Рёв (ЛП)

Двадцать долгих дней я работал до тех пор, пока едва не валился с ног, но засыпать было всё также тяжело. День за днём я тащил свой зад домой, ощущая пустоту из-за её отсутствия. Я мутно и плохо сплю, прежде чем мне приходится встречаться с новым днём, в постоянной борьбе с моим собственными обязательствами. Я надеюсь, что и она победит в своей собственной борьбе. Я потерял бесчисленное количество часов сна, мечтая о том, что могло бы быть, только для того, чтобы проснуться с раной глубоко во мне, ощущая ошибочность мнения, что я поступаю правильно.

Нона звонила пару раз. Я игнорирую её и знаю, что это хреново, но я не в состоянии иметь дело со всем этим прямо сейчас. Я бесчувственный, погружен в работу с головой и хочу игнорировать всё, что заключает в себе моё сердце.

Прямо сейчас мне больно так, будто я снова потерял её. Когда меня впервые арестовали, от мысли, что могу потерять её, я чувствовал такую же острую боль, как если бы меня выпотрошили. Дейви и Нона были друг у друга, но мы: Чарли и я, столкнулись с большей утратой, чем когда-либо испытывали.

По сей день поражаюсь своей наивности в отношении будущего. Я думал, что с утверждением о самообороне против монстра у меня был шанс на защиту. И всё же, когда я столкнулся с тем судьёй и длинной очередью чудаков-свидетелей, мне стало действительно страшно. Они поручились за то, каким замечательным человеком и отцом был покойный Шериф Барнс до своей трагической и жестокой смерти от рук невменяемого молодого человека. Я начал осознавать пугающую реальность того, что меня ожидает впереди. Несмотря на мои показания, а также Ноны и Чарли, присяжные и судья полагали, что за кулисами осталось больше, чем любой свидетель мог бы увидеть, и это подарило нам надежду. Затем они перешли к вынесению приговора, но… когда ты слышишь «но», всё, предшествующее ему – исчезает.

Я защищал наши жизни до тех пор, пока не выгнал отца Чарли во двор и выстрелил ему в спину.

Нона закричала в противовес их словам, ибо она знала правду. Она спустила курок в тот роковой день, однако я собирался поплатиться за это. Вина кричала исходя из её души и всё, что я хотел сделать – поддержать Нону. Чарли нигде не было видно. Они скрыли её от нас, так как она была несовершеннолетней. Я видел её только тогда, когда она давала свидетельские показания. Рассказывая свою версию того, что её отец делал с нами и с ней в тот день, она плакала очень сильно, но ни разу не отвернулась от моего пристального взгляда. Прямо перед тем, как она должна была изложить свою ложь, она посмотрела в сторону Ноны и Дейви, заставив нас гордиться, прежде чем её вывели из зала суда и моей жизни.

Есть грань между самообороной и охотой. Я переступил эту черту и получил соответствующий приговор. Некоторое время я провёл под арестом, пока не достиг совершеннолетия, затем меня отправили в тюрьму штата, где через пять лет я получил условно-досрочное освобождение.

Содержание под арестом фактически походило на серьёзно охраняемую школу, что позволяло мне продолжать обучение и получать консультации психолога. Там было немало уязвимых детей, но большинство находились на грани безумия, либо были членами банд. В первый же день меня предупредили о преступных группировках. Если бы я не был таким замкнутым человеком, возможно, я решился бы присоединиться к ним, так как понимал силу одиночества. Когда тебя оторвали от твоей семьи или у тебя вообще её никогда не было – очень заманчиво стать частью чего-то, что олицетворяло собой идею. Они были в братстве и были опасны. Я старался изо всех сил не стоять у них на пути, сознательное выживание стало единственным моим союзником.

Я был совершенно неправ и чуть не поплатился за это своей жизнью.

