Это было у моря (СИ)

Санса сняла влажную одежду и уставилась на себя. Зеркало в полный рост, ничего не скрывает, да еще и другое зеркало, напротив, висящее над умывальником, дает возможность посмотреть на себя со стороны. И вот Санса увидела свое отражение: чужую, незнакомку. Темно-рыжие волосы курчавятся на висках от моря и влажного воздуха, открывая длинную шею. Спина худая. От торчащих лопаток смешно и грустно, — так по-детски смотрятся они на ее взрослеющем теле. Но и живот, и нежный изгиб талии, и то, что ниже — были совсем уже не детскими, но девичьими, как у других, что она видела в душевой после спортзала, только изящнее, строже. Непостижимо уму, что это — она сама.

Незнакомка в сказочном стекле шевельнулась. Тонкие руки были особенно хороши, привычным жестом взлетая к волосам — убрать от лица длинный рыжий локон, давно уже состриженный в далекой парикмахерской.

После смерти отца Санса, чувствуя смутную потребность как-то окольцевать внутренние изменения, отрезала свои длинные, до пояса, рыжие косы — собственноручно. Потом над ней долго охала парикмахер ее матери — и сотворила из торчащих обрезков былой роскоши прическу в стиле «эльф». Теперь и локон было поправлять не нужно, а открытый затылок непривычно холодил воздух, и коротенькие кудряшки на шее становились дыбом от холода и душевных переживаний. Раньше — Боттичелли или любимые отцом прерафаэлиты, а теперь — даже не Климт, и не Шиле. Разве что аниме…

Санса повертелась, разглядывая ноги, для верности взяв с подзеркальника маленькое ручное зеркальце. Ноги худоваты, но стройные и длинные. С чего она решила, что торчат коленки? Коленные чашечки выступали едва заметными ровными квадратиками, подчеркивая линию икр и щиколоток, и ничем не портили хозяйку. На икрах налип песок, а на бедре — листочек жимолости, Санса густо покраснела при мысли о том, что все это время не замечала этот дурацкий листик, а другие — вернее, другой — наверняка заметил. Эта мысль окончательно спугнула в ней нимфу. Теперь из зеркала таращил глаза олененок — одни глаза и коленки.

Санса вздохнула и полезла мыться. Но и тут ее преследовали мятежные мысли. Теплая вода коснулась кожи и ступней. Санса вдруг вспомнила мужскую руку на своей стопе, зажмурилась, словно отгоняя морок, и подставила пылающее лицо под горячую струю воды. И мокла, по обыкновению, с полчаса под душем, но так и не смогла смыть тревожащих ее воображение мыслей из головы, а щемящей истомы — с тела.

После душа Санса в пижаме пошла на балкон. Вдоль стены гостиницы шла сплошная длинная невысокая бетонная полоса, разделенная перегородками по номерам, но не скрывающая от любопытных глаз соседей. Сейчас, впрочем, никого не было. Санса вдохнула лунный свет, смешанный с запахом близкого моря, песка, ракушек. А еще в этот букет вливалась тонкой струей нота магнолий.

Хор цикад на короткое мгновение затих, словно по мановению палочки неведомого дирижера, и запел с новой силой. Ночь была неправдоподобно хороша. Вот бы день никогда не приходил, не приносил с собой придирки родственников, новые переживания, стыд и боль, вечное желание зарыться с головой в какую-нибудь тесную нору. Вокруг было так спокойно, так гармонично, так целостно. Почему же у нее, у Сансы, такой мятеж во всей ее сущности — и ни намека на потребность покоя? Где он, этот покой?

Кровать ничем не тянула, мысль о подушке под щекой вызывала содрогание. Хотелось бежать в ночь, лететь, познать что-то, скрывавшееся в темноте, еще неведомое. Сансу тянуло во все стороны сразу зудящим под кожей ожиданием, — оно затопило ее волю, порабощая разум, блокируя мысли и прежние точки зрения и ощущения. Все это было так глупо — и так сладко, и, наверняка, новое это самоощущение было неправильным, ложным, и уж точно не доведет ее до добра.

Но что сделано, то сделано — слов из песни не выкинешь. Изменения, что происходили с Сансой были реальными и они, казалось, начинали менять и реальность вокруг нее. Они были — и как отражение в зеркале, и как взгляды мужчин.

