Отличный парень

— Анук, еще варенья?

В самом деле, чтобы доставить ему удовольствие, надо съесть целую банку варенья. У него отвратительная привычка без конца потчевать окружающих всем, что стоит на столе. Словно он хочет, чтобы его всякий раз благодарили.

— Не надо варенья, папа.

И, словно плевок:

— Спасибо.

— Может, немного меда?

— Нет.

Он протянул мне тяжелый серебряный сосуд.

— Точно нет?

— Нет, спасибо, папа.

Надо ли было затевать с ним спор, чтобы что-то объяснить? Он с жадностью проглатывал «спасибо», как лошадь кусочек сахара.

— Доченька, что-то ты сегодня утром выглядишь слишком бледной…

— Ба…

— Ты устала?

— Нет.

И с тайным удовольствием я повторила:

— Нет, спасибо.

Подавился бы ты своим медом, диктатор.

— Ты что-то сказала?

— Нет, папа…

— Хорошо ли учится это дитя? Вот уже три месяца, как я не вижу ее дневника. А экзамен на бакалавра…

Теперь он уже обратился к Мокрой Курице. Мокрая Курица поспешила его успокоить:

— Все хорошо, дорогой. Все прекрасно. Она уже наверстала упущенное.

Я не верила своим ушам. Они настояли на том, чтобы меня выпотрошили, как курицу. По их вине я ходила с металлической спиралью, пронзавшей меня в том месте, где зарождалась жизнь. И после всего они позволяли себе заботиться о моем образовании? «Чтобы больше не случилось ничего непредвиденного, — сказала тогда Мокрая Курица. — Только помни, дорогая, что это может соскользнуть». Черт возьми, какая она дура. Мокрая курица. Принимает меня за ледовую дорожку…

Я смотрела на них с отвращением. Они говорили обо мне так, словно речь шла о чистом непорочном создании… Без дураков. Мне известно все о том, как занималась любовью «правая рука» моего отца. Ему сорок лет, и он юрист. Я знала, какие трудности испытывала в постели «левая рука» моего отца. От страха он едва не стал импотентом, когда я в шутку бросила: «А что, если войдет патрон?» Мне известны сексуальные привычки и вкусы всех его ближайших сотрудников, а он как ни в чем не бывало протягивал мне мед! Старики и в самом деле бывают такими бесстыжими. До тошноты.

Мой папаша-миллиардер вытирал рот вышитой по краю салфеткой и допивал остатки апельсинового сока. Он никогда ничего не оставлял после себя на тарелке. От жадности он допивал бы и в офисе все откупоренные бутылки с водой… Отец поочередно наградил нас поцелуем в лоб. Сначала поцеловал Мокрую Курицу, потом меня. Мы смотрели друг на друга. Он уходил. Я глядела в окно. Мой отец, чтобы не подражать дедушке, ездил на «мерседесе». Он приказал шоферу отправиться в путь. Внезапно мне стало страшно за отца. Да, я боялась за него.

И сколько бы я ни носилась по окрестностям Вашингтона, почти падая замертво от недостатка сна, сколько бы ни мучилась угрызениями совести из-за того, что переспала с вами: да, именно угрызениями совести, но вовсе не из-за мужа, а из-за себя — ведь я поступилась своими принципами в вопросе свободы личности, — сколько бы ни слушала вой музыкального ящика и ни смотрела, как бармен ковыряет в носу, сколько бы ни подкашивались мои коленки и ни становились ватными ноги от одного прикосновения ваших рук, — все это, вместе взятое, никогда не сотрет в моей памяти то, что произошло в нашем доме после моей отчаянной выходки. Я постоянно прокручиваю в памяти этот триллер.

Отец вернулся домой в свое обычное время. Мои нервы были напряжены до предела. Я дрожала от страха и любопытства. Он не изменил своим привычкам и спокойно готовился к ужину. Вымыл руки, причесал волосы… (Скажите негру, чтобы он не пялился на меня! Он не сводит с меня глаз. Такой расист, как он, будет возмущен до глубины души от того, что я назвала его негром…) Вот кино. Смотрите, что было дальше.

Внимание. Действие разворачивалось в столовой. Открылась дверь. Хосе, наш дворецкий, выпрямил спину.

Мокрая Курица изображала на своем лице самую слащавую улыбку. Я дрожала с головы до ног. Отец вошел. У него было немного осунувшееся усталое лицо. Жестом он приказал Хосе выйти из комнаты.

— Оставьте нас. Поставьте блюдо на стол. Мадемуазель обслужит меня.

Я дрожала всем телом, как кленовый лист на ветру. Его спокойствие давило на меня физически и морально. Что у него на уме? Он должен был кипеть от гнева, а сохранял ледяное спокойствие. Неужели панцирь этого динозавра нельзя было и пушкой пробить? Мокрая Курица улыбалась еще шире. У нее полностью отсутствовала интуиция.

