Тайна раджи

Сказав это, женщина снова предалась своему горю, проклиная раджу и его наследника. Тогда другая опять начала ее уговаривать:

— Деви [40], все правда, что ты сказала. Но подумай, что станется, если кто-нибудь донесет на тебя радже. Какие несчастья вновь обрушатся на тебя! Если раджу подговорят, он велит снова бросить тебя в темницу. Не дай бог, дойдет до раджи, что ты не приняла к сердцу его великой радости, — он не простит тебе этого, и новые беды обрушатся на тебя. Царская немилость, как и царское благоволение, часто зависят от самых ничтожных пустяков. У тебя кругом враги. Найдутся такие, поспешат донести, что ты все еще гневаешься на раджу и поэтому отказалась разделить его торжество, что, вместо того чтобы быть на празднике, ты убиваешься здесь в одиночестве. Поступи иначе. Какой прок горевать о том, что прошло? Старого не воротишь, только безвинно навлечешь на себя новые ужасные несчастья. Послушай меня. Идем со мной. Будь там, где сейчас все, чтобы не могли сказать про тебя, что ты в общую радость, как земли в пищу, подсыпала горя.

Но Мурадеви не вняла словам Вриндамалы. С еще большей мукой в голосе она сказала служанке:

— Ах, что такое ты говоришь? Разве какие-нибудь беды еще могут испугать меня? Пусть хоть сама смерть придет, я не страшусь. С того дня, как убили мое дитя, не прошло часа, чтобы я не помнила об этом, чтобы не разрывалась от боли моя душа. Разве есть муки страшнее этой? Если есть, пусть они придут ко мне. Тогда я скорее умру, и не будет день ото дня исходить тоской мое сердце, перестанет гореть моя рана. Дай случиться тому, что когда-то все равно должно случиться! Скажи им, чтобы убили меня. Я сама зову смерть. Если другие еще не рассказали про меня радже, пойди сама сделай это. Я не боюсь смерти — пусть приходит. Но похоже, что она, проклятая, сама боится меня и бежит прочь.

Услыхав такое, бедная служанка совсем смешалась и не знала, какие еще придумать слова, чтобы образумить свою госпожу. А та не прерывала потока рыданий и проклятий.

— У меня был бы сейчас взрослый сын, — стонала она, — и я была бы сегодня рани — первой женой раджи, а мой мальчик — наследником его престола! И все это погибло!

Кто смог бы утешить несчастную в таком горе? Самое лучшее было оставить ее в покое и дать излить всю свою муку. Так в конце концов и поступила Вриндамала и в молчании склонилась перед своей госпожой.

Вскоре умолкла и Мурадеви, застыв неподвижно в скорбной позе. Время шло. Вдруг молодая женщина выпрямилась и, оборотясь к служанке, сказала:

— Твоя правда, Вриндамала: что случилось, того не изменишь. Что может быть глупее, чем сидеть сложа руки и оплакивать прошлое? С этим покончено. Пусть веселится сегодня наследник раджи — не бывать ему на троне Паталипутры! Так решила я, Мурадеви, царская дочь. Даже если мне придется соединить небо с землей, я этого добьюсь. Никакие преграды мне не помеха, я не остановлюсь и перед убийством юного наследника. Ах, как я теперь проклинаю себя за бездействие! Нет, нет! Довольно слез и стенаний! Начнем действовать! Я снова обращу на себя взор раджи. Когда он впервые приблизил меня к себе, я была несмышленой, неопытной девочкой. Я совсем не знала, что такое притворство. Теперь я иная. Все во мне будет обман, с головы до ног оденусь я в фальшивый наряд. Клянусь, что я преуспею в этом! Я — Мурадеви, дочь раджи киратов, и, если я не верну себе милость сына арьев, если не стану снова хозяйкой его души, знай, служанка, я уйду с тобой в гималайские леса и там, на твоих глазах, предам себя огню. Клянусь! Но этого не случится. Будет так, как я решила. Я вновь завоюю любовь раджи, и тогда он сделает для меня все, что я пожелаю. Ни один из его сыновей не получит престола. Не править им Магадхой! Самого простого лучника-кирата приведу я в царские покои и усажу на трон раджи. А если он по доброй воле не сделает своим наследником того, кого я захочу, то я заставлю его сделать это. Я не прежняя Мурадеви. Кто-то неведомый вселился в меня и распоряжается моими поступками. Он одержим местью. Клянусь, я сделаю самыми низкими рабынями тех жен, кто стал виной моих страданий, кто опорочил меня и погубил мое дитя. Это мое последнее слово. Ступай! И я пойду вместе с тобой. Я спрячу свое горе, запру свою ненависть, а скорбное, горестное лицо одену нежной улыбкой. Язык свой вместо проклятий я научу произносить лишь сладкие речи — за ними, пока не настал час, я спрячу весь яд коварства и обмана. И лишь глубоко внутри моей души останутся гореть мой гнев и мое горе. Не стало больше робкой, простодушной и слабой Мурадеви. Есть новая: ни один ее взгляд не упадет без корысти, каждый шаг и каждое слово будут служить лишь свершению тайных целей. Если такая Мурадеви годится тебе в госпожи, оставайся со мной. Или будь, как другие, врагом мне. Одно помни: если останешься служить мне, неизвестно какие страшные дела придется тебе совершать. Подумай, прежде чем решить.

