Отель «Белый носорог»

Наконец они выбрали место на полдороге вверх по высокому холму, откуда открывался самый живописный вид. Этот холм располагался на небольшом полуострове у излучины Эвасо-Нгиро. Алан приволок четыре крупных речных камня — отметить углы. С одной стороны будущего дома, словно зонтик, раскинуло плоскую крону хинное дерево. На ровной площадке за домом они разбили сад; скалы и крутой склон горы защищали его от ветра. У подножия горы они обнаружили родник и провели желоб до реки. Просто идеальное место, подумала Гвенн. Ясным солнечным утром отсюда была видна заснеженная вершина горы Кения.

Этим вечером они засиделись у костра. Смотрели в сверкающую звездами ночь и мечтали — о бунгало, об урожае, о будущем. Впервые за все время пребывания в Африке они с Аланом поцеловались, как влюбленные.

— Я хочу кое-что сказать тебе, Гвенни. — Алан завладел ее рукой и подался вперед. Ей стало страшно. — Я не уверен, что мы сможем иметь детей. Врачи сказали, мне понадобится какое-то время для восстановления.

Гвенн не проронила ни слова. Подтвердились ее худшие опасения. Она откинула голову и поморгала, чтобы удержать слезы. Потом встала и поцеловала мужа в щеку.

— Пора ложиться.

В палатке она лежала без сна, не слыша звона цикад и кваканья древесных лягушек. Она протянула руку и нащупала худую, холодную как смерть руку Алана. Всю последнюю неделю она с ужасом считала дни. Задержка все увеличивалась. Гвенн все чаще вспоминала пророчество Энтона Райдера:

«Но сначала вас ждут страдания».

Глава 19

Энтон лежал в шалаше почти без движения. Рана на животе от отравленной стрелы доробо словно обуглилась — покрылась черными струпьями. Две ночи подряд он бредил. Боль была повсюду, она распухала в нем, жгла внутренности. На шестой день осталась только боль от ожога; однако стоило ему пошевелиться, как напоминали о себе сломанные ребра.

В последующие дни он уже мог читать — вслух или про себя — любимые главы. «Глава 9. Памятный день рождения». «Глава 11. Я начинаю жить самостоятельно, и это мне не нравится».

Иногда они с Кариоки возобновляли занятия. Или он просто лежал и думал. Слушая шелест дождя и громкий шум водопада, размышлял об Англии, цыганах, девушке из спасательной шлюпки, Гвенн Луэллин и о привольной жизни в Африке. Что ждет его в Кении? Встретит ли он еще Гвенн Луэллин? Хорошо, что он поцеловал ее. Энтон не мог забыть ее глаза, волосы и теплую гладкость кожи. И ее ладонь в его руке во время гадания. Вспоминает ли она о нем?

Два африканца-доробо навещали его каждый день — приносили еду. В первый вечер они принесли полый стебель бамбука, наполненный кровью буйвола. Кариоки вылил содержимое стебля в кастрюлю, посолил и разогрел на костре.

— Выпей скорее, Тлага: в тебя вольется сила черного быка. — С этими словами Кариоки поднес к его губам вкусный темный бульон. Никогда прежде Энтон не знал такой заботы.

Доробо приносили мед, лесные ягоды и свежее мясо. Чтобы ускорить его выздоровление, они заставляли Энтона есть толстые медовые соты, в которых иногда застревали неповоротливые пчелы. Вместо ложки запихивали липкую животворную массу ему в рот щепочкой бамбука.

В этот предвечерний час, оставшись один и слушая шум дождя, Энтон отложил книгу и сделал то, от чего его настоятельно предостерегали все гадалки.

Он сложил ковшиком ладонь и стал изучать понятные любому предсказателю бугорки и линии. Что он прочитал бы на этой широкой, мозолистой ладони, если бы она принадлежала постороннему человеку? Линия жизни сильна, но еще не вполне оформилась. Этого человека ждут путешествия. Женщины. Два брака, двое детей и неплохой шанс разбогатеть. Но вот эта прерывистая ломаная линия неопровержимо свидетельствует о насилии.

Кариоки частенько садился у входа в шалаш, поддерживая огонь и укрывая Энтона от холода. Однажды рано утром Кариоки взял копье и ушел, оставил в пределах досягаемости Энтона винтовку. Вернулся он уже в сумерках, с чем-то, завернутым в бамбуковые листья и перевязанным так называемой лесной травой — тонкой, но прочной. Энтон развернул сверток и обнаружил шарики желеобразного животного жира.

