Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 2

— Да, совершенно верно, — пробормотал Клайд. Он никогда не представлял себе Мейбл в роли потенциальной матери и сейчас весьма неохотно сделал это. Поскольку перед ним мысленно восстали прекрасные образы воплощенного материнства, какими были Люси и Кэри. Еще он подумал, что если у Бушрода с Мейбл будет ребенок, то в свое время могут возникнуть какие-либо сложности с тем, чтобы виргинская собственность или ее часть перешли во владение Ларри. Но он тут же напомнил себе, что вряд ли это будет очень важно, если добиться стопроцентной уверенности, что никто никогда не сможет претендовать на бесспорное право Ларри на владение Синди Лу… И тут Клайд понял, что не слышал последних слов тещи.

— …намереваюсь сделать некоторую оговорку, — услышал Клайд, и все его внимание переключилось на ее слова. — То есть условие, заключающееся в том, что все дети Мейбл и Бушрода или дети от брака Бушрода, в который он вступит в случае смерти Мейбл, могли бы унаследовать Амальфи и Сорренто. Однако если Бушрод умрет, не оставив потомства, то собственность автоматически переходит к Ларри.

— Понятно, — произнес Клайд. Он больше ничего не добавил. Он чувствовал, что ему не надо ничего добавлять к сказанному. Однако тут же понял, что миссис Софи так не считает, поскольку она продолжила:

— Теперь, когда эти вопросы мы уладили, насколько это можно уладить в течение одного разговора, я считаю своим долгом обсудить с вами и остальные письма, полученные мною этим утром. Полагаю, вы не забыли того, что я сказала вам совсем недавно. Я сказала вам, что знаю причину, по которой Бушрод не приехал домой немедленно. Мне известно это из его письма, ибо одно из трех писем — от Бушрода. Похоже, у него брюшной тиф — к счастью, случай не тяжелый, и причин для тревоги нет. Но в то время, когда пришла телеграмма о смерти матери, у него была горячка, и его врач, доктор Норчард, похоже, оказавшийся человеком здравомыслящим, решил, что будет лучше не сообщать больному столь прискорбное известие до тех пор, пока он не окрепнет. Поэтому доктор задержал телеграмму. Правда, я не знаю, почему Бушрод, получив наконец телеграмму, не попросил Норчарда отбить ответную, но, вероятно, у него были на это причины, и серьезные. Письмо Бушрода было написано до того, как вы послали вторую телеграмму, в которой извещали о смерти Кэри. Вероятно, через день-два вы сами все узнаете от него. Наверное, понадобится некоторое время, прежде чем Бушрод достаточно окрепнет, чтобы выдержать путешествие через океан, — продолжала миссис Софи. — И, если вы не будете возражать, я напишу ему письмо, где предложу перед отъездом в Синди Лу заехать ко мне в Сорренто. Я бы безотлагательно поставила его в известность о нашем с вами договоре. Полагаю, я смогу представить все в таком виде, что Бушрод сразу поймет свои преимущества и все дело будет улажено без каких бы то ни было отсрочек.

— Неплохая мысль, — заметил Клайд.

— Итак, теперь о третьем письме, — продолжала миссис Софи. — Оно от Пьера де Шане, который хочет выразить свои соболезнования всей семье. Однако это не только письмо-соболезнование. В нем также содержится несколько довольно скверных новостей.

Клайд быстро поднял голову.

— Разумеется, узнав о наших великих утратах, все в замке Монтерегард были глубоко потрясены. Однако беднягу мистера Винсента эти известия поразили более остальных, особенно известие о смерти его единственного сына, и, как часто случается в таких обстоятельствах, его психическое состояние оказало прискорбное воздействие на физическое. С ним случился удар. В конце концов он в некотором роде оправился, но, видимо, не совсем, ибо с трудом говорит и частично парализован. Все время за ним нежно ухаживает миссис Винсент, пытаясь подбадривать его. Конечно, и речи быть не может, чтобы он отправился в долгий путь.