Потрясенная, служанка изумленно глядела на Мурадеви. На глазах ее свершилось чудо: словно сама воинственная, внушающая ужас Кали [41] вселилась в слабое тело ее госпожи.

БУДДИЙСКИЙ МОНАХ

Прошло некоторое время, пока Чанакья, расставшись со своей обителью, достиг границ Магадхи. Он поставил себе целью сделать своего ученика владыкой этой страны. Но для этого мало было бы одолеть одного раджу Дханананда. У Магадхи были выдающийся военачальник и победоносная, закаленная в битвах армия. А войско Чандрагупты состояло из одних бхилов, киратов, гондов, кхондов — храбрых, но малосведущих в военном деле племен. И оружие у них — лук да стрелы, топоры, мечи, — другого нет, да и того, что есть, слишком мало. Пойти на Магадху с таким войском равносильно самоубийству. Чтобы малыми силами повалить огромный дворец, нужно сначала подрыть его основание. Прежде чем идти войной на Магадху, надо нащупать трещины в ее сердцевине. Иначе желанная цель навсегда останется недостижимой. Да, да, надо раскачать основы, на которых зиждется крепость государства Дханананда! Неужели не найдутся такие люди, кто точит зуб на раджу, кто затаил месть и обиду? Надо найти недовольных, тайных недругов раджи, прибрать их к рукам, а когда будет готов подкоп изнутри, стоит только нанести снаружи сокрушительный удар — и разлетится в куски могучая держава Дханананда. Итак, сейчас всю силу ума надо употребить на то, чтобы обнаружить эти слабые места, эти незаметные трещины.

С такими мыслями приближался Чанакья к Паталипутре. Одного лишь опасался он — быть узнанным, когда начнет действовать. «Но ведь, с тех пор как я впервые появился при царском дворе, прошло много времени, — утешал он себя, — вряд ли кто-нибудь меня вспомнит. А впрочем, делать нечего, будь что будет». Замыслив что-нибудь, следует, конечно, заглянуть вперед, однако нельзя заранее громоздить в воображении всякие опасности и препятствия — тогда дело сразу обречено на неудачу. «Мудрый сначала рисует общий план, а о трудностях думает по мере того как они возникают», — решил Чанакья и с тем вошел в Паталипутру.

Первой трудностью оказался для него вопрос — где остановиться? Хорошо было бы у какого-нибудь брахмана, но он никого здесь не знает. Решив долго не раздумывать и остановиться где придется, Чанакья пошел вдоль берега Сона. Тут его и увидел буддийский монах и сразу догадался, что брахман чужой в этом городе и ищет пристанища.

У буддизма тогда еще было очень мало приверженцев в Магадхе, и буддийские монахи всячески старались обратить в свою веру брахманов и кшатриев. Их попытки пока не вызывали опасений. Однако верные поклонники брахманской религии всей душой презирали буддистов. Поэтому, увидав буддийского монаха, Чанакья нахмурился, а когда тот с улыбкой подошел и приветствовал его, брахман принял высокомерный и презрительный вид. В ответ монах заулыбался еще больше и сказал:

— Благородный брахман! Я вижу, ты презираешь меня. Но святой Будда велит нам служить и тому, кто нас презирает. По твоему поведению понятно, что ты чужой в этом городе. Если хочешь, пойдем со мной. Я могу устроить тебя в храме Кайласанатха, который рядом с моим монастырем. Поверь, кроме желания помочь тебе, никакой другой мысли нет в моем уме.