Кольцо с бирюзой

Джессика взяла столько, сколько могла унести, потом порылась в вещах отца — не припрятаны ли там какие-нибудь еще мелкие и драгоценные вещи: изумруды или рубины. Ветхая тряпка развернулась сама, когда она торопливо схватила ее, и из нее выпало кольцо.

Она поднесла его к свече. Это было кольцо с бирюзой, камень чем-то испачкан и пронизан темными прожилками. Ободок потемнел от грязи, но она разглядела — это хорошее серебро и хорошая работа.

Джессика услышала вопли с улицы и быстро сунула кольцо в карман. Потом вскочила на ноги и бросилась к окну. Это был не Лоренцо. Развлекались несколько матросов из порта: дрались, выпивали, распевали песни и громко требовали женщин. Джессика задула свечу. Она вытащила мешок с монетами из комнаты отца и поволокла его вниз по лестнице. Лежащий у нее на сердце камень был так тяжел, как мешок, и с каждой ступенькой она шла все медленнее. Ей виделись теплые карие глаза отца.

Жильцы с первого этажа были в синагоге. Она подождет Лоренцо у их квартиры, перед входной дверью.

И, может быть, она скажет Лоренцо, что не может покинуть дом таким образом.

Над первым этажом она повернула ручку двери и толкнула ее.

Дверь не открылась.

Джессика остановилась, потрясенная.

Она в заключении — и тут в сердце у нее вспыхнул гнев. Пламя возмущения, ярко пылая, взметнулось к небесам.

— Тогда я спрыгну! — громко произнесла Джессика и побежала в кабинет отца. Но конечно, окна здесь были забраны решетками. Она села на пол и расплакалась от злости, но ненадолго. Девушка вскочила и побежала по дому, обшаривая спальни, и шкафы, и корзины для белья. Она хватала любую простыню, чистую или грязную, какую ей удавалось найти.

Потом она уселась в своей комнате у вновь зажженной свечи и стала крепко связывать простыни.

В семь, в назначенный час, Лоренцо не было. В темноте Джессика склонилась над своими четками, бормоча молитвы, обращенные к Марии.

«Не дай моей злости затихнуть, Святая Мать, — умоляла она. — Не дай моей злости затихнуть!» Девушка потянула за веревку из простыней и плотнее затянула узел, которым та была привязана к основанию кровати.

Прошло пятнадцать минут, потом двадцать.

Отец говорил, что вернется к восьми.

Наконец, когда колокол на церкви Мадонны дель Орто пробил полчаса, она услышала голос Лоренцо внизу на улице и, всхлипнув, облегченно вздохнула. Затем вскочила на ноги и выглянула из окна.

— Здесь! — крикнула она вниз. — Лоренцо, я наверху!

Она увидела, как он покачнулся на булыжной мостовой, одетый в платье диких расцветок и покрытый праздничным конфетти. Рядом с ним стоял, ухмыляясь, его друг Салерио, купец. Тот человек с набережной. Тогда в гондоле Лоренцо признался, что должен ему деньги, и она мимолетно подумала, явился синьор Салерио в этой карнавальной маске ради развлечения или из-за своих денег. Впрочем, это не имело значения.

Невысокий мужчина с факелом в руке выступил из-за спины Салерио на середину улицы. На нем была маска волка, которую он сдвинул на лоб.

— Прекрасная Джессика! — сказал он, распахивая объятия.

— Бог с тобой, Грациано!

— Иди сюда, красавица! — крикнул Лоренцо, невнятно выговаривая слова. — Твой сокол ждет тебя! — Он покачнулся, но удержался на ногах и поднял бутылку, приветствуя ее. Сердце у Джессики упало, когда она увидела, насколько нетвердо. Лоренцо стоит на ногах. И мысли не могло быть о том, чтобы он взобрался по стене дома и помог ей спуститься.

— Я не могу! — громко сказала она. — Дверь закрыта.

— Тогда бросай деньги! — завопили Грациано и Салерио в один голос, заходясь от смеха.

— Мне придется сначала спустить их! — крикнула Джессика, благодаря Пресвятую Деву за то, что пение и крики, раздававшиеся во всех концах гетто, несколько заглушали ее голос. — Отойдите! — Она с трудом подняла крепко завязанный кожаный мешок на подоконник и столкнула его вниз.

