Дара. Анонимный викторианский роман

Я никак не могла понять, почему Адам так благодушно воспринимает все его выходки. Ведь каждый раз, когда этот карлик смотрел на меня, я видела жгучую ненависть и грубую похоть, которых не могла скрыть застывшая на его лице улыбка.

Так вот, в тот вечер я сидела, свободно откинувшись на спинку стула и вытянув под столом ноги, и весело смеялась какой-то шутке Адама, как вдруг почувствовала, что в мое влагалище скользнул чей-то палец. Несколько мгновений я просто не могла поверить, что мои ощущения не обманывают меня, и не могла даже пошевелиться от растерянности. Очевидно, карлику каким-то образом удалось незамеченным войти в таверну и забраться под наш стол. Потрясение, которое я испытала, трудно передать словами. Не в силах вымолвить ни слова от негодования я вскочила из-за стола, подбежала к стойке и спряталась за Флорри.

Когда карлик вылез из-под стола, торжествующе помахивая перед собой вытянутым пальцем, Адам и его приятели, поняв причину моего поспешного отступления, разразились громким смехом. А когда он поднес влажный палец к носу и, понюхав его, скорчил противную гримасу, они просто взревели от смеха. Мое положение было донельзя унизительным, и во мне родилась холодная, жестокая ненависть к этому отвратительному созданию, которое так неотступно преследовало меня, что превратилось для меня в постоянный кошмар.

Даже рассудительный, нежный голос утешавшей меня Флорри не помог мне успокоиться. Вечер был испорчен. Загнанная за стойку, я бессильно наблюдала, как карлик, опершись на руку Тома Биггса, взобрался на стол. Глядя на меня с похабной ухмылочкой, он просунул руку себе между ног и принялся снова дразнить меня непристойными жестами.

— Ну а теперь, мелкий ты засранец, спой-ка ты нам песенку! — смеясь, крикнул ему Адам.

Карлик подбоченился и запел густым, как патока, басом, похабную частушку, которая была встречена общим смехом и громкими аплодисментами, ободрившими лилипута, и он запел что-то еще, но мое внимание было привлечено другим зрелищем, так что слов я не расслышала.

Возле входа, перед столиком, сплошь уставленным маленькими стаканчиками с джином, сидела прилично одетая женщина лет сорока. Я и раньше не раз видела ее в «Щербатой луне», но меня заинтриговало то, что она прямо в таверне вынула из-под платья свои груди и нежно прижимала к ним какой-то предмет, завернутый в детское покрывальце.

Любопытство пересилило во мне страх. Я вышла из-за стойки и подошла почти к самой двери, чтобы разглядеть все поближе. В покрывальце была завернута тряпичная кукла, одетая в белый кружевной чепчик. На лице куклы были пришиты два ярко-голубых глаза, нарисованных на кусочках мягкой кожи, а чуть ниже виднелись алые кожаные губы, растянутые в улыбке.

Женщина заметила мое приближение и улыбнулась, глядя на меня снизу вверх.

— Хочешь посмотреть на моего ребеночка? — спокойно спросила она.

После недавней стычки с карликом я потеряла спокойствие и ото всех ожидала какого-то подвоха, ловушки, какого-то очередного унижения. Все же я молча кивнула головой, краем глаза продолжая следить за своим врагом, который в этот момент принялся отплясывать на столе джигу.

Она откинула покрывальце, чтобы я могла полюбоваться кружевной сорочкой, в которую была наряжена кукла.

— Это мой первенец.

Ее лицо просияло материнской гордостью.

— Правда, он красивый? — спросила она.

Крепко ухватившись за одну грудь, она вставила коричневый шершавый сосок между красных кукольных губ и тихонько затянула колыбельную.

Я огляделась вокруг, пытаясь понять, не наблюдает ли кто-нибудь за нами, и увидела, как Флорри знаками подзывает меня обратно за стойку.

— Кто это такая? — тревожно спросила я Флорри. — Я встречала ее здесь и раньше, но мне и в голову не приходило, что она тронутая.

