Замок Ист-Линн

— Да, его убежденность произвела на меня сильное впечатление. Но у меня тогда не было времени осмыслить все факты. Ни в то время, ни позже, в Вест-Линне, не было никого, к кому подходило бы описание, которое дал Ричард, за исключением капитана Торна.

— В Вест-Линне — да, — сказала Барбара.

— Нам остается лишь ждать и надеяться, что время само все разъяснит, — сказал в заключение м-р Карлайл.

— Ах, — вздохнула Барбара, — но это же такое томительное, томительное ожидание!

— Как это ты умудрилось вызвать родительское неудовольствие? — снова заговорил он, уже веселее.

Она заметно покраснела и ничего не ответила.

— Майор Торн, о котором упомянул твой папа — наш старый знакомый, как я полагаю?

Барбара кивнула.

— Весьма приятный человек, Барбара. Многие девушки гордились бы, если бы он выбрал их.

— Да, он очень приятный человек, — спокойно ответила Барбара таким тоном, который яснее ясного говорил о нежелании обсуждать эту тему.

Капитан Торн, который посетил Гербертов в те, ныне минувшие, дни, просто обезумел, увидев Барбару. Уже тогда, если бы ему позволили его личные обстоятельства, он умолял бы ее стать его женой. Однако недавно он получил наследство, равно как и повышение по службе. Он сразу же написал Барбаре и ее отцу. Барбара отказала ему, как вы знаете, и можно было не сомневаться, что г-н судья долго не даст ей забыть об этом.

— Сделайте все, чтобы развеять эти слухи о Ричарде, — сказала она м-ру Карлайлу.

— В этом можешь не сомневаться. Чем меньше произносят имя Ричарда в Вест-Линне, тем лучше. Но я ума не приложу, как они возникли.

Наступила тишина, которую первой нарушила Барбара. Она заговорила, не глядя на м-ра Карлайла:

— А что касается другого слуха? Он верен?

— Какой слух?

— Что Вы женитесь на Луизе Доубид.

— Это неправда. Я не собираюсь на ком-либо жениться. Нет, скажу более: я вообще ни на ком не собираюсь жениться; я останусь в моем теперешнем положении.

Барбара удивленно подняла на него глаза.

— Ты, кажется, удивлена, Барбара. Да. Она… та, что была моей женой, еще жива.

— Что с того, — наивно спросила Барбара.

Он ответил не сразу. Возвышаясь над столом, за которым сидела Барбара, и глядя на нее сверху вниз, он тихо сказал:

— И тот, кто отринет жену свою и женится на другой, виновен будет в измене.

И прежде, чем Барбара смогла ответить — если бы, конечно, она нашлась, что отвечать — и прежде, чем она пришла в себя от изумления, он взял свою шапку и вышел.

Глава 14

КРУШЕНИЕ ПОЕЗДА

Теперь вернемся ненадолго к леди Изабель. Она постепенно окрепла и к концу лета занялась приготовлениями к отъезду из Гренобля, сама еще не зная, где поселится и что станет делать. Она сделалась несчастной и беспокойной, и ее совершенно не волновало, что станется с ней в будущем. Более всего ей хотелось попасть в самый отдаленный уголок земли, где не ступала нога цивилизованного человека. Но где искать его? Она занялась поисками, выехав вместе с ребенком и молодой крестьянкой, которую наняла в качестве няни; Сюзанна, у которой в Гренобле был кавалер, наотрез отказалась уехать из города. Весь свой багаж, за исключением самых необходимых вещей, леди Изабель отправила на хранение в Париж до тех пор, пока он ей не потребуется. Они выехали из Гренобля в чудесное утро, казалось, благополучно прибыли поездом в местечко под названием Каммер, когда день уже клонился к закату, и леди Изабель предложила остановиться там на денек-другой. Во Франции крушения поездов случаются реже, нежели у нас, но, если уж они происходят, это бывают настоящие катастрофы, о которых долго помнят.

Поезд уже подъезжал к станции, когда пассажиры почувствовали удар, и раздался такой треск, словно наступил конец света; паровоз, вагоны и пассажиры сплошной бесформенной грудой лежали у крутой железнодорожной насыпи, а подступающая темнота лишь добавила ужасной неразберихи.

