Маленький белый «фиат»

— Я ведь раньше не мог переехать из моей старой квартиры, как бы мне этого не хотелось, — сказал он.

— Мог — ты мог бы переехать сюда и прикидываться аргентинцем сколько угодно, если бы ты просто приложил усилия. Как меня это злило…

— Но ты не понимаешь…

— Чего я не понимаю? Что трудно собраться и переехать, когда ты постоянно обдолбанный?

— Нет. Как бы я ни хотел, я не мог переезжать, ведь оставь я ту квартиру, родители бы продали ее.

— И что?

— А как же дядюшка Тьерри? Ну как ему сказать, что он больше не может подходить к окну и запускать своих голубей? Ты бы смогла?

Она почувствовала прилив любви, но осталась безучастной, зная, что если его проигнорировать, то он спадет сам собой. Так обычно и бывало.

Эстелла не могла понять, с чего бы это Вероникин доктор пригласил ее и Фуонг на свадьбу, при том что виделись они всего лишь несколько раз. Вероника объяснила, что его невеста собирается привести на свадьбу четырех бывших приятелей, а поскольку у доктора всего лишь одна бывшая подружка, то он выглядел бы неубедительно. А с тремя таинственными француженками он будет смотреться в церкви не так безнадежно. Эстелле не хотелось пускаться в долгий путь до Англии ради того, чтобы едва знакомый человек мог сделать вид, что пользуется международным спросом у дам, а когда Вероника заявила, что не может ехать, поскольку на выходных приезжает ее брат с детьми, а Фуонг сказала, что собирается в Чили регистрировать передвижения медуз, то Эстелла вычеркнула мероприятие из повестки дня. Но вскоре выяснилось, что на самом деле невеста не англичанка, а валлийка и свадьба будет проходить на полуострове Ллин, то есть на родине любимого ею Р. С. Томаса, и тогда Эстелла незамедлительно приняла приглашение.

В тот день она явилась поводом некоторого замешательства. Никто толком не понимал, откуда она и что здесь делает. Большую часть времени она провела с родственниками невесты, отчаянно упражняясь в безумном валлийском и упрашивая их рассказать знакомые им истории из жизни Р. С. Томаса. Вид французской блондинки в маленьком платьице типа «зебра» на шестидюймовых каблуках произвел заметное волнение. Мужчины построились в очередь для того, чтобы поупражняться с ней в валлийском, в то время как их жены и подруги смотрели на это искоса. Выбор доктора произвел на нее сильное впечатление, и, когда молодые давали клятвенные обещания, она всхлипывала в голос. На фуршете она оказалась втянутой в разговор с церковным органистом. Этот мужчина с мягким голосом, тридцати девяти лет от роду, проживающий с матерью, обладал богатейшими познаниями в области местной поэтической традиции как на валлийском, так и на английском языках. Где-то посреди анализа концовки книги Дилана Томаса «Посещение дедушки», которой Эстелла не читала, она заставила его замолчать посредством продолжительного и страстного поцелуя. Это застало его врасплох, ведь никто прежде его не целовал и он давно оставил надежды на что-либо подобное.

Ему пришлось вести ее домой. Они тихонько прокрались по лестнице в его комнату, и немного спустя дом наполнился скрипом кроватных пружин и эхом подавленных стонов. Им в дверь постучали, затем — еще, потом стук сменился тяжелыми глухими ударами, и раздался крик его матери: «Прекратите сию же минуту! Это отвратительно».

«Прости, мама, — прокричал в ответ органист, — но, может быть, это — моя единственная возможность». И он вернулся к упражнению с новыми силами, а стук в дверь и крики в конце концов смолкли.

Утром его мать ожидала за завтраком своего сына с новым бесстыжим другом. Она была очень удивлена появлением француженки в очень коротком, с низким вырезом, невозможно узком платье. Еще более ее поразила свободная и легкая манера, в которой та вела разговор на вполне сносном валлийском, расправляясь с яйцами всмятку. Она проявила интерес к дому и к деревне, и к тому времени, когда она допивала вторую чашку чая, мать органиста, весьма ею довольная, сказала:

— Непременно приезжайте к нам еще когда-нибудь. Это было бы очень мило, не так ли, Родри?

