «не породистость» супруга была последним, чего следовало стыдиться.

Едва двери распахнулись, это подтвердилось самым недвусмысленным образом: заполонившие зал гости, как положено, освободившие им проход к трону, старались смотреть куда угодно, кроме как на молодую чету. И стояла звенящая тишина. Если бы не оркестр, торопливо загудевший незамысловатую мелодию, сгладить неловкость стало бы невозможно. Никогда еще королевскую свадьбу не встречали так вяло.

Илмари стиснул зубы, в очередной раз вскинул подбородок и, ухватив супруга за руку, потащил его вперед. В груди медленно разгорался гнев, которым не с кем было поделиться — вокруг виднелись лишь светлые макушки, а если нечаянно удавалось поймать чей-то взгляд, человек, точно провинившись, тут же отводил глаза.

— Твари, — не выдержав, прошептал Илмари, — низкие твари.

Он ел-пил с ними за одним столом, он провел рядом с ними несколько десятков сезонов, он знал каждого из них по имени — этого требовал этикет: обидеть кого-либо из приближенных неправильным обращением приравнивалось к оскорблению, — а в отношении многих хранил в памяти такие подробности, за которые, разгласи он их, господ аристократов давно бы выставили в Нижний город. Но никто из придворных, разодетых в дорогие костюмы, не нашел в себе смелости открыто на него посмотреть. На него и его супруга.

— Трусливые сволочи.

— Я не понимаю, что ты там бормочешь, — недовольно проговорил Филипп, о котором Илмари почти забыл и только сейчас понял, что ругается на варгарском.

— Посмотри на этих людей, — чуть обернулся к супругу Илмари, стараясь не шевелить губами, — и запомни, как переменчива судьба. Вчера любой из них стремился попасть в мою постель, надеясь, что получит с этого какую-нибудь выгоду. А сегодня они отказываются на меня взглянуть и ждут не дождутся, когда завершится обязательная часть нашей свадьбы. Если бы не отец — не сомневаюсь, нас давно бы закидали чем-нибудь несвежим.

— Почему?

— По их понятиям, все происходящее сейчас — непристойно.

Илмари сам не понял, почему вдруг отделил себя от остальных. Ведь он был частью этого мира.

Когда они приблизились, Отари не посчитал нужным подняться на ноги. Только приторно улыбнулся:

— Как спалось, дети мои?

— Спасибо, неплохо, — процедил Илмари, переводя взгляд на мать.

Та напряженно держалась за подлокотники трона, но молчала. И смотрела не на него, а чуть-чуть левее и выше. Но при звуке голоса сына все же глянула на него темными глазами. «Только не надо скандала!» — читалось в них, и Илмари покорно склонил голову.

Оркестр замолчал так же резко, как и начал играть. Тишина от этого зазвенела еще отчаянней.

— Поскольку утром я получил доказательство невинности твоего супруга, сын мой, — Отари подал знак, и от боковой двери отделился мажордом в парадной ливрее, встал посередине, чтобы всем было видно, и, встряхнув, развернул брачную простыню. После некоторого замешательства позади тихо загудели гости. Зааплодировать никто так и не решился. А Отари продолжал, будто ничего не заметив: — Я принимаю его в семью, — теперь он поднялся.

Илмари смотрел на следы крови и спермы на белом полотнище в руках слуги и почему-то чувствовал, как его подташнивает. Пальцы Филиппа до боли стискивали его руку.

Отари приблизился, притянул к себе Филиппа, запечатлел на его лбу ритуальный поцелуй:

— Фидали Нароби Илмари, теперь ты принадлежишь к королевскому дому Варгара. Будь же достоин, — и тут же отошел, возвратившись на трон.

Илмари вяло подумал, как ловко отец вывернулся, отбросив мешающие согласные из имени Тьена.

— Во владения вам, дети, отдаю замок Барнаби. Живите с миром и правьте справедливо.

Илмари задохнулся от негодования. Но, снова поймав умоляющий взгляд матери, только угрюмо спросил:

— Когда нам отправляться?

— Сегодня же, — спокойно ответил Отари. — Думаю, вам не терпится обустроить семейное гнездо, не так ли?.. И, кстати, наши друзья из Миссии согласились помочь вам добраться туда как можно быстрее. Соберите только самое необходимое, все остальное отправится с караваном следом… Больше не задерживаю.

Заставив себя склонить голову в поклоне, Илмари развернулся и потянул за собой Филиппа, вновь пройдя сквозь молчаливый строй светлых макушек. Лицемеры. Ни одного честного человека.

И только у самых дверей спину прожег чей-то взгляд. Илмари обернулся — на него, не скрываясь, с торжествующей ухмылкой уставился Исмари. Ну да, можно не сомневаться — братец был на седьмом небе от счастья.

И только когда за ними закрылась дверь парадного зала и Филипп немедленно резко вырвал свою ладонь, Илмари заметил, в каком тот состоянии. Унианец был красен и зол, как голодный мерзауг.

— Ненавижу, — прошипел он в лицо Илмари. — И тебя, и твое семейство! Ненавижу!

Церемониймейстер немедленно насторожил уши. Превратились в слух и прочие слуги, топтавшиеся поблизости. Замер даже проходивший мимо паж. И Илмари, не рассуждая долго, сгреб Филиппа в охапку и потащил в свои покои, яростно рявкнув:

— Не здесь!

В спальне Филиппа прорвало, и едва Илмари разжал руки — тот немедленно попытался его ударить. И еще, и еще. Илмари уклонялся, не пытаясь бить в ответ, не очень понимая, что случилось. В конце концов, когда ему надоело, поймал обе руки супруга, прижал к телу. Тот еще подергался, а потом сдался, сверля Илмари темными глазами.