Маленький белый «фиат»

— Нет, я конечно же не сержусь на тебя. А с чего мне сердиться?

— По понятным причинам.

— По каким таким понятным причинам?

— Я не думал, что ты одобришь мои откровенно коммерческие начинания.

— Почему же?

— Потому что… ты для меня пример, которому я пытался следовать всю жизнь, — бескомпромиссный художник. А вот теперь я пишу мягкий рок для радио. Я вышел в тираж.

— Каждый должен зарабатывать на жизнь, особенно в твои годы, и это здорово. Ты впервые в жизни сделаешь деньги.

— Но мне все равно хочется быть похожим на тебя, как тогда, когда ты отказала тем людям, что осаждали тебя после выставки, — это было здорово.

Вероника вспомнила случай, о котором он говорил. Примерно в то время, когда они с Жан-Пьером познакомились, к ней обратилась пара человек из одного агентства с предложением всевозможной работы — школьные фотографии, свадьбы, фото для календарей и пейзажная съемка для дешевых журналов. Она с негодованием отвергла их предложения, убежденная в том, что теплый прием, которого удостоилась ее выставка, обеспечит прибыльный рынок сбыта ее собственной фотографии. Она решила, что не стоит рассказывать Жан-Пьеру, как она горько сожалела о своем отказе. Каждый день на работе она думала, что уж лучше бы фотографировала котят в корзинках для поздравительных открыток или шестидесятилетних теток с юными мужьями для еженедельных журналов. По крайней мере, она выходила бы хоть куда-то с фотоаппаратом, даже на то, чтобы если бы снимала всякую ерунду. А денег, полученных за выставку в Испании, не хватит даже на то, чтобы покрыть расходы на подготовку снимков. И если бы она могла сделать незатейливые снимки за деньги, что сейчас удалось Жан-Пьеру, то она согласилась бы не задумываясь. Но об этом она, конечно, ему не скажет.

— Я думаю, то, что ты сделал, — это здорово, — сказала она, — я очень горжусь тобой.

— Спасибо. Но ради бога, никому не говори — если это когда-нибудь всплывет, то мне будет стыдно показаться.

— Не скажу, — заверила она, улыбаясь про себя. В конце концов, у нее теперь есть свой маленький секрет. — Послушай-ка…

— Что?

— Поставь еще раз, Жан-Пьер.

Он залез в сумку и поставил диск. Теперь Вероника была готова подпевать хору. Как странно думать, что он ее обожает. Она всегда полагала, что он смотрит на нее сверху вниз, как на существо низшего порядка, и вот оказывается, что все это время он уважал ее как художника. Он довольно забавно это демонстрировал, но теперь ей не приходилось об этом беспокоиться.

После нескольких стаканов вина Жан-Пьер продолжил свою исповедь.

— Ты знаешь ту песню, которую я написал? — спросил он.

— Да, — к тому времени она уже неплохо ее знала, ведь он прокрутил ее шесть раз.

— Ты знаешь, как я придумал слова?

— Нет. Расскажи мне, как ты придумал слова.

— Мы уже были вместе около трех месяцев. И я представил себе, что бы почувствовал, если бы ты ушла. Я знаю, что это просто глупая песня, но мне было так грустно представлять, что ты ушла к другому…

Однажды он уже написал для нее кое-что, но она тогда не поняла. В тот вечер они сидели в его квартире, и он возился со своим саксофоном, извлекая из него невнятный шум. Она решила, что он настраивает его или просто продувает, избавляясь от пыли, но, положив инструмент, он повернулся к ней и сказал:

— Я написал это для тебя.

— Красиво, — сказала она тогда, — спасибо тебе.

Но на сей раз она была действительно тронута. Одно дело, когда речь идет о нескладных нотах, сыгранных для тебя на огромном саксофоне, и совсем другое, когда ты вдохновила кого-то на написание почти душевной баллады в твою честь. Это конечно не блеск, но, по крайней мере, шаг в правильном направлении.

— А когда ты ушла на самом деле, то я почувствовал себя даже хуже, чем тот человек в песне.

Вероника не знала, что сказать. Она почувствовала приступ раскаяния — весьма знакомое ощущение — за встречи за его спиной. Она ведь не знала, что является частью любовной истории, а если бы знала, то вела бы себя гораздо лучше.

— Я не могу взять твоих денег, — сказала она.

