Рёв (ЛП)

Единственный способ, которым я смогу миновать неприятное чувство, которое испытывают незнакомые люди – больше не быть незнакомыми. Впервые, я откроюсь для знакомства с человеком, чтобы узнать, что произошло с ним на пройденном этапе, к чему я готовила себя все эти годы, работая медсестрой.

– Коннор, скажи мне, если я буду навязчивой, потому что я не слишком хороша в этом, ладно?

Он заводит грузовик и смотрит на меня добрыми глазами.

– Я тоже.

Ха, похоже на то.

– У меня есть навыки общения с бывшими заключенными.

Я ахнула сразу после того, как слова вырвались из моего рта.

– Прошу прощения. Это было так бестактно с моей стороны.

Коннор смеется, качая головой.

– Не парься. Ты молодец.

Я слишком напугана сейчас, мой рот и мозг не взаимодействуют, и я порчу весь этот «разговор, знакомство с кем-то».

– Слушай, Чарли. Я могу тебя так называть?

Я киваю.

Его улыбка становится шире, и он кивает, прежде чем включить первую передачу и медленно выезжать со двора.

– Дело в том, что я вижу бывшего заключенного в тебе, так что меня не удивляет, что тебе трудно завязать разговор.

– Я зэк?

– Я имею в виду, что на протяжении очень долгого времени, ты была в некотором роде пленницей. Мы все показываем черты характера, подобные неоновым огням. Раньше я думал о тебе, как о раненом животном, и не сомневаюсь, что так и было. Но теперь, когда ты свободна от своего, извини за прямоту, насильника, – меня передергивает от этого слова, а он занимает себя вождением автомобиля, когда продолжает, и я внимательно его слушаю.

– Теперь ты свободна от этого. Дело в том, что травмированное животное будет пугливым, никому не будет доверять, и не исключено, что набросится. Думаю, ты была очень близка к этому. Но теперь ты находишься на этапе освобожденного из тюрьмы.

Между нами повисает многозначительная тишина, когда я обдумываю информацию, которой со мной делится Коннор. Такое чувство, что он троюродный дядя или кто-то в этом роде, пытающийся передать свои годы мудрости. Это честь, и я внимательно прислушиваюсь, потому что есть нечто проникающее глубоко в мою душу и побуждающее её открыться.

– Бывший зэк никогда по-настоящему не успокоится по поводу случившегося – из-за чего он попал в тюрьму, а потом времени, потраченного там, но оказавшись на свободе, он или она учится и наслаждается малым в жизни, чего они однажды были лишены. Нормальность становится самым драгоценным товаром для жизни. К сожалению, с этой свободой появляются мелочи, которые мешают нам вливаться и вести нормальный разговор.

Он подмигивает и улыбается.

– Не все из нас так хорошо выходят; эти заморочки мешают двигаться дальше по жизни, и люди принимаются за старые привычки, Чарли. Я вижу, что ты прошла через большее, чем многие вместе взятые, но ты – боец, Натан – боец и вместе, я знаю, вы пройдете через это, если не перестанете пытаться стать нормальными.

Не знаю, когда это произошло, но в уголке моей улыбки собираются слезы, соленость попадает в мой рот, оповещая меня о том, что я плачу. Я смахиваю слезы со щек с самым теплым чувством внутри по отношению к Коннору, к Нейту и моему будущему, построенному на стремлении добиться нормальной жизни.

– Коннор, когда мы остановимся, я собираюсь обнять тебя.

Он, улыбаясь, смотрит на меня.

– Замечательно, но не бери это в привычку или о нас, вероятно, пойдут слухи.

– Но это нормально. Разве мы не стремимся к нормальности?

Мы оба хихикаем и, как ни странно, в последние несколько минут поездки начинаем перекидываться парой фраз вплоть до того момента, пока не огибаем угол и не видим три грузовика и один большой, чудовищный подъемный кран, выглядящий, как машина с жутким шаром, свисающим с длинной стрелы. Жирным, ярким, желтым шрифтом, чуть выше «Строительная компания Шоу», от руки написано слово Дамбо.

– О. Мой. Бог! – Выдыхаю я.

– Твою ж мать.

Коннор замедляется, пока мы усваиваем информацию, которую видят наши глаза.

– Чарли, я упоминал, что бывшие зэки также могут принимать скоропалительные решения в пользу наихудшего?

– Не думаю.

– Дай Натану шанс объясниться.

