Небесный лабиринт. Искушение

Глава четвертая

Потом все говорили, что произошло чудо: убитых и раненых должно было быть намного больше. Вторым чудом было то, что водитель, сумевший выбраться из машины без посторонней помощи, сам оказался доктором с Фицуильям-сквер и прекрасно знал, что нужно делать. Он прижимал платок к окровавленному лицу, но заверил всех, что это царапина, и дал указания, которые были исполнены буквально. Один должен был остановить уличное движение, другой — вызвать полицию, а третий — побежать по переулку в травматологическое отделение больницы Святого Винсента и вызвать санитаров. Доктор Фоли опустился на колени рядом с телом мальчика, мотоцикл которого потерял управление. Он закрыл глаза и молча вознес хвалу Небесам за то, что его собственный сын не хочет ездить на таком средстве передвижения.

Потом закрыл глаза мальчику, сломавшему себе шею, и накрыл его своим пальто, скрывая от взглядов студентов, с которыми покойному не суждено было познакомиться. У маленькой девушки с раной на виске прощупывался слабый пульс. Скорее всего, сотрясение мозга, но состояние не критическое. Еще две девушки отделались ссадинами и синяками, но были в шоке. Он сам прикусил язык, возможно, выбил пару зубов и получил глубокий порез над глазом. Задача доктора заключалась в том, чтобы сначала передать пострадавших в руки профессионалов, а уже потом попросить кого-нибудь смерить давление ему самому.

Одна из раненых — крупная девушка с добрым лицом и каштановыми волосами, в темной одежде — очень переживала за подругу, лежавшую на земле без сознания.

— Она не умерла, нет? — В ее глазах стоял ужас.

— Нет, нет. Пульс есть. Все будет хорошо, — успокоил ее доктор Фоли.

— Просто она еще не жила. — По щекам девушки катились слезы.

— Никто из вас еще не жил, детка. — Он отвел взгляд от мертвого мальчика.

— Нет. Ева — это особый случай. Если она не поправится, это будет ужасно. — Она закусила губу.

— Я уже сказал. Ты должна мне верить… А вот и они. — Пришли санитары с носилками. Поскольку до больницы было около двух сотен ярдов, «скорая» не потребовалась.

Затем прибыла полиция. Люди идеально управляли движением, и маленькая процессия двинулась к больнице. Бенни слегка прихрамывала; однажды она остановилась и оперлась на кудрявую светловолосую девушку, которую заметила за несколько секунд до несчастного случая.

— Извините, — сказала Бенни. — Не знаю, смогу ли я идти.

— Не за что. Вы повредили ногу?

Бенни осмотрела ногу и для пробы оперлась на нее.

— Нет, не очень. А как вы?

— Не знаю. Кажется, нормально. Может быть, даже слишком нормально. Через минуту все может измениться.

Перед ними несли носилки с Евой, белой как мел. Бенни подобрала ее сумочку, дешевую сумочку из пластика, несколько недель назад купленную матерью Фрэнсис в магазине Пегги Пайн и подаренную Еве перед ее отъездом в Дублин.

— Думаю, она поправится, — дрожащим голосом сказала Бенни. — Тот окровавленный человек, который вел машину, сказал, что она дышит и что пульс у нее нормальный.

Она так убивалась, что каждому хотелось обнять ее и приласкать, хотя Бенни была на голову выше большинства окружающих.

Девушка с красивым лицом, сейчас грязным и исцарапанным, девушка в хорошо сшитом темно-синем жакете, сейчас запачканном кровью и мокрой глиной, смотрела на нее с сочувствием.

— Этот человек — доктор. Он в таких вещах разбирается. Меня зовут Нэн Махон, а тебя?

Это был самый длинный день в их жизни.

Врачебный осмотр начался, но шел медленно. Мертвого мальчика полицейские взяли на себя. По крайней мере, пообещали сообщить о случившемся его родным. Они осмотрели его вещи. Почти на всех был адрес. В Дунлаогхейр отправили двух молодых полицейских.

— Вы сможете сказать ей, что все произошло мгновенно? — спросил Джон Фоли.

— Не знаю, — ответил рядовой. — А это действительно так?

— Да. Возможно, это ее немного утешит, — мягко сказал Джон.

Но сержант придерживался другого мнения.

