Роза для дракона (СИ)

Президентские люксы дорогих отелей. Она чувствует, что становится дешевкой, протирая шелковые простыни собственным телом. Фальшивой роскошью горят бриллианты на браслетах подаренных им. Ведь не то ей нужно — один, простой… тонкая нитка обручального браслета… Она имеет право. Она заслужила, когда после смерти Астории Малфой, ночами разыскивала его по кабакам не магического Лондона, а потом пьяного тащила к себе домой. Она заслужила это, потому что была с ним нежной и терпеливой всегда, даже когда у него не получалось, и он уходил от нее раздосадованный, злой на целый мир. Она губами собирала красные ягоды ярости, зревшие на его лице. Остужая ласками, поцелуями… кто она теперь? Нежная, распутная тварь, которую он даже не хочет привести в свой дом. Боится представить чистокровным старикам Малфоям, которые, верно, отравятся собственным ядом, когда узнают, что любовница сына полукровка. И вообще. Как он сам при таком раскладе допустил в свой дом Розу Уизли. Ведь все же знают, что ее мать магглорожденная.

— Может быть, повторим? — она роняет плед, которым прикрывается, ведь еще миг и он снова исчезнет за дверью.

— Горячая девочка, — на бледном лице появляется подобие улыбки, — повторим. В самое ближайшее время.

И оставив на лбу невесомый поцелуй, он тотчас же трансгрессирует.

Снова одна…

Ключ скрежещет так, что этот звук, кажется, разносится по всему кварталу, и Драко, в который раз думает, что замок нужно смазать. Ведь в мастерской есть все для этого. Кроме времени. Ведь Малфой моментально забывает обо всем каждый раз, когда реальный мир остается за спиной, скрытый от него тонкой фанерной дверью.

Здесь пахнет прошлым, картоном, клеем и краской. Стол заставлен реактивами, а стены увешаны старыми колдографиями. Все они изображают двоих: вот Драко и Астория на конной прогулке, другой снимок сделан в саду в период цветения вишен, еще кадр, и она обнимает его за шею, когда тот переносит девушку через лужу. Фотограф ловил их везде — красивая пара. Теперь Драко своими руками переносит рисунки на картон. Потом в стекло, чтобы позже они стали витражами, которые украсят окна Малфой-Мэнора.

У верстака сгрудились неудачные работы — масса попыток передать настроение. Драко вспоминает, как неудачны были первые витражи. В них не чувствовалось настроения летнего дня, подаренного им с Асторией. Цветные стекляшки не передавали его ностальгии по давно ушедшим временам. Зато теперь Драко точно знал, что и как нужно делать. В руках его стеклорез, и он ведет аккуратную кривую, но взгляд его направлен не на материал, он смотрит куда-то сквозь стекло, картон, нынешний вечер. Драко видит Асторию, сидящую у него на коленях за чтением книги. Эту мозаику выкладывает теперь Драко.

Он всегда работает по нескольку часов без перерыва и решает, что пора заканчивать только тогда, когда больно режется об острый край. Кровь капает на картон, заполняя нарисованную книгу кляксами. Он наспех перевязывает ладонь и, заперев мастерскую, трансгрессирует домой.

…

Тонкий желтый луч разрезает темный мраморный пол и густой сумрак холла. В гостиной кто-то есть. Неужели это Роза?

Драко берет любопытство, почему девушка не спит в столь поздний час, и он осторожно подкрадывается к приоткрытой двери гостиной, откуда и пробивается свет. В комнате не так светло: пара огарков на столе и горящий камин — вот и всё.

Завернувшись в платок, Роза что-то торопливо пишет, а перед ней еще добрый десяток пергаментов. Она поджимает ноги и скребет за ухом тем же пером, что и пишет, потом, поймав очередную мысль, резко возвращается к пергаменту. От резкого движения на её лице остается кривая темная полоса. Она и не замечает. Что-то есть в этом смешное и трогательное одновременно. Может быть непосредственность, с которой она вслух проговаривает некоторые слова из тех, что записывает, а может, дело в том, что она тоже чем-то увлечена. Тем, что не дает ей уснуть в столь поздний час.

Поднимаясь в свою спальню, Драко думает о том, почему ему захотелось подойти и заглянуть через её плечо, узнать, что именно Роза пишет.

