Глинтвейн на двоих

И она чмокнула профессора в щеку.

Он долго стоял, опершись на подоконник, и тяжело дышал, проводил ладонью по лбу, пытаясь снять тупую, свинцовую боль. Уже прозвенел звонок, студенты поспешно заполнили аудиторию, где ожидалась последняя лекция Аргуса, а он никак не мог оторваться от оконной ниши. И причина, казалось, была ничтожной: разговор с доцентом Денисовой, бывшей его студенткой.

Побывать в Греции было заветной, лелеемой мечтой профессора — с самой студенческой скамьи. Увидеть поросшие виноградниками горы, по которым когда-то бродили Дафнис и Хлоя, освященные временем руины… Он почему-то предчувствовал, что рано или поздно попадет в эту страну, настолько же знакомую ему, насколько и далекую, почти не существующую… Теперь, когда сломалось то, что составляло его домашний очаг, он думал об этой поездке как о единственно возможном возмещении за годы, проведенные в трудах и приведшие к разочарованию.

Когда было объявлено о будущем симпозиуме в Салониках, он, не без внутреннего трепета, подал заявку. Правда, принимая ее, его предупредили, что, скорее всего, поедет один — из всего университета. И что есть другие кандидаты. Однако Юлиан Петрович резонно полагал, что его имя и авторитет среди специалистов перевесят. Наконец, ему просто необходимо побывать в Греции, должны же это понимать? Он ждал вызова из оргкомитета.

И вот доцент Денисова как бы мимоходом сообщает, что едет она. И просит, чтобы он, Кленовский, заменил ее на время стажировки, зная, очевидно, что он не едет.

Поступил бы он так же — подошел бы с аналогичной просьбой к человеку, которому перешел дорогу? Вряд ли. Но, усмехнулся профессор, Нина — современная женщина. У них — людей ее поколения — свои понятия о профессиональной этике.

В этот раз Юлиан Петрович прочитал самую плохую лекцию за всю свою жизнь. Он сам это чувствовал. Видел это по недоумевающим лицам студентов. В особенности его поразило выражение лица той самой немножко нахальной студентки с каштановыми волосами. В ее улыбке профессор разглядел жалость и, кажется, разочарование. И он в досаде отвернулся, чтобы скрыть свою раздраженность. Он привык к своему имиджу — блестящего лектора и грозного Аргуса — и жаль было терять его за одну лекцию. Он торопился закончить и отпустить студентов. Надо было еще зайти к ректору, который входил в оргкомитет симпозиума, и узнать, что же все-таки произошло.

— Очень хорошо, что вы заглянули, Юлиан Петрович, — ректор, казалось, ощущал некоторое неудобство. — Я сам собирался с вами поговорить.

— О симпозиуме в Салониках, — не спросил, а продолжил мысль профессор.

— Да, о симпозиуме в Салониках… Видите ли, Юлиан Петрович, ситуация непростая, сами понимаете… Впрочем, как и всюду.

— Я понимаю, — сдержанно отреагировал профессор.

— Очень хорошо. В двух словах: валютный фонд университета крайне ограничен. Крайне. Словом, мы можем оплатить поездку одному человеку. Надеюсь, вы не против кандидатуры Денисовой? Она подающий надежды молодой ученый, ей нужно расти. Поездка в Салоники была бы для нее… — ректор запнулся, — так сказать… стимулом. Вы согласны?

Профессор был согласен. Он молчал.

— Поймите меня правильно, — помолчав, продолжал ректор. — Вы — ас в своей области, вас знают в научных кругах Европы. Вы, так сказать, достигли пика своей научной карьеры. Денисова, по сравнению с вами… ну, словом, еще молодо-зелено. Ей не хватает знаний. Для нее эта командировка была бы прекрасной школой. Мы же с вами должны заботиться о нашей молодой смене?

Должны. Профессор молчал.

— Послушайте, Юлиан Петрович, дорогой. Представьте, что я на вашем месте. И мне говорят: вот молодой, подающий надежды ученый. Вот, есть возможность отправить его на три-четыре дня за рубеж, на конгресс или там симпозиум, для повышения, так сказать, научной квалификации… Пошлем? Только уступите? И что же, думаете, я бы не уступил бы? Уступил!

Кленовского прорвало:

— Я все понимаю, — сказал он, как-то скрипуче, будто не своим голосом, — Денисовой надо ехать. Она мне симпатична. Насчет молодых ученых — все правильно. Но неужели нет возможности послать двух?