Родри посмотрел на свои ботинки.

— Боюсь, что это невозможно, — ответила за него Эстелла.

— Я уже приглашал ее, — тихо ответил Родри, продолжая разглядывать свои ботинки, — и она уже сказала «нет». Она говорит, что так будет лучше, и я склонен ей верить, поскольку она знает, о чем говорит.

Эстелла надела свои несуразные туфли, распрощалась и покинула этот дом. Она зашла в свою «В&В» [7], переоделась в чуть более подходящий туалет и взяла такси до Абердарона, где уселась на задней скамье маленькой церквушки, завороженная сердитого вида старичком. Он не поднимался, чтобы что-то сказать, он вел себя так же, как и другие прихожане. По окончании службы она осталась на своем месте, и по дороге на выход он прошел мимо нее так близко, что она почувствовала его запах — именно такой, какой она себе представляла, — запах слов и Уэльса. Она не попросила у него автографа, даже не поприветствовала. Она прошла за ним на улицу и провожала взглядом до тех пор, пока он не скрылся из виду. А затем, не чуя под собой ног, она взяла такси до вокзала и направилась в Лондон. Перед возвращением во Францию ей предстояло кое-что сделать.

— В конце концов она оказалась очень славной, — сказала мать органиста.

— Я знаю, — сказал он.

— Она очень симпатичная, правда? И она так много знает об Уэльсе. А то, что она сделала с тобой прошлой ночью, для Франции — вполне нормально, так что мы и не в претензии, не так ли? Может, тебе пора присмотреть себе милую девушку, вроде этой. А ты уверен, что она не приедет тебя навестить?

Родри ничего не сказал.

— Родри?

Он не отвечал.

— Родри, я с тобой разговариваю!

— Она никогда не вернется, мама. Давай больше не будем о ней.

Он продолжал разглядывать свои туфли. Казалось, ему просто не отвести от них глаз. Неизвестно почему, воображение рисовало окруженный стеной огородик и собаку-ищейку, и он почувствовал, что в сердце поднимается такая тоска, которая никогда его не оставит.

Глава 3

В тот вечер, который Жан-Пьер выбрал для проведения концерта, исполнялся ровно год с момента роковой поездки Вероники домой. Она тоже не вспоминала об этом, пока не включила утром телевизор и не увидела в новостях слащавый сюжет, посвященный этой годовщине, но у обоих в жизни происходило столько разных событий, что было как-то не до этого. Приготовления шли медленно, но весьма успешно: все четыреста билетов были раскуплены заранее, а буквально в последнюю минуту Жан-Пьер умудрился втиснуть еще пятьдесят человек в ту новомодную до невозможности художественную галерею, которую избрал местом проведения концерта. Услышав об этом, Вероника, вызванная на подмогу по случаю, решила сделать своевременное и доброе дело — уговорить его пожертвовать весь доход от концерта на борьбу с противопехотными минами.

— Хорошо, — небрежно сказал он, — если ты хочешь…

— Это здорово — сколько, ты думаешь, это даст?

— Ну, сейчас соображу… — размышления дались ему нелегко, и когда были приняты в расчет все расходы по организации концерта четырнадцатью болгарами да плюс еще пятьдесят билетов, то потеря обещала быть значительной. — Примерно минус пятнадцать тысяч франков. Я буду очень благодарен, если вы попросите ваше милосердие выслать мне чек как можно скорее.

— А-а, — сказала Вероника.

— Не такое уж большое и дело, — сказал он, пожимая плечами. — Такова природа искупления.

Остаток дня она провела за приготовлением закусок для болгар, начиная понимать, куда ушли все деньги. Она и представить себе не могла, что у авангардных музыкантов такой аппетит.

Вероника обругала Жан-Пьера за то, что он втиснул еще пятьдесят человек. К десяти тридцати зал был битком набит, и пробираться сквозь толпу, играя роль официального фотографа, представлялось ей сущим кошмаром. Появилась Эстелла, прихрамывающая в больших Бригиттиных кроссовках и внимательно следящая за тем, чтобы никто из зрителей не наступил ей на левую ногу.