Кино для взрослых. Плутовка

В мозгу зародилась фантазия, которую Пол мог только приветствовать.

Он медленно, неохотно отвел руку. На лице Хендершота отразилась досада.

Первым инстинктом Пола было извиниться, но он сдержался.

— Я хотел узнать о Шейле.

Хендершот чуть заметно отвернулся.

— Сейчас узнаете. Предварительный просмотр.

Он надавил на кнопку на пульте управления, и в дальнем конце комнаты развернулся экран, на котором появились титры «Медицинского журнала». Вот и знакомая фигура доктора Ванса в белом халате. В комнату вкатили каталку с закрытым простыней телом.

Доктор Ванс начал читать лекцию о назначении аутопсии.

— Цель хирурга — установить причину смерти…

Пол напрягся, словно в ожидании чего-то страшного. Пошла панорама стерильной хирургической палаты. Его внезапно осенило: там, под простыней — плод извращенного представления Ивена Хендершота о кровожадных наклонностях масс.

Ассистент сдернул простыню, открывая нагое женское тело.

— Господи! — ахнул Пол. — Это не… этого не может быть…

Хендершот с интересом следил за экранным действом.

— Ну конечно, мой мальчик. Тот, кто однажды видел эту роскошную плоть, ее вовек не забудет.

У Пола чуть не разорвалось сердце. Его словно лишили чего-то жизненно важного.

— Это запись, — пояснил Хендершот. — Сделанная вчера вечером.

В горле у Пола застрял комок. Он с усилием произнес:

— Это же… вскрытие!..

— Я получил разрешение от самой Шейлы. Она знала, что умирает.

Голос доктора Ванса продолжал комментировать происходящее на экране.

Хирург прицелился скальпелем. И вдруг сделал быстрый разрез от одного уха до другого.

Пол отвернулся. Он чувствовал, что его вот-вот стошнит.

— Как вы могли… использовать ее таким образом?

— В каком-то смысле, — с тонкой улыбкой ответил Хендершот, — это ее последняя звездная роль.

Полу страстно хотелось выключить установку. Но он этого не сделал. Стоит один раз спасовать, а дальше уже все идет само собой, в зависимости от обстоятельств и свойств личности.

У подножия холма сопровождавшая Иисуса толпа узрела не рай, а ад. Однако предпочла смотреть.

Хирург содрал с черепа кожу и взялся за маленькую электрическую пилу. Глаза Пола наполнились слезами.

На ладони хирурга оказался тяжелый серый комок. Обиталище бессмертной души, царство фантазии и разума. Потом эскулап извлек другой серый комочек плоти — ее язык… В комнате повеяло холодом. У Пола поползли мурашки по спине. Скальпель двинулся дальше.

— Прекратите! Умоляю, остановите это!

Кто-то обнял его за плечи, и, как ни странно, ему не было противно. Наоборот, подействовало успокаивающе. В нем исподволь зрело любопытство. Что, если Ивен Хендершот действительно может предложить что-то новое — не по силе, а по характеру? Все-таки он посвятил тонкостям любви жизнь. Эротический принц.

Он ощутил импульс и медленно повернулся к Ивену лицом. Они страстно поцеловались. В физиологическом смысле разница между этим поцелуем и поцелуем женщины была незначительна, но это была разница между уксусом и изысканным вином. Окончив поцелуй, они молча уставились друг на друга. Ивен потрепал Пола по щеке.

— Ты был несносным мальчишкой.

Пол почувствовал, что ему ничего так не хочется, как вкусить этой любви, насладиться обретенным единством. Но в напряженном взгляде Ивена мелькнула насмешка.

— Ты мог бы попытаться загладить свои дерзости.

Пол догадался: новообращенный должен научиться послушанию. Как при замедленной съемке, его рука скользнула по бедру старшего мужчины. Он расстегнул на Ивене брюки, и его охватило никогда прежде не испытанное возбуждение. Во рту пересохло.

На экране хирург исследовал мозжечок, продолговатый мозг, гланды, клиновидную кость, гортань, лобную пазуху, среднее ухо и внутреннюю поверхность черепа.

