Читая между строк

Она отметила, что он запомнил оброненное ею имя — результат того, что ему приходится почти во всем полагаться на свою память.

— О’кей, до субботы.

Повесив трубку, она в задумчивости уставилась на стену. Обои уже были однажды закрашены, но бывший когда-то оттенок, кофе с молоком, теперь больше походил на цвет мочи, а отодранные полоски, которые она безуспешно пыталась приклеивать на место, еще больше портили дело. Клей размазался, оставив темные, словно запотевшие пятна. Да, убеждала она себя, давно стоит это сделать, и доктор Гимбл должна быть только довольна, особенно если учесть, что ей не предъявится счет за работу.

Джулия вновь взяла в руки блокнот. С нахлынувшей вдруг уверенностью она набрала номер и стала ждать. После нескольких гудков послышался щелчок. Она только собралась начать оправдываться за свой звонок, но услышала характерное жужжание автоответчика. Она с интересом ждала, что он может сказать о себе.

— «Вы позвонили по номеру Лео Карра. Вы знаете, что делать дальше».

Вот это да! Она была удивлена. Коротко и ясно. «Минималист», — мелькнула у нее мысль. Потом она спохватилась, что все еще держит трубку у уха, а запись пошла. Нужно было что-то сказать. Она неуверенно вздохнула.

— Это Джулия Коул. Я подумала, не выберешь ли ты как-нибудь свободного времени, чтобы встретиться? Просто выпить или прогуляться. — Она вдруг испугалась собственных слов. — Ну, все что угодно. — На самом деле, конечно, не все, но она не могла объяснять это аппарату. — Но это не горит. Если ты очень занят, не бери в голову. До свидания.

Она улеглась на ковер и посмотрела в потолок, отметив, что наверху очень тихо, и, по всей видимости, Аннелиз опять нет дома. Это добрый знак, если только она не бросилась с моста Магдалены. Раз Аннелиз может нормально взаимодействовать с миром после своей личной трагедии, значит, и она, Джулия, должна смочь. Особенно если Лео перезвонит.

— Значит, они приезжают в Пасхальную субботу?

— Если только мне не удастся что-нибудь придумать.

Мэгги глядела через стол на Фабиана, сердито взирающего на свою тарелку. Она все сомневалась, правильно ли поступила, согласившись принять его приглашение в ресторан, но оно было таким настойчивым, что ей пришлось согласиться. По крайней мере ей удалось уговорить пойти в маленький итальянский ресторанчик в Саммертауне, хотя он предлагал гораздо более известное место в центре города. Он пребывал в эйфории после того, как наконец открыл ей свои чувства, но Мэгги не была готова к ответной откровенности и к тому, чтобы появляться вместе с ним на людях. У нее еще оставались друзья в университете, и, если бы они случайно увидели их, ей пришлось бы отвечать на нелегкие вопросы. А она не чувствовала себя способной на это: она до сих пор сама не понимала, что делает.

Фабиан веселил ее. Но не только. Он был нежным, остроумным и обладал таким шармом, который трудно было определить словами, но в нем определенно была какая-то сексуальная притягательность. Он держался с ней на удивление взросло и прислушивался к ней не из вежливости, не для того, чтобы доставить ей удовольствие, а потому, что ему было действительно интересно то, что она говорит. Их отношения с того времени, как они вместе сняли жилье, постепенно менялись, но когда он после вечеринки подошел к ней и рассказал о своих чувствах, она была потрясена до глубины души. Она посоветовала ему пойти проспаться, но он взял ее за руку, отвел наверх в свою комнату и повторил свои слова. И ей захотелось ему верить. А потом, прежде чем она успела что-либо сообразить, он принялся ее ласкать, так осторожно, словно она была хрупкой фигуркой, которую можно сломать одним неловким движением, и тихонько поцеловал. Брошенная и пьяная, она расчувствовалась. И он пробудил в ней желание. Она попыталась уйти, но он не отпустил ее. И тогда она отдалась чувствам и осталась с ним на ночь. Так все и началось.