— Фонды, дорогой Юлиан Петрович, фонды. Знаете, сколько стоит поездка одного человека? Вы испугаетесь, когда узнаете. Оргкомитет оплачивает только часть. Отель, экскурсионное обслуживание, еще кое-что. Остается непокрытой сумма в тысячу двести долларов. Для университета это много, знаете ли. Словом, мы можем профинансировать участие только одного человека.

Ректор открыл сейф и извлек документ.

— Я с вами полностью откровенен, дорогой коллега. Вот приглашение из оргкомитета. Пришло позавчера. Приглашаются два участника: Денисова и вы. А вот здесь, видите, приписка: оргкомитет берет на себя только часть расходов. Остальное доплачиваем мы. Доклады публикуются в любом случае — вот вам и компенсация…

— А если бы нашлись эти тысяча двести долларов?.. — без особого воодушевления спросил профессор.

Но ректор, казалось, ухватился за эту мысль:

— Конечно же, конечно, Юлиан Петрович, в этом случае препятствий бы не было. Времени, конечно, немного. Но… поищите. Кругом столько фондов. У вас такая известность в научном мире. Безусловно, в этом случае мы бы пошли навстречу.

Разговор был закончен. О деньгах профессор спросил без особой надежды. Конечно, он не собирался ходить по фондам, клянчить. Спрашивая, он хотел увести разговор от темы, которой так неосторожно коснулся ректор. И от которой у него опять появилась тупая боль во лбу.

Ректор вскользь упомянул про пик научной карьеры. Говоря простыми словами, это — старость.

Скоро он будет никуда не годен. Какие Салоники? Пора на свалку.

Глава 6

Ночью ей сдавило виски, сердце замирало и проваливалось куда-то. Очевидно, менялась погода, а у нее была сильнейшая метеозависимость. Она еще не заснула, тихонько лежала на правом боку, прислушиваясь к ударам сердца, пока сквозь шторы не забрезжило серенькое утро. Раздвинув шторы, она убедилась, что солнце, так любившее играть со стеклами очков ее профессора, сегодня ушло бесповоротно. Над городом повисла грязно-серая, мокрая простыня туч.

Она сбросила ночную рубашку, поднялась, окинула себя взглядом в зеркале. Не отдохнувшая, с кругами под глазами, она была неприятна самой себе.

Единственное, чем она сейчас могла помочь себе, — это двойная порция горячего кофе. Она приготовила себе такую дозу, которая способна была свалить с копыт лошадь. В квартире витал аромат свежесмолотых зерен.

Все еще не одевшись, она сидела на краю постели и большими глотками отпивала кофе, такой горячий, что она обожгла себе небо. Но и кофе мало взбодрил ее. Только боль в висках отползла куда-то в глубь черепа.

Аня подумала, что такое утро не предвещает ничего хорошего и в дальнейшем. И, действительно, ничего замечательного не произошло. В университете она долго не могла пробраться к расписанию занятий; студенты, вооружившись блокнотами, облепили стенд, как муравьи сахар. Наконец, из-за чьей-то спины ей удалось прочитать фамилию преподавателя, который будет вести в ее группе семинары по античной литературе: какая-то доцент Н. Денисова. Фамилия эта почему-то сразу вызвала у нее неприятные ассоциации, совершенно непонятно почему. Может быть, доцентша Денисова была прекраснейшим человеком, и не могла же она подозревать, что разрушает чьи-то надежды, вторгшись в расписание семинарских занятий.

Аня вяло подумала, что с ее романом, похоже, все было кончено. Судьба не благоволила.

Ни один из дней ее жизни не тянулся так долго, как этот. Казалось, солнце, спрятавшись за грязно-серой простыней, где-то остановилось. Медленно, как улитки протянулись три пары лекций. Преподаватели, сменявшие друг друга, были удивительно похожи вялостью и землистым оттенком лица. Наверное, все они также страдали метеозависимостью, решила Аня.

После занятий она вышла в скверик напротив университетского корпуса. Вдохнув влажный воздух, она почувствовала, как виски опять сдавило, будто тисками. Вид апатичных, больных метеозависимостью голубей не утешил ее. День все не кончался. Впереди был английский. Потом вместе с подругой они собирались ехать в прачечную самообслуживания. Словом, классный получался денек. Все одно к одному.