Дара. Анонимный викторианский роман

Пока я рассказывала о том, что произошло в отеле, Скотти, как я часто называла его, когда прыгала, сидя на нем верхом, нежно поглаживал меня по руке.

— Дорогая, предоставь это мне, — сказал он. — Когда они открывали гостиницу, им пришлось сделать большой заем в нашем банке. И я в любой момент могу потребовать возвращения этих денег. — Он поднялся с кресла и уже надевал пальто. — Я сейчас схожу к твоим хозяевам и спокойно с ними поговорю. Устраивайся в моем кресле и подожди меня здесь. А я пока велю клерку принести тебе чаю и пирожных.

Мое сердце прямо таяло, когда я смотрела, как клерк, сгибаясь и кланяясь, ставил на столик пирожные и чай.

— Надеюсь, чай придется вам по вкусу. Если захотите еще, просто нажмите кнопку звонка на столе, — говорил он, пятясь к двери и оставляя меня наедине с тревожными размышлениями о том, каковы будут последствия моих сегодняшних действий.

Но оказалось, что волновалась я совершенно напрасно — не прошло и получаса, как Скотти вернулся и сказал, что работа в отеле остается за мной до тех пор, пока я в ней нуждаюсь, и что никаких разговоров об увольнении больше не будет. Я от всего сердца обняла и поцеловала милого старика и вернулась в гостиницу, где меня ждал вежливый, хотя и холодный прием хозяйки. Она сказала, что мне не придется больше жить в комнате прислуги и что для меня оставлена гостевая комната.

Пытаясь оценить преимущества своего нового положения, я стала позволять себе разные вольности: работала, только когда была в настроении, а если чувствовала себя слишком утомленной после бурной ночи с каким-нибудь джентльменом-постояльцем, то оставалась в постели до полудня.

Эти джентльмены представляли собой довольно пеструю смесь всех возрастов и размеров: высокие и низенькие, жирные и худощавые, отставные офицеры, военные и штатские, деловые люди и бездельники. Лишь одно было в них одинаково — интерес к хорошеньким девушкам, которые готовы были лечь с ними в постель.

Впрочем, со мной все было иначе: это не они заманивали меня к себе в кровать, а я их туда укладывала. Я сама оценивала их и выбирала по своему желанию, и, когда они были в моей постели, я оказывалась сверху. Они или покорялись этому, или оставались ни с чем.

Я не гналась за деньгами или подарками, и все же многие из них временами оставляли под моей подушкой один-два золотых соверена или в тот же день возвращались с подарками или драгоценностями. Не меньше было и таких, которые брали то, что я им отдавала, и уходили, даже не сказав «спасибо», а через пару дней снова приходили ко мне, умоляя о повторении. Моя деятельность пошла на пользу процветанию гостиницы, так как многие постояльцы — и холостяки и семейные, — познакомившись со мной, изменяли свои планы и вместо нескольких дней оставались в гостинице на несколько недель. В конце концов, сами хозяева стали смотреть на меня как на ценное имущество, потеря которого принесла бы им ощутимый урон.

Конечно, при такой жизни я неминуемо забеременела бы, если бы не доброта и участие нашей кухарки, которая вскоре после моего появления в отеле, прослышав о моих отношениях с хозяином, позвала меня к себе, чтобы поболтать по душам. Как добрая христианка, она сначала попыталась убедить меня оставить распутную жизнь и стать примерной девушкой. Потерпев неудачу, она стала пугать меня ужасными последствиями, которые неминуемо повлечет за собой рождение внебрачного ребенка, а его, конечно, не избежать, если я буду продолжать спать со многими мужчинами.

Увидев, что и это на меня не действует, она развела руками.

— Бедное дитя! Что ж, если мне тебя не убедить, тогда отправляйся на Форт-стрит, отыщи там повивальную бабку по имени мамаша Бастин, и, ради Бога, выслушай ее внимательно и исполняй все, что она посоветует. Она может научить тебя, как не забеременеть.