Тюрьма была точь-в-точь тем же, только с большим количеством охраны и большим числом видов монстров. Я примкнул к первой попавшейся банде и делал всё зависящее от себя, чтобы сохранить душу и тело в целостности. Только по прошествии двух лет я создал свою собственную репутацию, многие из моего «братства» были убиты или выпущены на свободу. Я поднимался по иерархической лестнице не только при помощи силы, но и путём подавления. Именно тогда я осознал, что мог изменить некоторые фундаментальные вещи моей повседневной жизни в этих толстых, холодных стенах. Я мог защищать слабых и по-прежнему оставаться сильным, мог жертвовать без потерь. Эти перемены были вознаграждены начальниками и охранниками благосклонностью и финансовым обеспечением, чем-то типа лицензий моим строителям и другими проектами.

Всё это во многих отношениях изменило мою жизнь и выставило меня дураком во многом другом. Однако именно её письма подтолкнули меня, заставили стремиться к моему будущему и напоминали, что я был невиновен.

Её слова могли вдохновить меня, дать мне надежду, а порой они были подобно пулям, разрывающим на куски мою плоть. Я заслуживал каждую поверхностную рану и более, ибо я никогда не отвечал на её душераздирающие, преданные письма. Внимание парней всегда привлекало то, что когда я получал ее письмо, я прислонялся к стене и перечитывал каждое слово много раз подряд, пока оно не врезалось в мою память навсегда. Затем я нес письмо к ближайшей раковине или унитазу и рвал его на мелкие кусочки, прежде чем смыть. Я никогда бы не позволил другому мужчине прочесть её драгоценные слова, её тайны. Я не позволил бы им узнать о её горе и страданиях, которые она переживала в приёмной семье. Но, полагаю, в один прекрасный день, после окончания вуза, она отказалась от меня. Больше не было ни словечка, ни письма. Каждый раз, когда приходила почта и я не получал письмо, пусть за многие годы и привык к этому, мне хотелось ударить кулаком в стену. Что и случалось пару раз.

Я ненавидел себя за это, а порой сильнее ненавидел её. Но она поступила так, как хотел я – выросла и оставила позади ужасы нашего прошлого.

Тем не менее теперь, когда я обдумываю все те решения, которые мы приняли, считая, что они верны, я осознаю, как сильно мы ошибались. Чарли никогда не превратится в свободную женщину, какой я хочу, чтобы она была. Она так и не попала в сказку. Она ушла из одного дома ужасов в другой.

Что ж, мы оба в десятикратном размере оплатили наши долги и потеряли слишком много времени. Она не живет – она существует в состоянии ожидания в мотеле, и это нужно прекратить.

Этим утром вместо того, чтобы ехать прямиком на строительную площадку, я медленно еду в сторону Грандвью, вижу её машину, припаркованную в отведенном для этого месте, и вздыхаю. Не знаю, чем я могу помочь, но выясню это, даже если мне придётся стать своего рода сталкером. Нужно покончить с этим дерьмом прежде, чем оно покончит с нами.

Чарли

17 лет

Я выплакала все слёзы и даже больше, но ни одна слезинка не стоила этого. Я думала, что они выпустят его после задержания. Думала, что они не отправят его туда, куда сажают убийц и насильников, но они посадили его. У меня не было возможности поговорить с ним или встретиться, так как моя новая приёмная семья говорит, что я должна двигаться дальше. Они используют такие слова, как: зло, грех, покаяние и Бог, но это всего лишь слова. Смиты – тоже ничего не значат, они не помогают ни мне, ни Нейту.

Я чувствую боль в груди оттого, что потеряла его. Он был моей опорой сколько я себя помню, а теперь у меня не осталось ничего, кроме сомнения. Сомнение – жестокая уязвимость, оно закапывает всё, чему ты доверяешь, под землю, хороня так глубоко, что ты задаёшься вопросом, было ли правильно хоть что-то, с самого начала. Прошло двенадцать месяцев, от Нейта не было ни одного письма, ни сообщения, ни звонка.

Я думала, что он любил меня, но это было полной чушью. Это было в прошлом. Я просто желаю, чтобы он, как и я, нуждался в прикосновениях.

Глубокой ночью я чувствую муки страданий. Я плохо переношу одиночество и хочу, чтобы он вернулся. Хочу в его кровать, которая на протяжении многих лет была моим безопасным местом, но я так давно была лишена её, что больше не могу вспомнить запах.