Вагон, в котором вместе с ребенком и бонной ехала леди Изабель, оказался под грудой обломков: их извлекли оттуда в числе самых последних пассажиров. Бонна и ребенок были уже мертвы. Леди Изабель была жива и даже находилась в сознании, однако она так сильно пострадала, что спешно доставленные к месту происшествия врачи оставили ее, с тем, чтобы оказать помощь другим пострадавшим, чье положение представлялось менее безнадежным — она услышала, что не переживет ампутации, а больше ничего сделать нельзя; она умрет независимо от того, сделают ей операцию или же нет. У нее была изуродована нога и нижняя часть лица. Она не была готова умереть вот так: смерть в ужасных страданиях оказалась вовсе не тем абстрактным освобождением от несчастий, которым представлялась в те мгновения, когда она желала ее. Она была не в силах пошевелиться, но боли еще не чувствовала из-за шока, и на короткое время разум ее сделался сверхъестественно ясным и сильным. К носилкам, на которых она лежала, подошла сестра милосердия и предложила ей воды, которую Изабель жадно выпила.

— Могу ли я что-либо еще сделать для Вас? — спросила сестра.

— Со мной в вагоне были ребенок и его няня. Скажите мне: их нашли? Мой ребенок мертв? — спросила Изабель.

Сестра отошла, чтобы навести справки, но едва ли она могла надеяться что-нибудь узнать в этом шуме и неразберихе. Бедный малыш был мертв, но не изуродован. Его принесли в железнодорожное депо и положили недалеко от леди Изабель. Сестра бережно взяла его на руки.

— Это был Ваш ребенок? — сказала она, повернувшись к леди Изабель. — Сейчас он маленьким ангелом предстал перед лицом Отца Небесного.

Изабель прижала к груди лицо несчастного ребенка, и первым ее чувством была благодарность за то, что он так рано был избавлен от будущих несчастий и страданий. Она была убеждена, что и сама умрет в течение нескольких ближайших часов, а может быть, и раньше; ею начало овладевать вялое, апатичное безразличие ко всему в реальной жизни, которое приходит с приближением смерти. Она жестом попросила сестру убрать ребенка, тихо сказав ей:

— Именно этого я и желала ему.

— Вы не хотите что-либо передать своим друзьям, сделать какие-то распоряжения? Если Вы доверитесь мне, я выполню Вашу волю. Пока Ваш разум ясен, не мешало бы выполнить свой долг по отношению к тем, кого Вы оставляете в этом мире, — сестра слышала, что врач говорил о состоянии леди Изабель.

— Все, кто знал меня, будут в восторге от того, что меня нет более, — сказала Изабель. — Моя смерть будет единственным возмещением, которое я могу предложить за те горести и тот позор, которые я навлекла на всех людей, которые, по несчастью, были мне близки. Как Вы понимаете, я была великой грешницей.

— Постарайтесь принять смерть как справедливое воздаяние за Ваши грехи, постарайтесь в эти последние мгновения совершить акт веры и послушания, соединив свою собственную волю с волей Всевышнего, который послал это страдание, и тогда оно из наказания превратится в благословение. Наши печали — дары всемогущего Господа в не меньшей мере, чем наши радости.

— Так я и поступлю: я несу свой крест, — чуть слышно ответила леди Изабель, так как боль понемногу давала знать о себе.

— Может быть, мне написать письмо кому-нибудь? — спросила сестра. — Скажите мне, сразу, пока Вы еще в состоянии думать об этом.

— У Вас есть бумага и письменные принадлежности? Тогда напишите — направьте письмо графу Маунт… нет, подождите, — остановилась она, поняв, насколько нежелательно было предавать гласности свои личные дела, даже в таком удаленном месте, как это. К тому же, из-за повреждений лица ей было чрезвычайно трудно говорить. — Не могу ли я сама написать пару строк. Думаю, я справлюсь, если Вы подержите бумагу: мои руки не повреждены, и я все еще достаточно ясно мыслю.

Сострадательная сестра выполнила ее просьбу, и леди Изабель сумела набросать несколько слов лежа, написав адрес лондонской резиденции графа. Она сообщала, что умирает от смертельных ранений, полученных в железнодорожной катастрофе, что ребенок ее погиб вместе со своей няней. Она благодарила лорда Маунт-Северна за его доброту к ней и добавляла, что счастлива умереть, избавив его самого и всех ее близких от позора, который навлекла на них. «Отправляйтесь к мистеру Карлайлу, — продолжала она, и скажите, что я нижайше прошу его простить меня, а также прошу его детей простить меня, когда они будут достаточно большими, чтобы узнать, какое преступление я совершила против них; скажите ему, что я раскаиваюсь, и нет слов, чтобы выразить всю горечь моего раскаяния». Она дошла до этого места, когда мучительная боль, усиливающаяся с каждой минутой, стала просто невыносима. Собрав все силы, каракулями, которые могли бы принадлежать человеку, подписывающему свое признание на дыбе, она написала: «Прости. Изабель», и прошептала: