Тайный агент Григорий Свешников (СИ)

========== Часть 1 ==========

Надёжа и опора государства, царь Андриан с утра пребывал в тяжких думах и сердечной скорби.

В их столице объявился неуловимый насильник, множественный убийца и вор в одном лице. Незримой тенью он проникал в любые места, куда только желал: хоть в крестьянские светёлки, хоть в боярские палаты. Выбирал себе в жертвы юных дев или юношей, без разницы ему было, лишь бы тело молодое да красивое, лишь бы лицом приятны. Не брезговал душегуб и добро из домов выносить, это ему ещё и к лучшему было.

Чаще других гибли дети зажиточных горожан.

И не мог понять никто, как эта нечисть внутрь домов попадает, туда, где и вершит потом своё чёрное дело. Не взломаны замки, не избиты бедные, изнасилованные жертвы, как будто сами впустили, да сами с ним и легли.

И задушены потом спокойно, без побоища, со счастливыми выраженьями на лицах.

Стали горожане своих детей усиленно стеречь, но нет-нет да и упускали кого из виду.

Вот и опять погибла вчера девушка, рыбацкая дочка, Луша. Работала она при дворе прачкой, знакома была всем. Весёлой была да пригожей. А тут замуж собралась. И государыня Степанида отдала ей платье со своего плеча, только малое ей уже, но богатое, серебряной нитью по подолу расшитое, и бусики янтарные, как подарок к свадьбе, чтобы в них к алтарю идти.

Только вот не нашли при опозоренной и шёлковой нитью задушенной девушке ни платья того, ни янтаря. Так и лежала в горнице родительской, когда те с ярмарки вернулись. Улыбалась, как живая, да холодная уже была.

Особо тяжелы были государевы думы потому, что и сам он имел троих детей. Старший сын, царевич Олег, был отцовой гордостью: сильный не по годам, широкий в плечах, быстрый и смелый, умный да лицом приятный. Совершеннолетие уж год как справил, будет теперь царю помощник до времени, а потом и на трон сядет.

Средней была дочь Андрианова — царевна Анна. Родительская любимица, радость их сердешная.

Анна была на выданье, только что вошла во взрослый возраст и ждала теперь, когда выберут отец с матерью ей партию подходящую и отдадут своё дитятко в чужие руки.

А вот младший сын Андриана и Степаниды, семнадцати годов от роду, не удался.

Слишком красивым родился мальчуган, повитуха ещё при родах говорила, что хлебнут они с мальцом горюшка.

Был он светлокож, как девушка, костью тонок, улыбкой светел, глазами голубыми ярок. Так мог в душу глянуть, что, казалось, до печёнок достаёт. Да старался всё больше пышными ресницами своими очи прятать, очень уж мальчик не любил людям в глаза смотреть. Занавесит своё лицо длинными золотистыми волосами, сядет на скамью и глядит на цветок какой-нибудь диковинный или букашку мелкую. Да всё молчит, молчит. Ни парень из него не вышел, ни девкою уродился. Одним словом — юродивый. И не дал же Бог ума родителям — сына Милославом наречь.

Так в народе его Милославой и прозвали, но чтоб царь-батюшка не услыхал. Да как такое скроешь-то? Сочувствовали люди Андриану, что с младшим сыном ему не повезло, и хоть и был парень безобидным, а всё ж не такой, как все.

Как уберечь своих детей, а заодно и других, от ирода: об этом и были царские мысли в то утро.

Вызвал Андриан к себе своего первого советника Николая Агапова и отдал ему указ:

— Собери-ка, Николай, на завтра совет полным составом. А так же начальников жандармерии и сыскной полиции позови. Будем решать, что нам делать с Тенью.

— Ох, царь-батюшка, ты уже услыхал, как в народе маньяка-то прозвали, так, что ли?

— Выходит, что так. Государь должен знать, о чём его народ болтает и чем дышит. Собери, значит, людей. Уяснил?

— Уяснил, всё исполню, мой государь. Пойду, если позволишь, — поклонился царю Агапов.

— Иди, Коля, иди, — махнул Андриан рукой и тяжко вздохнул.

***

В одной из спальных комнат Доступного Дома было сейчас довольно душно. Да только оконца открывать во время встреч девушкам не дозволялось, чтобы не смущать проходящих мимо граждан без надобности.