Потом ей пришло в голову, что он, должно быть, сам ужаснулся тем, что сделал, и на следующий день будет раскаиваться и чувствовать себя перед ней неловко. Но все оказалось совсем не так. Он был счастлив. Это поразило ее даже больше, чем его первое признание. И он снова потащил ее в постель, чтобы, как он сказал, насладиться ею на трезвую голову. Он поклонялся ее телу, каждому кусочку пылающей кожи, каждой морщинке, которую она, может быть, хотела бы скрыть. Он заставлял ее чувствовать себя богиней.

Но ее сумасшествие постепенно улеглось, и Пит, с его желанием расторгнуть их брак, добился только того, что она переживала прошлое вновь и вновь. Она все еще продолжала писать, чтобы наконец освободить душу от этого. И сейчас ей казалось, что она живет в вакууме, потерянная между прошлым и будущим. Настоящее было настолько фантастичным, что она с трудом могла поверить в его реальность.

Мэгги взглянула на Фабиана, который возил спагетти по тарелке, оценив его попытки хорошо выглядеть в ее глазах. И он действительно выглядел хорошо в куртке и галстуке, которые делали его старше. Старше?! Он выглядит сейчас максимум лет на двадцать пять, прикидывающе оценила она. А сама она была достаточно стара, чтобы… Она заставила себя оборвать эту мысль. Фабиан продолжал твердить ей, что возраст не имеет значения. Но она знала, что это не так. Тот факт, что он не осознавал этого, был достаточным доказательством глубины пропасти между ними.

Сейчас, глядя на его удрученное лицо и опущенные глаза, она могла думать о нем только как о мальчике. Но его реакция на предполагаемый визит родителей напомнила ей о том, что он и вправду всего лишь мальчик. Она взяла свой бокал, с наслаждением сделала глоток вина и аккуратно поставила его обратно.

— Фабиан! Твои родители заподозрят что-то неладное, если ты будешь против их приезда. Может, лучше просто пережить это?

Он отложил вилку и провел рукой по своим густым волосам.

— Я не понимаю, почему они не могут оставить меня в покое! Я только и слышу, как мне тычат: «Сарра то, Сарра это». Я не могу больше этого выносить. Мне плевать на чертову Сарру и ее издательскую карьеру. Я же не Сарра! — От трогательного взгляда его карих глаз у нее сжималось все внутри. — И я не хочу, чтобы они вмешивались в наши отношения.

— Но почему они должны вмешиваться? — Мэгги обдало холодом. — Ты же не собираешься их в это посвящать?

— Конечно, нет, — мягко успокоил он. — Мэгги, подумай, они приедут и начнут носиться со мной, как с ребенком. А значит, ты тоже станешь думать обо мне, как о ребенке. И еще. Когда ты увидишь мою мать, ты начнешь удивляться, зачем ты вообще тратишь на меня свое время.

— Неужели она так ужасна? — улыбнулась Мэгги, подозревая, что уже знает ответ на этот вопрос.

— Не так уж. Но ты же все время напоминаешь мне о том, что ты на три года ее старше. Когда ты встретишься с ней, начнутся все эти материнские штучки. Ты прекрасно знаешь, о чем я. Сначала ты вспомнишь, что у тебя трое детей, а потом подумаешь: «Черт побери, они все старше Фабиана, а я — древняя старуха».

Мэгги невольно улыбнулась. Какая же он все-таки умница! Она знала, что все именно так и будет.

— Но ведь это все правда. Разве нет? Это факты, которые никуда не денутся оттого, что ты не хочешь о них думать.

— Но мне так легче. Это только ты все время обо всем думаешь. Ты никогда не можешь полностью забыться. Никогда не можешь отбросить все это. Как будто мы лежим в постели, а между нами — твой Пит!

Мэгги побледнела, стиснув в пальцах бокал. Он сказал именно о том, что она сама слишком сильно ощущала, словно ожидая каждую минуту, что появится Пит и спустит Фабиана с лестницы. Быть с кем-то другим в таких близких отношениях было для нее так непривычно, что она сама не могла этого объяснить. Да и объяснить это Фабиану, для которого представить двадцать девять лет брака было такой же невозможностью, как однажды проснуться утром и обнаружить, что у него начались месячные.

— Ты о нем пишешь, да? — спросил он, опершись локтями на стол и лукаво глядя на нее.