— Мне очень жаль, — единственное, что смог сказать на это Клайд. Однако в глубине души ему было почти безразлично. Конечно, он жалел Винсента Ламартина, который долгое время был его хорошим другом. Конечно, жалел, что горе привело Ламартина к такому удару. Но он не сожалел о том, что Винсентам не удастся скоро вернуться домой, ведь ему, стало быть, не придется делить с ними Ларри. Он мысленно заглянул в будущее и «очами своей души» [2] уже видел миссис Винсент, которую никогда не заботила Виктория, отказывающейся от своих прав на нее в пользу Ларри — за вознаграждение, разумеется, но все же отказывающейся. И он мысленно уже представлял себе, как он уговорит сделать то же самое Арманду. Да, в один прекрасный день Виктория, как и Синди Лу, станет принадлежать Ларри. Он вполне обошелся бы без виргинского наследства. И стал бы одним из богатейших людей Луизианы. Его дедушка, Клайд Бачелор, обеспечил бы ему это…

— Разумеется, вам очень жаль, и я прекрасно понимаю ваши чувства, — снова услышал он старую даму. Поначалу он даже не уловил, что она понимает. Сейчас он пребывал в таком далеком будущем, что впервые со дня смерти Люси совершенно забыл о настоящем. И, прежде чем вновь собраться с мыслями, он увидел, как теща медленно поднялась со стула, сказала, что им больше нечего обсуждать, и пожелала ему приятно провести день.

Спустя неделю миссис Софи и кузина Милдред отбыли в Виргинию. А пока миссис Софи, как и обещала, разобрала все вещи Люси. Среди бумаг покойной не было найдено ни одного важного документа. У себя Люси хранила только письма, когда-либо полученные от матери, Клайда, Кэри и Бушрода. Все они были разложены на маленькие аккуратные стопочки. Миссис Софи сообщила Клайду, что его письма и письма Кэри она оставила в письменном столе Люси, а остальные, с его позволения, хочет увезти с собой. А большую часть одежды Люси миссис Софи постепенно раздарила.

Расставаясь на железнодорожной станции, ни Клайд, ни старая дама не заговорили о будущей встрече. Оба понимали, что если эти встречи вообще когда-нибудь состоятся, то будут очень редкими. Но не из-за взаимного недоброжелательства, ибо после долголетнего антагонизма, в лучшем случае холодного отношения друг к другу, они наконец пришли к обоюдному уважению и пониманию. Это было очевидно при их прощании.

По дороге со станции домой Клайд зашел на кладбище и положил цветы на могилу Кэри. Теперь это стало его ежедневным обрядом. Источником его сильнейшего страдания было то, что он не имел права настоять, чтобы Кэри была похоронена в Синди Лу, как Люси. Ведь ему была известна давно устоявшаяся традиция, предписывающая жене лежать рядом с мужем в смерти, как и в жизни; нарушение этой традиции непременно вызвало бы великое недовольство по всей округе. Поэтому Клайду пришлось подавить свое желание, не высказывая его никому, но впервые в жизни он ощущал столь сильные муки: из-за внутреннего сопротивления этому и из-за того, что теперь Кэри, казалось, находилась от него намного дальше, чем Люси. Но постепенно он нашел успокоение в осознании, что Люси в месте своего последнего упокоения находится одна — значит, это место как бы всецело стало ее личным святилищем, равно как его успокаивала мысль о том, что Кэри сейчас покоится в величественном склепе, что было ее посмертным семейным долгом.

Он приближался к торжественному склепу Винсентов с необычайным спокойствием, чего не было раньше. Обычно высокие металлические ворота подъездной дороги, ведущей к кладбищу, были закрыты и открывались только для того, чтобы пропустить похоронную процессию. Пешеходы же проходили на кладбище через ворота поменьше, каковых на кладбище имелось двое — по обеим сторонам главного входа. Главные ворота открывались с большим трудом из-за их массивности и огромного веса, к тому же их створки были подвешены на одинаково тяжелых цепях, при помощи которых они автоматически запирались. И скорбящему родственнику приходилось вдвойне трудно, ибо, как правило, он был нагружен множеством цветов. Сейчас Клайд возблагодарил Господа за то, что нашел главные ворота открытыми. Он медленно прошел на кладбище, держа в одной руке огромный букет белых азалий, а в другой — пурпурных ирисов.