Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

Маргарет Бох вскрывала и сортировала всю почту, и потому письма с причудами или просьбами дать денег до Пегги не доходили. Но вся остальная корреспонденция шла ей на стол, и на большую часть писем она отвечала лично. Она никогда не любила диктовку, и как только с глазами у нее стало получше, Пегги умудрялась писать до сотни ответов в неделю, всегда на машинке и под «копирку». При этом часто бывало так, что на короткие записки своих фанатов она отвечала обстоятельными многостраничными посланиями, в которых, как правило, содержалось намного больше сведений о ней самой и о романе, чем ее почитатель желал поначалу узнать. И хотя Стефенс был ее юристом, на множество деловых писем Пегги также отвечала сама.

Трудно было не утонуть в этом неудержимом потоке, и попытка сделать это обрекала безумца на каторжный труд. Например, в одном только сентябре Пегги пишет шестнадцати руководителям издательства Макмиллана довольно запутанные и сложные письма по таким вопросам, как права на издания за рубежом, реклама, оплата, книги с автографом, снабжая свои письма еще и советами для тех, кто страдает артритом. Самое короткое из этих посланий — на двух страницах, а встречались письма и на девяти страницах убористого текста, напечатанного через один интервал.

Джон продолжал вести всю переписку с родными, а Пегги писала семьям Грэнберри и Брискелей. Приходило по почте и очень много книг, на которых она должна была поставить свой автограф. Так, в сентябре она получила больше тысячи писем от поклонников романа и две сотни книг, которые ей пришлось подписать и отправить обратно.

В качестве оправдания за задержку с ответами она почти всегда использовала тему своего слабого здоровья. Сотни совершенно незнакомых людей, написавших ей, оповещались о том, что Пегги вынуждена пребывать в темной комнате с черной повязкой на глазах, что, конечно же, не позволяет ей отвечать на письма сразу. И именно в это время Луэлла Парсонс, ведущая колонки светской хроники в одном из голливудских изданий, сообщила, что Пегги «ослепла».

«Я не ослепла и не намерена это делать», — в негодовании пишет Пегги. Теперь, когда она стала знаменитой, все обстоятельства ее личной жизни становились зерном, предназначенным для мельницы сплетен и слухов. И вот в начале сентября — опять новость, «Джон Марш, — сообщалось в одном из голливудских изданий, — пережил нервный шок от бомбежек во время войны и теперь страдает нервным расстройством».

Никто не мог бы сказать, откуда почерпнуты эти сведения, но Пегги с Джоном подозревали, что источником подобной информаций мог стать один из тех людей, которые присутствовали во время приступа болезни или слышали о ней. Пегги пришла в ярость и пишет Грэнберри, что может пережить все, что угодно, написанное о ней самой, но только не ложь в отношении Джона или кого-либо из членов ее семьи. «Не их вина, что я написала бестселлер, — говорила она, — они ни в чем не виноватые очевидцы. Пусть обо мне творят что угодно, ибо любой, кто был настолько глуп, чтобы опубликовать книгу, заслуживает всех этих оплеух, — но не его родные».

В этом письме к Грэнберри она пишет о поездке в Винтер-парк, штат Флорида, где Грэнберри преподавал в Роллинг-колледже, которую они с Джоном планировали совершить. Предел мечтаний для Джона, пишет она, поздно вставать и получать завтрак в постель, и их «привычка — есть в неурочное время и петь в ванной» — служила объяснением того, почему Марши предпочитали бы не останавливаться в доме у Грэнберри.

Первые недели сентября были счастливыми или, по крайней мере, менее несчастными, чем любое другое время со дня выхода романа в свет. Проблемы со зрением стали ослабевать, и поездка Маршей в Винтер-парк была краткой, но расслабляющей. Здоровье Юджина Митчелла, долго болевшего, пошло на поправку. А чтобы помочь Маргарет Бох вести дела, пока Марши будут отсутствовать, были наняты две машинистки.

Пегги убеждала себя, что худшее, возможно, уже позади. Вернувшись из Флориды, она писала Грэнберри, что уверена — в скором времени объемы продаж ее романа значительно снизятся, а вместе с ними сойдет на нет и вся та суматоха, вызванная публикацией книги.