— Дорогой, чем провинился Хосе? Мне кажется, что вы на него рассердились.

Отец, с серым от гнева лицом, приказал ей замолчать.

— Прошу вас, помолчите!

Мокрая Курица тотчас умолкла. Она только что получила свою дозу унижения. Она стала зарываться в землю. Шампиньоны по-гречески. В нашем доме все происходило под звуки бузуки. По-гречески ели, по-гречески переваривали. «Никаких разговоров о политике с кухаркой, — сказал отец, когда нанял ее. — У них уважают порядок. Некоторые смельчаки это называют “диктатурой”. Я не допущу, чтобы в моем доме критиковали военную хунту. В армии я вижу спасение. И порядок…»

— Налей мне в рюмку немного бордо. Осторожно. Кружевная скатерть мне обошлась почти в тысячу франков. Я только что оплатил счет. Не надо портить дорогие вещи.

Я налила ему бордо. Я дрожала. Мне с трудом удалось не пролить ни единой капли на скатерть. Однако волнение полностью лишило меня сил.

Папа позвонил, и Хосе принес какое-то блюдо. Я не помню названия, но тоже греческое. Раньше у нас был повар из Италии, а еще раньше из Испании.

— Воды, — попросил отец.

Я поспешила налить ему воды. Мне казалось, что хрустальный графин весил сто килограммов.

Затем пришла очередь десерта. И конечно же, это тоже было произведением греческого кулинарного искусства.

— Мне надо с тобой поговорить, — заявляет отец.

Он был спокоен, как никогда. Что еще надо было натворить такого, чтобы он потерял хладнокровие и бился головой о стену? Что еще ему надо было от меня? Меня охватила ярость, поскольку его самообладанию можно было только позавидовать. Окажись я на его месте, то уже давно с криками крушила бы все вокруг. А он? Был спокоен, как никогда. Стальные нервы. Что и говорить: старая закалка… Скальная порода, которую я пыталась пробить с помощью пластмассовой лопатки. Если бы вы могли понять меня, несмотря на ваши буржуазные взгляды…

— Что же сказал ваш отец? — спрашивает Стив.

— Второй раз он выигрывал сражение. Я чувствовала себя обескураженной. Он отказался от своей толстой сигары и курил сигарету. Мы находились в его кабинете.

— Ты украла мои ключи?

— Да.

— Ты разгромила мой кабинет… И конечно, ты была не одна.

— Нас было трое.

В ярости я перешла на крик:

— Вы никогда не узнаете их имена.

Пепельница. Сигаретный дым.

— Меня не интересуют твои приятели. Сегодня утром я вызвал всех, кого собирался уволить без выходного пособия. И они, чтобы не потерять место, выложили мне всю подноготную. За крохотную прибавку к зарплате они подписали мне много бумаг.

— Каких бумаг?

— У меня уже есть два подписанных свидетельских показания. В этих бумагах приводятся все необходимые доказательства, свидетельствующие о том, что ты сыграла весьма неприглядную роль в жизни двух молодых семейных пар. Ты завлекла одного за другим — поздравляю, ты пока еще не докатилась до групповухи, — в отель для свиданий. Два других заявления я получу сегодня вечером. Тебе крышка, моя милая. У меня есть все основания поместить тебя в дурдом. Кто может заставить меня терпеть в дальнейшем выходки нимфоманки (он проглатывает слюну как человек, не привыкший произносить такие слова), которая, к несчастью, является моей дочерью? Я упеку тебя в сумасшедший дом. На неопределенный срок. С моими связями…

— Вы не сможете так поступить со мной, — сказала я. — Я не сумасшедшая…

— Я знаю. Но почему я должен терпеть твои экстравагантные выходки? Представь себе, что твой хулиганский поступок оказался мне на руку. Я только и ждал подходящего случая, чтобы провести в офисе большую чистку. Ты помогла мне установить драконовский режим. Языки развязываются. Люди шпионят друг за другом. Мне остается только потирать руки. Ты оказала мне услугу. Неоценимую услугу. Во всех отношениях. В моральном плане я — потерпевшая сторона. В материальном — страховая компания возместит мне все убытки за ремонт моего кабинета. Картины? Должен тебя огорчить. Их можно спасти… Что же касается огласки? И не надейся. Все, кто подписал свидетельские показания, будут молчать как рыба. Остальные не в курсе дела. Невозможно представить, чтобы дочка хозяина была способна на такой вандализм. Нет! Это дело рук какой-то банды хулиганов. И все. У тебя будет еще время на размышление в закрытой на ключ больничной палате…