Я поразмыслила над ее словами и прислушалась к голосу здравого смысла. Придя на Форт-стрит, я спросила, где живет мамаша Бастин. Меня направили в подвальную комнату одной из тех лачуг, из которых в то время состояла эта улица. По шатким деревянным ступеням я спустилась к двери и несколько раз постучалась, но изнутри никто не отвечал. Разозлившись, что приходится даром терять время, я пнула дверь ногой, и она, к моему удивлению, распахнулась. Я опасливо шагнула внутрь. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядела сморщенную старуху, которая валялась на каком-то подобии кровати, прижав к груди ополовиненную бутылку джина. Предположив, что это и есть мамаша Бастин, я тихонько кашлянула, но это не произвело никакого эффекта. Тогда я приподняла пустую сковородку и с громким звоном бросила ее на деревянный стол. Это мгновенно привело старуху в чувство. Она издала такой жуткий вопль, что удивительно, как соседи не примчались ее спасать.

Увидев, что незваный гость — всего лишь юная девушка, она несколько успокоилась. Отхлебывая из бутылки джин, кашляя и хрипя после каждого глотка, она поднялась с постели.

Мамаша Бастин подошла ко мне поближе и, пытаясь разглядеть меня в полутьме, прошамкала:

— Я не знаю тебя. Кто тебя прислал? — Не давая мне времени, чтобы ответить, она задала следующий вопрос: — Сколько месяцев ты уже носишь младенца? Это тебе недешево обойдется, сама понимаешь.

Прежде чем она успела продолжить, я прервала ее:

— Я не собираюсь избавляться от ребенка. Меня прислала кухарка из гостиницы «Полумесяц». Она сказала, что вы можете научить меня, как спать с мужчинами и не беременеть.

— А, так вот в чем все дело… Что ж, присаживайся на кровать. — Она придвинула деревянный табурет и уселась лицом ко мне. — Ты мне спинку почешешь, ну а я — тебе. — Я вздрогнула. — Понимаешь меня? — с сомнением спросила она.

Нет, я ее не понимала. И у меня не было никакого желания чесать ее мерзкую спину и тем более позволить ей лапать своими грязными руками мою.

Заметив мое замешательство, она схватила меня за коленку, отхлебнула еще глоток джина и хрипло прошептала:

— Сколько ты готова заплатить за тайное знание, которым мечтает владеть каждая женщина?

Я открыла кошелек и предложила ей полсоверена. Она обнажила три покрытых коричневыми пятнами зуба, что, очевидно, должно было означать улыбку.

— Пусть это будет золотой соверен, и я расскажу тебе все, что ты хочешь знать, и покажу, как это делается.

Я положила монету обратно и дала ей соверен. В то время я не придавала большого значения деньгам, потому что их было много. Если бы она потребовала больше, я заплатила бы без возражений.

Она извлекла из стоявшего в углу буфета кусок губки размером с куриное яйцо, бутылочку уксуса и деревянный клинышек. Налив в чашку немного уксуса, она долила ее почти до краев водой. Потом она опустила губку в чашку и, придерживая ее пальцем, подождала, пока та как следует пропитается раствором.

— Вот так, милочка. Теперь ляг на кровать и раздвинь колени.

Я выполнила ее просьбу и стала ждать, что будет дальше. Вдруг старуха склонилась надо мной и, прежде, чем я успела возмущенно закричать, она затолкала мокрую губку прямо мне во влагалище при помощи деревянного клинышка. Я в бешенстве вскочила с кровати и, с ногами, мокрыми от стекавшего по ним уксуса, свирепо уставилась на нее.

— Какого черта ты решила, что можешь хозяйничать у меня между ног!

— Не горячись по пустякам, — усмехнулась она, — должна же я была тебе показать, как это делается. Теперь ты все знаешь. — Она продолжила уже более серьезным голосом: — Успокойся, милая. Присядь-ка на кровать. Мне нужно тебе еще кое-что рассказать и задать один вопрос.

Когда я уселась на кровать, она пристально посмотрела на меня.

— Когда у тебя там в последний раз показывалась кровь?

— Совсем недавно, — ответила я.

Она кивнула.

— Значит, все будет хорошо. Если ты будешь выполнять мои указания, то с этого дня и всегда тебе никогда не придется беспокоиться о месячных — они будут у тебя идти точно, как часы. Но для этого ты должна делать все, как я скажу.

— Не по душе мне это — держать всякую дрянь у себя внутри, — возмутилась я. — Когда мужчина сует мне туда свою штуковину, это еще куда ни шло, но больше там ничего быть не должно. Так, по-моему.