Он думал об этом засыпая, и еще о том, что странно обращаться мыслями к тому, чем занимается Роза.

====== Все основания для недопонимания ======

Еще он не сшит, твой наряд подвенечный,

и хор в нашу честь не споет…

А время торопит — возница беспечный, —

и просятся кони в полет.

Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга,

не смолк бубенец под дугой…

Две вечных подруги — любовь и разлука —

не ходят одна без другой.

Мы сами раскрыли ворота, мы сами

счастливую тройку впрягли,

и вот уже что-то сияет пред нами,

но что-то погасло вдали.

Святая наука — расслышать друг друга

сквозь ветер, на все времена…

Две странницы вечных — любовь и разлука —

поделятся с нами сполна.

Чем дольше живем мы, тем годы короче,

тем слаще друзей голоса.

Ах, только б не смолк под дугой колокольчик,

глаза бы глядели в глаза.

То берег — то море, то солнце — то вьюга,

то ангелы — то воронье…

Две верных дороги — любовь и разлука —

проходят сквозь сердце мое.

Стихи Булата Окуджавы «Любовь и разлука»

Он никогда не мог объяснить своей неприязни к отцу логически. Даже внутренние монологи на эту тему заканчивались вспышками ярости, умело гасимыми материнскими руками в детстве. Теперь же на смену им пришел огненный виски, который, признаться, порой лишь усиливал внутренние пожары.

Сын во всем винил отца. В том, что нельзя было пускать в кровать своего любимого щенка, запрещалось читать за обедом. Прогулки с детьми из соседних домов также не поощрялись старшим Малфоем. Защищала мать, а потом ее вдруг не стало.

И в смерти Астории виноватым оказался Драко. За эту точку зрения Скорпиус держался зубами. Он не допускал и мысли, что если бы не уступчивость мужа, когда жена убеждала его в необходимости родить наследника, нить древнейшего рода оборвалась бы на Драко. Юноша не желал понимать, а знал только одно: проклятие, которое лежало на женщинах семьи Гринграсс грозило им болезнью и даже смертью, в случае рождения ребенка. Но его мать, в отличие от сестры, рискнула. Это стоило ей жизни.

Наблюдая за обезумевшим от горя, но вполне здоровым физически, отцом, Скорпиус аккумулировал злобу. Ведь мистер Малфой обязан был что-то предпринять. В крайнем случае, лечь и умереть рядом. И хотя умом мальчик, конечно, понимал: мать не вернут никакие силы, и когда она лежала на смертном одре, юноша поклялся стать опорой для отца, но разумные мысли притуплял юношеский максимализм, щедро сдобренный соусом из обиды. Нелюбовь мальчика к старшему Малфою крепла день ото дня, и это чувство не смягчала забота Драко и его стремление подружиться с сыном. Хрупкий мост родственного понимания рухнул при появлении любовницы. «Три года — не срок для безутешного вдовца», — думал Скорпиус, забывая о физиологических потребностях взрослого мужчины. Сын не сомневался в том, что отец спит со своей секретаршей. Нечаянно оброненные в его присутствии фразы, короткие юбки и неловкие касания со стороны женщины выдавали ее с потрохами и, очевидно, были направлены на то, чтобы примирить мальчика с мыслью, что вскоре Тиа будет жить в Малфой-Мэноре на правах хозяйки. Займет место Астории рядом с отцом. Скорпиус с ужасом ожидал этого момента, но Драко отчего-то тянул.

Возможно, юноша сам сделал все, чтобы отдалиться от отца, а может, тогда уже понимал, что они слишком разные — вот только настоящей дружбы и мужского союза, который бывает между отцом и сыном, у младших Малфоев не получилось.

Иногда Скорпиус с очевидным раздражением наблюдал за тем, как проводят совместное свободное время Драко и Люциус. Порция алкоголя, партия в шахматы или субботний преферанс являлись лишь поводом для встречи, незначительной деталью в многочасовых разговорах. Скорпиус не понимал, откуда у них вообще появлялись темы для бесед, тогда как дедушка в последние годы вел почти келейный образ жизни и интересными новостями не располагал. Отец же, не обладая от природы излишней разговорчивостью, больше любил слушать. В любом случае мальчик предпочитал общество своей бабушки Нарциссы и пешие прогулки по морскому берегу, чем общество деда или отца.