Но «Унесенные ветром» не только по-прежнему лидировали в списке бестселлеров, публиковавшемся газетой «Нью-Йорк Таймс», но и были самым ходовым романом по отчетам всех семидесяти ведущих книжных магазинов страны от побережья до побережья. 25 сентября Пегги получает от «Макмиллана» чек на 45 тысяч долларов — свою долю от продажи прав на экранизацию романа кинокомпании Сэлзника.

Проблемы начались, когда Пегги впервые узнала, что мисс Уильямс действовала в качестве ее представителя за столом переговоров в Нью-Йорке и что юристы «Макмиллана» выступали там не от ее имени, а представляли исключительно интересы самой компании «Макмиллана».

В тот же день Пегги пишет Лэтему, что оценивает действия компании как предосудительные, и заканчивает свое послание в весьма характерном для нее стиле, заявляя, что это подло — поступать так по отношению к ней в то время, когда ее глаза находились в таком ужасном состоянии, что ей приходилось лежать в постели в темной комнате с черной повязкой на лице и не иметь возможности ни читать, ни писать.

Лу в опровержении на это письмо парирует выпад Пегги, нанося собственный удар: «Но, дорогое мое дитя, ведь Стефенс в качестве твоего адвоката тоже был там!» — довод, показанный ей Лэтемом, когда он передавал Лу письмо разгневанной Пегги.

А на горизонте уже вырисовывалась другая проблема: один из читателей прислал Пегги в подарок куклу «Скарлетт». Пегги, в свою очередь, переправила ее Джинни Моррис в подарок для ее маленькой дочки. В ответ — встревоженное письмо от Джинни: разве Пегги не знает, какие огромные деньги сделали такие кинодеятели, как Уолт Дисней, на коммерческом использовании прав: куклах, часах и «бог знает на чем еще»? Защищены ли права Пегги на подобное использование ее героев? И далее следовал список всевозможных доходов, которые можно извлечь из подобного рода коммерческой деятельности по производству товаров.

Письмо Джинни открыло еще одну область, не затронутую ранее, — прав на использование названия книги и имен ее героев в различных областях деятельности, не связанных непосредственно с кино.

Пегги передала письмо Джинни Стефенсу, а тот, в свою очередь, написал Лэтему письмо юридического характера, обвиняя компанию «Макмиллана» в обмане Маргарет Митчелл как в отношении всех ее прав, так и в отношении Анни Уильямс.

Теперь Пегги хотела, чтобы все смежные права были закреплены за нею, Сэлзник же считал, что эти права она передала ему одновременно с продажей права на экранизацию — хотя, возможно, и не вполне осознавая это. «Макмиллан», таким образом, оказался между молотом и наковальней.

В своем ответном письме к Пегги от 6 октября Лэтем, касаясь этого вопроса, писал, что все в издательстве были в восторге от романа Пегги и старались сделать все возможное для его успеха. «И вот теперь мы зашли в тупик из-за контракта с кинокомпанией. Не знаю, можно ли было избежать этого, будь я там. Из того, что мне сообщил мистер Путнэм, я сделал вывод, что это вовсе не бесспорно; хотя мы и были вашим агентом по заключению этой сделки по продаже романа в кино, на переговорах, тем не менее, вас представлял ваш собственный юрист, который одобрил контракт, подписанный вами».

Конечно, они были правы. Стефенс действительно присутствовал за столом переговоров, но, не будучи знаком с издательской и кинотерминологией, а возможно, и несколько подавленный своим участием в этой «битве гигантов», соответствующей статьи он не оспорил.

Это, однако, не поколебало доверие Пегги к юридическим способностям Стефенса, и он продолжал мужественно сражаться, выступая от ее имени, во всех других схватках с «людьми из кино».

Глава 19

Впервые сообщение о том, что Пегги написала «Унесенных ветром» в сотрудничестве с Джоном, появилось 29 сентября 1936 года в газете «Вашингтон Пост». А началось все с того, что заместитель министра внутренних дел Гэри Слэттери обиделся на «клеветническое использование его семейного имени» в книге, поскольку в отношении одного из персонажей романа — Эмми Слэттери — использовалось определение «белая рвань». «Заместитель министра грозился подать в суд, — говорилось в интервью Слэттери, — но обмен письмами и беседа с молодой атлантской писательницей убедили его в том, что в намерениях автора не было злого умысла».