Сансе было несвойственно приукрашивать реальность, скорее, наоборот. Но вот, наконец, в мыслях она расставила основные положения по местам: она взрослеет, она, возможно, недурна собой и, возможно, желанна, — не в пьяном угаре озверевших подростков, но в оценке зрелого мужчины, глядящего на нее беспристрастно.

Джоффри было бы приятно, если бы она была уродиной. Или чтобы считала себя таковой. Что может быть лучше для садиста, чем убедить неуверенного в себе человека в несоответствии и потом смотреть, как он мучается? Почти так же весело, как давить кузнечиков или надувать лягушек. И она, дурочка, поверила мерзкому мальчишке. Непостижимые взгляды Пса… Сандора — о, да, Сандора! — казалось, после долгой зимней спячки встряхнули ее.

Впервые за последние полтора года Санса Старк хотела жить!

========== III ==========

Длинный день. Проклятуще длинный день. Казалось, он тянулся до тошноты бесконечно. Наползла тягучая, влажная жара. Рубашка липла к вспотевшему телу и весила, казалось, полтонны. Не говоря уже о пиджаке и брюках. Костюм был его проклятьем и, как любая неудобная одежда, был чужеродным и нелепым, да и сидел дурно, сковывая движения. Идиотский порядок — правила для кретинов, чтобы не быть — казаться. Все вечно хотят казаться. Джофф хочет казаться умным и всесильным — этакий демиург. А сам, по сути, — жесток и слаб. Всегда ли слабость сопутствует жестокости? Видимо, нет. Пес неосознанно почесал спаленную бровь.

Мысли о брате были с ним постоянно — как и его отражение. Достаточно в зеркало глянуть. Наверное, поэтому Пес не выносил зеркал — они вечно говорили ему правду и вечно лгали.

Вон, Пташка тоже хочет казаться. Или, напротив, хочет исчезнуть: стать незаметной; вжимается попой в стул за ужином, словно ей это поможет. Ее рыжие осенние волосы пламенеют, как пожар — отовсюду видно. Всем видно, кто хочет ее заметить. А значит, Джоффу. И ему самому. В те моменты, когда должность заставляла его бдить, Пес старался глядеть куда угодно, но только не на нее.

Другим не было дела до того, куда Пес смотрит и куда не смотрит. Как и любая прислуга, он был чем-то вроде вещи. Очень опасной, с которой надо уметь обращаться, но все же вещи. Его хозяева думали, что они умеют. На самом деле Сандор, он же Пес, сам не умел с собой обращаться.

Сегодняшний день тому типичный пример. Жара, похмелье и этот нелепый костюм, забери его Неведомый. Для его работы важна реакция, движение. А как тут двигаться молниеносно, если проклятущая рубашка жмет в подмышках, брюки все время врезаются в задницу, а мест для ношения оружия нет и в помине — такого это адское орудие пыток не предусматривает? Приходилось носить с костюмом еще и портупею: «Нате, смотрите, я адский Пес, телохранитель-нянька!» Хозяйка настаивала, чтобы во всех выездах с Джоффри Пес надевал костюм. Пес в душе полагал, что даже в платье выглядел бы менее нелепо. Но правила есть правила. В конце концов ему платили, и немало, за то, чтобы он делал то, что надо в любой ситуации. Хотя бы и с похмелья, и в жару.

Вчера вечером Пес здорово перебрал, по большей части же голова болела от того, что местное кислое молодое винцо, купленное на розлив, неожиданно кончилось в самый разгар вечера, и пришлось догоняться элем, припасенным про запас. К тому моменту, когда вино решило иссякнуть, Пес еще не успел впасть в то состояние мрачного, но спокойного отупения-медитации, что давало ему возможность рухнуть в постель с пустой от мыслей головой. Оплетенная соломкой бутыль вводила в заблуждение своей тяжестью, — она всегда казалась полной. Сосуд, похоже, весил больше, чем его содержимое. Однако в тот самый момент, когда благодать начала сходить на усталую Песью голову, из предательской бутылки вместо вина вдруг закапал мутный осадок, а потом и вовсе ничего. Пес со злости хватил чертову хреновину о подоконник, о чем тут же пожалел. Тару полагалось сдавать взамен новой, наполненной. Порой даже, не имея готовых, старик в местной винной лавке наливал ему новую порцию в ту же емкость. Вдобавок, теперь придется собирать осколки. Горничная редко заглядывала в берлогу Пса на ее же, надо полагать, счастье. Грязь на полу Пса волновала мало, но вот стекла могли стать помехой в передвижении по комнате — еще не хватало пропороть ногу.