Когда поют и танцуют

Без десяти девять мистер Кэрри доставал из чулана чемодан, желал ей всего доброго и уходил. А дальше она оставалась сама по себе, как всегда, правда, теперь она больше времени тратила на уборку - наводила глянец, и особенно в комнате у мистера Кэрри, - а еще на покупку всяких вкусных вещей ему на завтрак.

Она давно собиралась записаться в вечернюю группу - учиться делать абажуры, но в этом году опоздала, ей сказали прийти после лета, так что она купила каркасы, картон и бахромку, взяла в библиотеке руководство и стала учиться сама. Несколько раз она носила свое рукоделье на выставки-распродажи, а еще она хотела устроить утренник с кофе и кексами и немного поопекать стариков. Она жила полной жизнью. Хорошо, что у нее поселился мистер Кэрри. Настала пасха, и она начала гадать, когда же он приступит к своей летней работе и что это за работа такая. Он об этом молчал.

Возвращался он каждый вечер между половиной шестого и шестью и сразу же шел к себе. Иногда он еще на часок выходил, наверное, поужинать или выпить кружку пива, но чаще сидел дома, и Эсма до утра его не видела. Несколько раз из его комнаты слышалась музыка, наверное, радио, и ей было приятно, что в доме жизнь, что кто-то делит с ней кров.

Как-то в пятницу вечером мистер Кэрри спустился на кухню рассчитаться с ней за неделю, она как раз вынула из духовки баранье жаркое, пригласила его к столу, и он до того быстро согласился, что ей стало совестно, она испугалась, не ходит ли он вообще голодный. И она решила, улучив удобную минутку, предложить ему пользоваться кухней.

Удобную минутку она так и не улучила. Зато мистер Кэрри стал вечерами спускаться на кухню два-три раза в неделю и ужинать с ней, она привыкла покупать продукты на двоих, и когда он предложил надбавить ей еще фунт за еду, она согласилась, хоть, может, это и было необдуманно. Но так приятно ужинать не одной. Мамин голос внушал, что еда обходится куда дороже фунта. "Ничего, зато мне приятно, и ничуть не жалко этих денег".

Как-то вечером мистер Кэрри поинтересовался, сильна ли она в арифметике, она ответила, что училась счетоводству, и тогда он попросил, чтоб она помогла ему разобраться в счетах за моющие средства. С тех пор она исправно, два-три раза в месяц, стала ему помогать, в столовой устроили кабинет, и она вспоминала, как у нее и раньше спорилась такая работа, снова чувствовала себя нужной и радовалась.

Он говорил:

- Ничего, теперь уж осталось недолго, мисс Фэншоу, лето на носу, а летом-то я свободный художник.

Но как только она раскрывала рот, чтоб расспросить его поподробней, он сразу менял тему. Как относится фирма моющих средств к его летнему простою, ей тоже не хотелось выспрашивать.

Мистер Кэрри был большой охотник до чтенья "зимой", как он пояснил, когда есть время. Читал он не какие-то романы, биографии и мемуары, а свою энциклопедию, прелестные томики в бежевых дерматиновых переплетах. Он выкупал их в рассрочку. Вечерами он теперь, по ее приглашенью, захватив томик, спускался в гостиную, и она привыкла видеть его в кресле напротив. Иногда он читал вслух что-нибудь существенное или любопытное. Ум его схватывал все, но особенно что касается зоологии, географии, антропологии, он говорил, что накрепко запоминает факты, ведь никогда не знаешь, что в жизни тебе пригодится. И Эсма Фэншоу слушала, мастерила абажур - у нее к этому оказались способности - и пополняла свое образование.

- Учиться никогда не поздно, мистер Кэрри.

- Замечательно, как совпадают наши мнения! Просто чудесно!

"Да, чудесно", - думала она, когда мыла наутро посуду, и она даже покраснела, такая ни с того ни с сего на нее нахлынула радость. Была бы у нее подруга, она бы позвонила ей, пригласила б на чашку кофе, сказала бы: "Чудесно, когда в доме мужчина, я просто себе не представляла, как это меняет жизнь". Только вот подруги у нее не было, они с мамой жили всегда сами по себе. И еще она бы ей сказала: "Я чувствую себя на много лет моложе, и все из-за мистера Кэрри. Теперь-то я понимаю, что прозябала, а не жила".

И вот - лето настало. Мистер Кэрри по вечерам где-то пропадал до половины десятого, а то и до десяти, чемодан, набитый щетками и мочалочками и порошками, валялся под лестницей, и мистер Кэрри приоделся. Он теперь ходил в светлом чесучовом пиджаке, соломенной шляпе с черной лентой, и в петлицу он втыкал розу или гвоздику. Элегантный, просто загляденье. Она понятия не имела, что у него за работа. Каждое утро он уходил из дому с большим черным ящиком. Она было подумала - пойти за ним следом. Но следом за ним она не пошла. Зато как-то июльским вечером она решила навести о нем справки, ведь кто-нибудь в городе должен же его знать, он теперь - в новом костюме, - что и говорить, фигура заметная. В общем-то, в глубине души она подозревала, что он пляжный фотограф.

Сама она тоже приоделась - надела белое пикейное платьице, купила она его пятнадцать лет назад, но оно оказалось ей впору и очень к лицу, и соломенную шляпу с лентой, вроде той, что у мистера Кэрри. По садику она прошла быстро, не поднимая глаз. Она не сомневалась, что соседи на нее смотрят и судачат. Все уже пронюхали, что мисс Фэншоу пустила жильца.

Летом она, в общем-то, не выходила на набережную. Она и мистеру Кэрри это говорила. "Я держусь переулков, покупаю все поближе к дому. Терпеть не могу летнюю толкучку". Да и мама ей внушала, что "летом наезжает разная шушера". Но вот она шла по набережной, и была теплынь, пахло морем, и ей стало стыдно, что она так думала, в общем-то нехорошо быть снобкой. Надо жить и другим не мешать, жить без предрассудков, как вот говорит мистер Кэрри. И такие милые, приличные люди ходили по пляжу парочками и сидели в шезлонгах, и было так много пожилых дам с воспитанными детьми, - словом, вполне изысканный курорт, и на автобусе сюда не приедешь.

Но мистера Кэрри она не нашла. Фотографов на пляже вообще не было. Она медленно брела по набережной. Вот пруд, тут детишки пускают кораблики, вот обелиск героям войны, вот поле для гольфа у гостиницы "Утес". "Надо бы ходить сюда почаще, летом тут очень приятно, я много потеряла", - думала она.