— Скоро уж две недели, как это у нее началось. Я так думаю, она сдвинулась из-за смерти матери. Понимаешь, если не считать того недолгого времени, пока она была замужем, Мэгги так всю жизнь и прожила вдвоем с матерью. Ее муж лет двадцать назад полез на крышу чинить черепицу, сорвался и разбился насмерть. А она через три недели после этого родила от него ребеночка, который прожил от силы несколько часов…

— Какой кошмар! — воскликнула я.

— Я так понимаю, — сказала Флорри, покачивая головой, — Мэгги просто не может находиться одна в своем большом и пустом доме, вот она и сделала себе нового ребеночка, чтобы было с кем коротать долгие зимние дни и ночи. Когда она в первый раз на людях расстегнула свою блузку и вытащила наружу грудь, тут, конечно, сразу отыскались охотники позубоскалить, но я этому сразу конец положила. В конце концов, она дурного никому не делает. Так и пусть живет себе, как ей нравится, так я им и сказала.

Думаю, что наступил уже конец февраля, а то и начало марта, когда на площади перед тюрьмой Ньюгэйт повесили мисс Люси Флауэрс. Мы с Адамом тоже отправились посмотреть на казнь. Мы вышли из «Щербатой луны» сразу после полуночи и влились в поток людей, устремившихся на площадь, где была установлена виселица. Когда мы пришли к тюрьме, Адам взял меня за руку и стал локтями прокладывать дорогу сквозь бурлящую толпу, собравшуюся у эшафота. По мере приближения часа, на который была назначена казнь, народу становилось все больше и больше, толпа начинала давить так, что я могла только удивляться, как остались целы мои ребра.

По тому, как вели себя все эти люди, трудно было предположить, что они собрались здесь, чтобы увидеть, как человек примет смерть. Грубые уличные головорезы, успевшие набраться пива и виски, выкрикивали похабные шуточки и лупили друг друга пивными бутылками; какие-то подвыпившие шлюхи, взявшись за руки, распевали непристойные песенки; молодые денди, распутные сынки аристократов, опасные в своем высокомерии, по малейшему поводу пускали в ход свои тяжелые трости, а осторожные воришки тем временем, бесшумно скользя в толпе, обшаривали чужие карманы.

Когда на платформе виселицы появилась Люси Флауэрс, толпа встретила ее оглушительным ревом. Это была тучная женщина лет сорока пяти, приговоренная к смертной казни за то, что отравила ради денег свою родственницу. Она совершила гнусное преступление, но теперь, когда палач затянул на ее шее веревочную петлю, а она дрожала от ужаса, съежившись под градом грубых насмешек и оскорблений, которыми осыпала ее толпа, я не могла удержаться от того, чтобы не пожалеть ее. На нее было страшно смотреть, и я, не выдержав, закрыла глаза — прежде чем из-под нее выбили опору и она провалилась под настил. Адам потом сказал мне, что она была такая толстая и тяжелая, что «рухнула просто а-атлично» и сразу померла.

На следующий день после казни мы снова сидели в «Щербатой луне». Я как раз начала болтать с Флорри, когда к нам подошел Адам и предупредил меня, что у них с Томом Биггсом есть кое-какие дела и они ненадолго отлучатся из таверны. Он сказал, что вернется самое позднее через час. Ему и раньше случалось так уходить, и возвращался он обычно веселый и довольный. Так что причин для беспокойства у меня вроде бы не было. Однако когда условленный час миновал, а его все еще не было, я начала волноваться.

Я долго стояла на крыльце таверны, тревожно вглядываясь в ночную тьму, но толку в этом было мало, и через какое-то время я вернулась за свой стол и взяла себе еще кружку пива. Не успела я сесть, как в зал ворвался Том Биггс, весь потный и задыхающийся от возбуждения. Он опорожнил мою кружку, отдышался, принял безучастный вид и, оглядевшись вокруг, наклонился к моему уху.

— Они его сцапали, — одним уголком рта прошептал Том.

— Адама? — со страхом спросила я.

— Угу. Полиция схватила его со всей добычей. Мне еще крупно повезло, что меня они не заметили. Я, понимаешь, притормозил, чтобы завязать шнурок, а они как раз и нагрянули.

— Вы что, воровать ходили? — в изумлении спросила я.

— А будто ты не знала, чем мы занимаемся!

Я покачала головой.

— Я был уверен, что ты в курсе… А как ты думала, откуда берутся все эти деньги?