И никакой бессмертной сущности. Никакого острого клинка — пустые ножны.

Ивен ласково гладил его по голове. И каким же мелким, ничтожным, пошлым и скучным казался теперь Полу его прежний опыт! Ученик склонил голову к ногам мастера.

После долгих штормов и метаний его душа обрела наконец благословенную гавань.

Ги де Кар

Плутовка

Несчастный случай

Никогда не гнал он автомобиль так быстро. Никогда не срывался в подобную поездку лишь по зову скупой телеграммы, вынудившей его оставить на солнечных берегах итальянского озера Комо свое счастье, о полноте которого он не мог даже и помышлять несколькими неделями раньше. Теперь же у него было ощущение стремительного движения к какой-то необъяснимой беде.

Он знал заранее, что какими бы чарующими ни были пролетавшие за окном автомобиля пейзажи, они не смогут привлечь его внимания. Ни гнетущее величие Альп, ни дикая красота Ривьеры, ни иллюминированный декор Лазурного берега, ни легкое журчание фонтанов Экса, ни вековые арены Арля, ни белизна крепостных стен Каркассона, ни гряда пиренейских горизонтов не вызовут у него ни малейшего интереса. Он не обратит внимания на горные вершины, на сосновые леса, на лазурь Средиземного моря, на пурпурные отблески кристаллических пород Эстереля, на золотистый оттенок черепичных крыш сельских домов, на древние римские развалины, на бархатистость неба Страны Басков. Все перемешается в гигантской кинопанораме, в которой он даже и не попытается отыскать достойные внимания фрагменты.

Лишь одно он жаждал увидеть в лихорадочном нетерпении. То, ради чего ринулся пересечь сотни километров, — простой дорожный указатель, такой же, как и тысячи других вдоль этой длинной дороги, указатель при въезде в город, на котором он смог бы наконец прочесть: Биарриц — название, вобравшее в себя причину и цель его столь стремительного перемещения. До появления этой надписи все, что бы ни проносилось в заоконном калейдоскопе, не могло вызвать никакого интереса у одинокого путешественника, цепко держащего руль своего автомобиля.

Казалось, он был полностью во власти неведомой силы, исходившей от бесконечного полотна дороги. Это не было опьянение скоростью, а скорее всего тем таинственным и опасным, что заключал в себе этот путь в неведомое.

Время от времени странный образ появлялся в глубине дороги на фоне струящегося миража, и каждый раз, когда человек в своем наваждении надеялся его достичь, увеличив скорость, и дотронуться до него, видение исчезало… Наступавшее за этим разочарование почти тут же смягчалось повторением этой фантасмагории через несколько сотен метров. Это было дьявольское наваждение с одним и тем же видением — лицом женщины. Лицом, меняющим свое выражение при каждом новом появлении, как будто неведомый закон заставлял эту недостижимую незнакомку являться в двух разных ипостасях: то в образе обладающей неоспоримым шармом, но уже стареющей Иды, то в образе Эдит, сияющей агрессивной, но свежей красотой.

И если жизнь и отражалась на лицах этих таких разных женщин в силу несхожести их внутренних миров совершенно по-разному, тем не менее общее выражение оставалось как бы незыблемым.

Мало-помалу молчаливое созерцание этой беспрерывной метаморфозы, от которой сознание никак не могло оторваться, становилось для одиноко мчащегося в своем автомобиле человека настоящей пыткой. Впрочем, не было ли естественным, что сияние глаз и чувственность губ были у обеих женщин совершенно одинаковы — ведь Ида была матерью Эдит.

На первых же километрах дороги, после своего раннего отъезда из Белладжио, он вновь мысленно пережил тот удивительный миг первой встречи с Эдит. Это произошло в мае, в бассейне парижского клуба «Расинг»…

Молодой человек не поверил своим глазам: прекрасное создание, на которое были обращены все взгляды и которое, стоя на стартовой доске для прыжков, готовилось броситься в воду, было живым портретом Иды, однако моложе лет на двадцать…