Воробей и Колибри (СИ)

Сбегая по старинной лестнице со стертыми ступенями и коваными перилами, он чувствовал себя, насколько это было возможно, прекрасно, еще не успев оказаться наедине с собой и своими мыслями. На ходу вытащил сигарету и готовился прикурить как только сойдет с крыльца. Следуя питерской привычке называть “парадными” все, через что заходят в дом, эта парадная располагалась совсем не с фасада, а на самом что ни на есть заднем дворе. В маленьком колодце, в котором не припарковать ничего, кроме пары мусорных баков. Пашка нырнул под арку налево и уже собирался беспрепятственно очутиться на улице, пройтись до ближайшего метро или, может, переметнуться через реку и успеть до полуночи на соседнюю станцию, с которой можно добраться до дома без пересадок…

Что-то смутно насторожило. Черная Х-шестерка БМВ стояла странно припаркованная поперек выхода из арки. На тротуаре. Мешая движению пешеходов во всех направлениях. Мешая Пашке. Как только его силуэт с чемоданом появился под аркой, в салоне авто зажегся и погас свет, хлопнула водительская дверь и перед Пашкой предстал Никита во всей своей красе.

Пашка удивился, и сердце ёкнуло. Но делать было нечего. Падать в обморок или пускаться наутек - означало явно выдать волнение, пришлось спокойно подойти.

- Привет, Паш. Я тебя жду.

- Привет. Я понял, что не трамвая.

- Паш, а если бы у меня был твой номер, я бы звонил тебе все эти дни, а ты что, не брал бы трубку, да? Отбивал бы вызовы, занес меня в черный список?

- Нет, почему? Ответил бы. Но у тебя же нет моего номера.

- Это недоразумение. Ты же сам смылся…

- Никыч, ты чего хотел-то?

- Как минимум поговорить. Сядь в машину, пожалуйста, - у Никиты был такой голос, словно он разговаривает с душевнобольным, нарочито ласково, боясь, что тот, если что, кинется на него с тупым ножичком.

- Может, не надо, Ник, а? Я чего-то не хочу сейчас все по новой… - на Пашку вдруг накатила смертельная усталость.

- Пожалуйста, сядь, - Ник повторил с нажимом. - Просто дай мне отъехать с тротуара.

Пашка нехотя подчинился, умостил свой чемодан сзади, уселся рядом с Никитой, тот вырулил на проезжую часть, прополз с полквартала медленно, ища место для парковки, места не находилось, пауза затягивалась. От волнения Пашка снова заговорил первый.

- Слушай, если ты по поводу продолжения этой истории, то не трать силы. Уроки окончены. Базовый курс ты прошёл, дальше пусть тебя твой мужчина и натаскивает.

Никита все же притулился вторым рядом и включил аварийку.

- Я сейчас нереально банальную вещь скажу, Паш: это не то, что ты подумал. Или нет, лучше так: ты все неправильно понял.

- Не важно, Ник, я уже не могу различить, где ты настоящий, а где какие-то игрища, давай оставим…

- Нет, Паша, не оставим. Прости, но мы обо всем поговорим, открыто и без игрищ. Я должен понимать. И я хочу, чтобы ты понимал. Ты - мой единственный мужчина. Других не было, нет и не наклёвывается. С чего ты решил, что я тебя использую?

- Ты сам сказал…

- Что я сказал? Что?! Если помнишь - повтори мои слова! - Ник взвился, впервые выдавая наличие нервных клеток, но тут же взял себя в руки и продолжил уже не повышая голоса: - Там ничего не было о каком-то другом человеке. Это для тебя я - очередной партнер, а для меня переспать с тобой - это из ряда вон! Это секс с мужчиной! Прости, что сказал о тебе в третьем лице, я тоже слегка волновался, как ты можешь догадаться. На меня даже вискарь не действовал. Я пил как воду, а потом, после, просто рубанулся. Ты же не дал мне шанса! Почему не сказал, не выяснил, просто срыл молча? Я потом голову ломал - на что ты залупилcя? В чем проблема?

Паша сидел, уставившись перед собой на торпеду, и не мог понять, к чему все эти объяснения. В голове клубился непроглядный туман - от близости Ника, от его голоса, от запаха его туалетной воды… Не нужно было обладать шестым чувством, чтобы понимать - все это действует, лишает воли, обволакивает. Еще чуть-чуть и придется сломаться, поддаться, согласиться со всем, что тот внушает… Поверить, что ли, в то как опять сам запутался на ровном месте? Дважды? Неужели такой кретин?