Мешок с глухим стуком шлепнулся на мостовую, трое мужчин завопили и кинулись развязывать его. Никто из них не заметил, как Джессика выбросила веревку из простыней в окно и взобралась на подоконник. Она подергала верхнюю простыню, проверяя, крепко ли та привязана.

— Шестьдесят три фута прямо вниз, — прошептала она. Потом повернулась и спустила ноги в ночной воздух.

Серебристый звук рассыпавшихся монет встретил ее, когда она достигла земли.

— Я здесь! — восторженно крикнула она. — Здесь, любимый! Только теперь мужчины подняли глаза.

— Смотри! — засмеялся Грациано. — Она лазает, как обезьяна!

«Я благодарю Господа от всей души вместе со всеми честными прихожанами. — Шейлок разговаривал сам с собой, прокладывая себе путь по улице, полной битого стекла и обломков кирпича. — Велики творения Господа, изучаемые всеми, кто находит в этом удовольствие. Полно чести и величия его творение, и его справедливость длится вечно».

С первым ударом колокола на церкви Мадонны дель Орто, отбивающего восемь часов, он свернул за угол и остановился. Свисая с верхнего этажа его дома, на резком мартовском ветру развевалась белая веревка.

В часовне церкви Мадонны дель Орто гуляки захихикали, когда нанятый священник окропил водой голову Джессики. Он спросил ее что-то о Христе, томящемся на деревянном кресте над алтарем, закатив глаза к небу. Ее рука была в руке Лоренцо. Джессика произнесла слова, которые ей велел произнести священник. Но пока губы ее шевелились, глаза смотрели мимо распятия на одетую в синее Мадонну на картине, висевшей на стене, на лицо Девы Марии.

Глава 16

История разнеслась по всей Венеции, хотя началось все на Риальто, где сделки совершаются даже в первый день Великого поста. Рога у еврея выросли на дюйм, и дьявол перенес его через стену гетто, потом оставил на площади Сан-Марко, где он стоял, вопя от гнева из-за потери своего бриллианта из Франкфурта и своих дукатов, а уж потом, мимолетно, из-за потери своей дочери. Соланио делла Фатториа, близнец купца Салерио, давился от смеха, изображая жесты, которые, по его мнению, делал ограбленный еврей.

— Дочь моя! — захлебываясь, говорил он, брызгаясь вином, которое было у него во рту, на рукава слушавших его купцов. — О, мои дукаты! О, моя дочь! Бежала с христианином! Справедливость! Закон! И… и… — два камня! — Он схватился за промежность и повысил голос до фальцета, а его слушатели разразились хохотом. — Два роскошных дорогих камня украдены моей дочерью!

На самом деле произошло вот что: Шейлок перебрался через стену гетто, там, где она была ниже всего, — у Фондамента дельи Ормезини, потом нанял лодку, которая перевезла его через узкий канал, отделяющий еврейскую часть от собственно Венеции. Двадцать минут спустя он появился под балконом Бассанио, где молодой человек сидел без куртки и навеселе, распевая рондо с Соланио. С улицы Шейлок прокричал оскорбления, перемежая их испанскими проклятиями, и потребовал, чтобы ему сказали, где Лоренцо ди Скиммиа. Бассанио и Соланио приставили ладони к ушам и притворились, будто не понимают его чужеземный говор. Вне себя от гнева, Шейлок схватил камень, собираясь швырнуть его в парочку, но тут как раз кто-то пробежал слева и ударил его кулаком по голове. Шейлок упал на булыжники, в левом ухе у него звенело, он посмотрел вверх и увидел Антонио, стоявшего над ним с ухмылкой на лице. Его бледная кожа, видневшаяся из-под расстегнутой рубашки, составляла резкий контраст с розовым лицом, осыпанным пудрой.

— Раз в году ты одет по сезону, щеголь, — презрительно ухмыльнулся Шейлок, когда Антонио поднял ногу, чтобы пнуть его. Шейлок схватил его за ногу и потянул, так что Антонио с воплем рухнул на землю, а Бассанио и Соланио наверху завизжали от смеха. Шейлок замахнулся, намереваясь ударить кулаком в лицо христианина, но Антонио закрыл лицо руками, и Шейлок, не веря себе, опустил кулак.

— Трус, — презрительно прошептал он.

На его голову брызнула струя воды, и он подскочил, глядя наверх. Соланио расстегнул панталоны и мочился на улицу.