— Это жир муравьеда, гигантского пожирателя муравьев, — объяснил Кариоки.

Он часто удивлялся: почему на белых все так долго заживает? На войне он не раз наблюдал, как молодые офицеры умирали от ран, которые уложили бы африканца в постель на какие-нибудь сутки, не больше. Но, по крайней мере, этот белый — хороший ходок, когда здоров, и не скулит, как баба, если ранен.

— В моей деревне старики употребляют жир муравьеда для крепости рук и ног. Благодаря ему мы поставим тебя на ноги раньше, чем эти знахари-доробо успеют тебя прикончить. Когда выздоровеешь, посмотрим, кто такой Тлага: охотник или заблудившийся в лесу мальчонка. И под силу ли тебе убить бонго.

По утрам Кариоки натирал плечи, грудь и живот Энтона жиром муравьеда. А вечером клал ему руку на плечо и начинал нашептывать, и смеяться, и возвышать голос от возбуждения, рассказывая сказки о юном Копперфилде, охотящемся у подножия горы Кения.

— Я уже рассказывал тебе, Зоркий Глаз, о том, как Дэвид отплясывал с дикими кабанами?

Однажды поутру Энтона затошнило от собственного запаха; он встал и немного скованной походкой направился к озеру. Скинул меховой плащ. С неба сыпался мелкий моросящий дождь. Энтон вошел в воду — прямо в грязной рубашке и шортах. Прохладная свежесть утра придала ему бодрости. Он разделся догола и, забросив одежду на берег, поплыл к водопаду. Мышцы в воде расслабились; тело больше не было напряженным.

Он подплыл туда, где вода низвергалась с последнего уступа, и взобрался на него. Вода выдолбила на площадке гладкое углубление. Энтон забрался туда и лег на спину. Сверху на него низвергались радужные струи.

Наконец он поднялся, дрожа от холода, и снова спрыгнул в озеро. У подножия водопада дно было особенно глубоким. Энтон нырнул и открыл под водой глаза, чтобы как следует рассмотреть песчаное дно и ступенчатое подножие скалы. Потом он с шумом вынырнул на поверхность и поплыл обратно. На уровне его глаз стелился туман. Энтон вспомнил, как он, зажав в зубах кепку с голубыми яйцами цапли, переплывал озеро в окрестностях Рагби. Как однажды увидел на берегу Стоуна.

Его окружал собор из высоченных деревьев. Дождь еще шел. На дальнем берегу озера Энтон заметил сквозь туман карликовую антилопу с короткими рожками. У нее была каштановая шкура с красноватым оттенком. Не та ли это африканская антилопа, которую он упустил, когда на него напал буйвол?

Неужели это тоже Африка?

Энтон выбрался на берег близ водопада — нагой, но чистый и наконец-то здоровый. Обеими руками стряхнул с себя воду. Потрогал темный рубец на животе и застарелый след от ожога на сгибе локтя. Провел пальцами по груди и нащупал то место, где срослись и уже почти не причиняли боли три ребра. Ущипнул шишку на переносице.

— Вот теперь ты похож на мужчину, Зоркий Глаз, — с гордостью произнес на следующий день Кариоки. Он открыто любовался Энтоном — тот был в серых пятнистых шортах, потрепанной рубашке, жилете из кожи дамана и обезьяньем плаще. — Но стоит мне закрыть глаза, как я чувствую запах белого человека. Хуже водяного козла. Перед тем как охотиться на бонго, нужно будет смыть с тебя этот запах. Ну, а теперь — в путь.

Забросив вещмешки за спину, они обогнули озеро и двинулись сквозь бамбуковые заросли в ту сторону, где вставало солнце. Густая, непроходимая чащоба, которая оттолкнула его в первый раз, теперь представлялась Энтону если и не садом, то лесопарком — с тайными тропами, хитроумными охотниками, медом, пением птиц, белками-летягами, летучими мышами, барсуками и еще какими-то не известными ему существами.

— Скоро Тлага увидит обитель Нгаи, — торжественно сообщил Кариоки, бросая свой плащ и вещмешок на опушке бамбуковых зарослей. — Вот зачем нужно было дожидаться конца сезона дождей.

Золотые лучи восходящего солнца разогнали туман и глубоко проникли в открывшуюся их глазам обширную долину — с сочной зеленой травой, пересекающими ее во всех направлениях ручьями и банановыми рощами. Здесь пахло вереском и ранней альпийской весной. На опушке леса паслись два черных носорога — длиннорогая самка и детеныш.