Осколки (СИ)

Когда-то он любил – сейчас с тоской смотрит на белое платье. Оно на ней – тонкой, хрупкой и живой женщине – но не на нём. Оно струится по телу и тянется по полу, из-за чего Сучжон будто утопает в мнимой нежности белого, в мнимой страстности красного, в мнимой влюблённости розового. И в этом прекрасна так, как могут быть прекрасны влюблённые женщины в день своего бракосочетания – словно цветок на тонком стебельке, раскачивающийся под порывами ветра чьих-то чувств. Он ей почти завидует, но видит его счастье и давится собственными чувствами на их благо – потому, что любит его; потому, что желает счастья и ей, укравшей его единственные, трепетные и вечно ожидаемые чувства.

Мир улыбается этому союзу расцветом белых нежных соцветий весны. Лепестки у них влажные, едва не прозрачные, тонко пропитанные чем-то сказочным и невесомым. Да так, что под кожу ему впиваются нестерпимо и навсегда, храня оттенки чужих молчаливых забот и вечность чужого счастья. Оно вечно искомо, иногда совсем мнимо или отдаёт грязной горечью у разрушенной каймы. Вечность этого просит – мир об этом говорит.

В её тонких пальцах живые цветы – в его глазах тоска наполовину с болью. Горчит, неприятно отдаваясь у корня, и слепой верности становится меткой. Но он давится своими чувствами в одиночестве и улыбается, ловя все его улыбки, вздохи и слова, будто всё ещё надеясь на что-то. А он, и правда, надеется – вот только всё уже не будет, как прежде, и Чонин его больше не поцелует, не обнимет, не коснётся горячими пальцами выступающих рёбер. Чонин ведь теперь совсем не его – Сучжон и только, и от этого весь его мир рушится.

А у неё в волосах отблески солнечного янтаря и крохотные бутоны заколками, закрепляя фату, говорят обо всём. Она ведь улыбается – улыбка слаще мёда и тёмные глаза полны горького счастья. Она похожа на измученную славой женщину, что слишком долго искала своё счастье – Кёнсу разделяет эти чувства и даже сочувствует ей. Понимает, что только этот брак может спасти от неминуемого угасания её сердце, её чувства и её всю.

И Кёнсу понимает, боязливо сглатывая вязкую слюну, как когда-то не её – она знает, но тактично молчит и улыбается. Знает о его любви, их отношениях и осколках разбитого сердца. И это будто втаптывает его в грязь. Тэмин рядом неловко улыбается, жмётся и таит в глазах отчаянное желание скорее выпить и забыться – у него в руках то и дело новая стопка, а на губах не вянет улыбка. Кёнсу качает головой – как же они похожи, Господи – и впервые ощущает на себе все чувства, которые до этого тот испытывал один. Бессильная ревность, отчаянье, боль – всё это прошивает его тысячей нитей, и он едва может улыбаться, буквально чувствуя кожей чужие, липкие и пристальные, взгляды.

Чонин перед алтарём уверенно соглашается, будто это не он этими губами целовал Кёнсу и этими руками оставлял под кожей разводы тепла. Соглашается и влажно целует теперь уже свою жену в губы, не стыдясь и не боясь. Красный букет в её руках, разведённый россыпью маленьких розовых цветочков, он и сам сжимает рукой, закрывая глаза. А Кёнсу, тем временем, окончательно умирает, чувствуя сочувствующие взгляды и гладящего его спину Чондэ, что так просто говорит «Всё пройдёт» и делится своим пониманием. Вот только для До мир стремительно приближается к концу, пока сердце исписывают десятки глубоких трещин.

Он слышит радостный смех и перед глазами рисуются звёзды. В этой ночи он умирает тысячу раз – видя её белое платье, его счастливую улыбку. Умирает – улыбается и сотню раз поздравляет. Вот только вместо сердца у него – осколки, вместо звёзд в глазах – отчаянье и вязкая боль. Но Кёнсу, отчасти, их всех понимает – поэтому молчит и улыбается, убивая себя.