Пара раскрасневшихся девок лежала по две стороны от одного мужчины, неровно и глубоко дыша. Груди у обеих были обнажены и скоромно зацелованы во многих местах. Закинув свои длинные, стройные ноги на бёдра мужчине, они шептали ему в уши, ласково улыбаясь:

— Эх, Григорий Палыч, Григорий Палыч, совсем ты нас позабыл, позабросил. Чего так давно не захаживал-то, любый наш? Никто всем нашим девкам так не мил, как ты.

— Да стар я уже становлюсь, сердечки мои сладкие, чтобы часто к вам в гости заглядывать, — отвечал им мужчина. — Мне-то уж на днях тридцать годочков стукнуло. С горя так пил, что чуть не помер.

Девушки захихикали, целуя своего полюбовника везде, куда губами достали:

— Врёшь ты всё, Григорий Палыч! Какой же ты старый? У нас отродясь таких мужиков, как ты, не было. Вишь, даже одной девки тебе мало! Было б три свободных, и трёх бы окучил во все места!

— Ох, сладкие, пора вставать мне уже. Время-то вышло, а бóльших денег у меня нет, зайки мои.

Девицы приуныли, но нехотя подниматься начали.

— Да мы б и за так с тобой, Гриша, только позови!

— Спасибо за предложение, киски, я буду помнить.

Одевшись, мужчина прихватил со стола початую бутыль с вином и вышел из нумера.

Пройдя по узкому коридору и протиснувшись в неприметную дверь, Григорий оказался в трактире, который работал при Доме, и где всяк пришедший мог себе подходящую девку выбрать. Мужчина сел за свободный стол в тёмном углу и отпил глоток из принесённой с собой бутылки.

Через некоторое время к нему подсел человек в тёмном плаще, скрывающем от чужих глаз богатые одежды. Оглядел Григория: взлохмаченные со сна волосы, нос прямой, не крестьянский, а породистый, даже слишком, глаза пьяной дымкой подёрнуты, но сверкают в них шалые искры, так и хочется всмотреться повнимательнее, одежда простая, но чистая на широких, в косую сажень, плечах, руки гладкие, без земли под ногтями, как бывает у рабочего люда. Губы… Красивые губы, однако.

— Ну здравствуй, Гриша. Давно я не видал тебя. Ты и не изменился совсем. Даже волос не растерял за эти годы.

— Да что ж их терять-то? Я по чужим подушкам не сплю, так, токмо в гости иногда захаживаю. А ты что же, Коленька, по делу меня искал, или как?

Прибывший мужчина оказался тем самым первым государевым советником. Под распахнувшимся плащом был надет расшитый камзол, на ногах — туфли с золотом, волосы были красиво уложены в высокую, модную при дворе прическу. Одним словом — красавец мужчина, и лицом, и телом, только помельче Григория, да в плечах поскромнее.

— По делу, Гришенька, по делу. Без него я б тебя тревожить не стал.

— А что так? Или не скучал?

— Да как не скучать-то? Ты ж знаешь, Свешников, что давным-давно сгорел я в твоём огне. Да уж больно, Гриша, ты был охоч до сладенького. И всё-то тебе разностей подавай, однообразия никак не терпел. Не в моём характере это было вынести, Гриша. Всё сердце ты мне выжег. Это хорошо даже, что ты из советников ушёл.

Свешников хмыкнул, сощурив глаза. А ведь, слава Богу, не догадался никто, почему он ушёл-то. Даже Николя. Все думали, спился Григорий Палыч. Да и почти правы были. Почти спился. И сейчас пьёт. Только никаким пойлом душу горящую не залить. Эх…

— Где ты сейчас, Григорий? Говорили, в сыскную полицию подался? Али врут люди?

— Ну почему же, не врут. Только в тайную сыскную. Не в штате я, Коля. Работаю так, чтобы не узнал никто.

— Навроде ищейки?

— Ну, вроде того.

— Ну, значит, я по адресу пришёл. Знаешь ведь, что в городе творится?

— Знаю.

— Поможешь?

— Ну, чем смогу. Если разведаю что, сообщу.

— Да не пей пока много, Гриша. Дети царские в опасности, понимаешь ведь? И наследник. Случись что, анархия может начаться. Нельзя этого допустить, Гриша. Постарайся уж.

— Утомил ты меня, Николенька, пойдём выйдем, табачку вдруг захотелось.

Свешников встал и через ту же потайную дверцу, что и пришёл сам, повёл Агапова на задний двор. Да не довёл.