Он утверждал, что первые скромные успехи на музыкальном поприще благотворно сказались на его банковском счете. Речь шла не о большой сумме, но, впрочем, достаточной, чтобы выручить Веронику.

— Тебе нужна новая машина, и только так ты сможешь ее купить. А как еще ты достанешь деньги на машину за несколько дней? Я не пущу тебя в тюрьму и уж конечно не дам стащить у меня еще что-нибудь.

— Но ведь ты для этого много работал, писал этот мягкий рок.

— Ты всегда можешь вернуть деньги, когда они у тебя появятся.

— Думаю, что это немного облегчает дело.

— Отлично, и, кроме того, я многим тебе обязан.

— В самом деле?

— Конечно, обязан. Вспомни, сколько ты мне одалживала за последние несколько месяцев. Я постоянно просил у тебя денег, а ведь ты не могла себе позволить щедрость, а я в них на самом деле не очень нуждался. Я ведь с голоду не умирал, деньги шли прямиком к этому китайцу.

В воображении Вероники этот наркоторговец всегда представал в развевающихся одеждах, с длинной жиденькой бороденкой, когда же она в конце концов с ним познакомилась, то он оказался рыжеволосым мужчиной по имени Фабиан, который не то что в Китае не был, а даже не покидал территории Франции.

— Не нравится мне это. Я больше не буду отдавать столько денег китайцу.

— Так ты бросаешь курить травку?

— Бросаю? Ни в коем случае. Собираюсь сократить до двух раз в неделю, — он задумался, — ну, может, до трех, — он подумал еще немного, — ну, иногда — четыре, но точно, что не каждый день.

Веронику это порадовало: он курил слишком много и главным образом из-за этого становился очень скучным.

— То, что произошло за последнее время, заставило меня по-новому взглянуть на свою жизнь, и мне предстоит многое изменить. Я заслужил то, что ты украла у меня стерео, — сказал он, — это пошло мне на пользу.

— Нет, мне не следовало этого делать, я так переживаю…

Ей было приятно, что Жан-Пьер предлагает ей деньги и при этом не настаивает на ее вине: список ее прегрешений и без того достаточно велик.

— Ладно, — зевая, сказала она, — давай отделаемся от этой машины и пойдем покупать другую. А деньги я тебе отдам, как только смогу.

Она хорошо выспалась в эту ночь, впервые со времени аварии.

Глава 8

— Похоже, гроза вас миновала, — сказала Франсуаза, поправляя свой кружевной наряд из желтого нейлона. — Вы, должно быть, довольны.

— О чем вы говорите?

— В конце концов, вас ведь не собирались арестовывать…

— А с чего бы это меня арестовывать?

— За убийство принцессы Дианы, конечно.

— Ах да, я совсем забыла, ведь это, кажется, на моей совести. И как это я миновала список подозреваемых… — она хотела, чтобы это прозвучало саркастически, но более всего ее занимал вопрос о том, что известно Франсуазе.

— Они поймали водителя того белого фиата.

— Правда? — Вероника пыталась сообразить, как такое возможно, ведь ей же не светили лампой в глаза и не брали анализ из глубин прямой кишки.

— Да. Он, конечно, иностранец — вьетнамец. Я всегда говорила, что нельзя пускать иностранцев во Францию. Смотрите, что получается: возьмите иностранную машину и иностранного водителя, сложите вместе — и что? Погибает принцесса. Как это меня раздражает! — Она, видимо, забыла, что принцесса сама являлась иностранкой, а ее любовник, но меркам Франсуазы, и вовсе уж иностранец. Из всех пострадавших лишь вдребезги пьяный шофер той немецкой машины прошел бы суровый национальный тест. — Я всегда говорила, что Жан-Мари Ле Пен [6] рассуждает весьма здраво, и если бы он пришел к власти, то ничего подобного бы не случилось.

И тут Вероника все поняла: должно быть, Франсуаза покупает себе одежду с развалов на сборищах крайне-правых. Сколько бы в новостях ни показывали интервью с ними, их природное превосходство роковым образом подрывается в глазах зрителей вопиющим невежеством, неприятными голосами и — особенно — цветовой безвкусицей в сочетании с приверженностью к скверным тканям. Вероника почувствовала облегчение, разрешив загадку, терзавшую ее многие месяцы; теперь оставалось лишь поподробней расспросить о том несчастном, которого арестовали.