Он подъезжает к обочине, позади последнего грузовика. Я подготавливаю свое тело, чтобы мчаться и искать Нейта, просить его объяснить, что по его мнению, он делает, но моё тело не слушается. Я соскальзываю с сидения и даже не закрываю дверь, поскольку бреду и глазею на машину, которая, не сомневаюсь, здесь для того, чтобы снести мой рукотворный ад.

Нейт бросается ко мне, пока я зачарованно смотрю на желтый шар, болтающийся на тросе с крюком.

– Детка, знаю, это шокирует, но думаю, тебе понравится то, что я запланировал.

– Сделай это, – на автомате произношу я. Не думаю о причинах или последствиях. Я лишь хочу видеть, как рушатся эти белые с шелушащейся краской стены.

– Что?

– Сделай это. Уничтожь его, раз и навсегда. Дай нам окончательную свободу, которую мы заслуживаем.

Нейт хватает меня за щеки и несколько раз целует мои губы, нос и все лицо.

– Я собираюсь построить нам новый дом, дом о котором мы мечтали, и мы наполним его любовью, детьми и внуками.

Я наконец-то отрываю взгляд от желтого шара и смотрю в его глаза, искрящиеся от радости и любви ко мне. Я самая счастливая женщина в мире.

– Нейт, женишься на мне?

– Не проси меня об этом. Только не это! Не под шаром для сноса зданий.

Его глаза широко распахнуты и перепуганы.

Я знаю, что он любит меня больше всего на свете; он хочет от меня детей, мои недостатки и мое нелепое понятие нормальности. Так почему же он не хочет, чтобы я просила его жениться на мне?

– Чарли, – прислоняется он своим лбом к моему, – я хотел сделать тебе предложение. Я планировал сделать это под нашим деревом, в то время как мы смотрели на наш новый дом, в котором мы встретили бы наши годы вечности вместе.

– Что ж, я не хотел ждать. Мы собираемся снести последние стены, которые стояли между нами и нашими мечтами. Это кажется поэтичным – снести одну жизнь и сразу начать основание другой.

Он молчит мгновение, а затем его губы сталкиваются с моими. В такие моменты с ним, я вовлекаюсь в дикий поток любви, которую он всегда демонстрирует посредством поцелуев. Его поцелуи никогда не были простыми; они всегда были такими …ну, противоположными простым. Он хочет быть простым мужчиной, но он никогда не будем таким для меня. Я горжусь тем, каким он стал мужчиной, человеком, которым он всегда был и я буду горда, быть его женой.

Единственная причина, по которой мы покидаем прелесть нашей страсти – свист, доносящийся с лужайки перед домом.

Сжимая в кулаках его рубашку, пытаюсь сдерживать моё колотящееся сердце и прерывистое дыхание.

– Так … ты женишься на мне?

– Я, блядь, женюсь на тебе прямо под этим опасным шаром, если это то, чего ты хочешь, но я бы очень хотел, чтобы мы могли пожениться под нашим деревом.

– Значит да?

– Да, черт возьми! Я женюсь на тебе.

Я подпрыгиваю вверх-вниз и визжу под возгласы и аплодисменты.

– Но проясним ситуацию, лишь потому, что ты сделала предложение – не означает, что ты мужчина.

Я прыгаю в его объятия и жадно целую, игнорируя улюлюканье вокруг нас.

– Ты всегда будешь мужчиной.

После объятий, похлопываний по спине, кучи добрых пожеланий и советов, шар со скоростью и угрозой, одним налетом, разносит ад моего детства на три части.

Нейт говорит, что мы нарушим множество законов, но все мы закрываем на это глаза. Мои руины и дом Ноны – единственные на улице участки, вокруг которых есть земля. Если на нас составили жалобу, её должно быть составили злобные женщины.

Нейт крепко обнимает меня одной рукой, когда Коннор подает рукой сигналы тому, кто управляет шаром для сноса. Он снова поднимается высоко вверх, и немного сместившись в сторону, по другому сигналу руки падает и разносит другую часть дома, как будто он был тортом с взбитыми сливками и фруктами. Осталось не так много; наша старая жизнь – лишь несколько балок и развалины. Чувствую определенную грусть, которую я не ожидала, и определенно не понимаю, но когда Нейт поворачивает меня, и я зарываюсь лицом в его шею – чувствую дрожь в его груди и осознаю, что он тоже чувствует это.