Пашка попытался встрепенуться:

- Никыч, ты спрашивал, что у меня произошло? Могу рассказать, для наглядности. Я жил с парнем. Долго. Почти два года. В тот день я пришёл раньше, а он раскладывал какую-то бабу на столе, за которым мы завтракали. Я не знаю, было ли до того и с кем. Без разницы. Никаких разборок. Я ни разу не говорил с ним после, и не открыл ни одного письма. Так что даже если все так - это все равно не для меня: просто секс, без обязательств, без драмы. Не умею так! Ну не получается! Я влюбляюсь, снова обламываюсь и еле живу потом с разбитым сердцем… Мне это не подходит, - Пашка хлопотал бровями, кусал губы, и все эмоции отражались на его лице. Ник же сидел, повернувшись к нему всем корпусом, подобрав как обычно под себя одну ногу, и снова был спокоен как удав. Сказывалась рабочая привычка - говорить совершенно немыслимые вещи с непрошибаемым видом. Самообладания, очевидно, ему занимать не приходилось. Он еще раз почти извинился за слова, сказанные небрежно и понятые превратно, беря на себя вину за Пашкино замешательство, и снова напомнил о необходимости проговаривать все неясности. Сам тут же сделал первый шаг:

- Я тебе все скажу как есть, а ты решишь, что с этим делать. Я не знаю, как это назвать сейчас, и что будет потом, но это уже не просто секс, Паш. Ты мне нужен. И дело не в дружбе. Ты опутал меня, окружил, заставил шевелиться, соблазнил, и меня это не пугает, а радует, - лицо у Пашки при этих словах вытянулось, а брови сами собой поползли вверх. Вот уж чего он точно старался не делать, так это соблазнять. Да и не предположил бы, что сможет, если попытается. Ник продолжал свою размеренную речь: - У меня было время убедиться. И даже хорошо, что вышла эта пауза. Я тебе все карты открыл: я не охочусь, не изменяю и не вру. Будет что сказать - скажу. Сердце, Пашка, разбивается не от любви, а от обмана. Обманывать я не стану. А ты и так уже влюбился.

Последняя фраза прострелила Пашку навылет. Он даже себе не признавался, а тут так просто. Раскрыт, обезврежен, убит. И Ник, похоже, решил закрепить результат:

- Ответь правду – первое, что приходит в голову. Чего ты сам сейчас хочешь?

Пашка выдохнул и сдался:

- Целоваться с тобой хочу. Уже даже не слышу, что ты там вещаешь, смотрю на тебя и представляю, как буду раздевать. В штаны тебе хочу залезть, чтоб еще минут двадцать отсюда не отъехать было. Продолжать?

В машине на самом деле очень неудобно. Все рассчитано и выверено для того, чтобы водитель и пассажиры перемещались из пункта А в пункт Б, чинно восседая в креслах. Каждый в своём. Приятные изгибы подлокотников, удобное расположение приборов, эргономичная ручка на коробке, руль, настроенный индивидуально, - все это начинает мешать чудовищно, если путешествие по пунктам А и Б откладывается, а пассажир стремится занять одно с водителем кресло. Руль упирается в поясницу, колено попадает в жесткий подстаканник, локоть глухо ударяется о стекло, в каждом движении проявляется мучительная неуклюжесть. И все же Пашка был согласен потерпеть немного все эти неудобства ради упоительно бесстыжего забытья, ради жадных коротких поцелуев, перемежающихся укусами, ради тесного кольца рук, в которое тут же попал и не хотел вырываться.

- Ох, самый лучший ответ. Только у меня стекла светлые. Поедем, а? Ко мне, продолжать, - рвано выдохнул Ник после нескольких минут относительной тишины, заполнившей салон автомобиля.

Ник отрулил и рванул с места так, что обоих вжало в спинки кресел. Пашка молчал, но внутри звенела какая-то новая струна. Неужели это может быть? Неужели все так, как говорит этот профессиональный убалтыватель, которому, к тому же, никто не может отказать? Пашка попытался посчитать, сколько раз он умудрился запутаться и распутаться с тех пор как начал общаться с ним. Если допустить, что он говорит правду - получается, сложнее всего увидеть то, что никто не прятал. И, значит, Пашка все-таки кретин.