— Доктор, откуда вы знаете? Многих матерей утешила бы мысль, что перед смертью он успел покаяться в грехах.

Джон Фоли отвернулся, чтобы не выдать свою досаду.

— И скажите ей, что это не его вина, — добавил он.

— Боюсь, мои люди не смогут… — начал сержант.

— Знаю, знаю, — устало ответил доктор.

— Конечно, мы дадим вам позвонить, — сказала медсестра, — но сначала вам нужно пройти осмотр. Потом вы сможете сообщить родителям, что с вами случилось. Так будет лучше.

Новости были хорошие: мелкие порезы, ничего серьезного. На всякий случай им сделают укол от столбняка и дадут легкое успокаивающее для снятия шока.

С Евой было хуже. Треснувшие ребра, небольшое сотрясение мозга, глубокий порез у края глаза и перелом запястья. Ей придется пробыть в больнице несколько дней. Возможно, неделю. Они хотели знать, кому сообщить об этом.

— Подождите минутку, — сказала Бенни.

— Вы должны знать, кто она. Вы же ее подруга. — Монахиня, прикрепленная к больнице, была сбита с толку.

— Да, но это не так легко.

— А как быть с ее бумажником?

— Там пусто. У нее нет близких родственников. Пожалуйста, дайте мне подумать. Я должна понять, что лучше.

Бенни ничего не хотела рассказывать родителям, но нужно было решить, какой из двух монахинь сообщить о несчастье с Евой. А вдруг Ева рассердится, если мать Фрэнсис узнает о ее невеселой жизни в монастыре, лжи и обстоятельствах, которые привели ее сначала на другой конец города, а потом на больничную койку?

И так ли ужасна мать Клер, как считала Ева?

В конце концов, эта женщина — монахиня. Если она посвятила себя Богу, то в ней должно быть что-то хорошее.

У Бенни заболела голова. Задача оказалась слишком трудной.

— Может быть, поделишься? Одна голова хорошо, а две лучше, — сказала Нэн Махон. Они сидели у стола и пили сладкий чай с молоком.

— Это похоже на сказку братьев Гримм, — ответила Бенни.

— Рассказывай.

И Бенни начала рассказывать, чувствуя себя предательницей.

Нэн слушала ее и задавала вопросы.

— Звони матери Фрэнсис, — наконец сказала она. — И скажи, что Ева собиралась позвонить ей сегодня.

— Но это не так.

— Какая разница, когда именно она собиралась позвонить, если от этого монахине станет легче?

Это имело смысл. Да, имело.

— А как быть с матерью Клер?

— Со злодейкой?

— Похоже, это действительно ужасная особа. Она будет кричать на добрую мать Фрэнсис. Просто кошмар, что она имеет отношение к этому делу.

— Если так, то зачем звонить ей и подвергаться адским мучениям ни за что?

— Думаю, ты права.

— Вот и хорошо. Тогда ступай и скажи это местной сестре, иначе она подумает, что у тебя сотрясение мозга или что-нибудь в этом роде. И заодно попроси кого-нибудь из медперсонала сообщить матери Фрэнсис о повреждениях Евы. Сама ты только напугаешь ее до смерти.

— А почему ты не хочешь звонить родителям?

— Потому что моя мать работает в отеле, где не любят замужних женщин. Я не хочу, чтобы она волновалась из-за пустяков и срывалась с места. А отец… — Нэн сделала паузу.

Бенни ждала.

— Ну, это другое дело.

— Хочешь сказать, что ему на тебя наплевать?

— Совсем наоборот. Он примчится сюда, начнет шуметь, кричать, устроит сцену, скажет, что его бедную девочку ранили и напугали до смерти, а потом потребует выяснить, кто в этом виноват.

Бенни улыбнулась.

— Я серьезно. Он всегда был таким. Это и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что я могу получить от него все, что мне нужно.

— А плохо?

— Не знаю. Просто плохо, и все. — Нэн пожала плечами, и Бенни поняла, что разговор окончен. — Ступай и позвони Доброй Фее, пока на нас снова не напялили крахмальные халаты.

Кит Хегарти находилась в большой передней спальне, которую сдавала двум братьям из-под Голуэя. «Умные и симпатичные мальчики, — думала она. — Хорошо воспитанные матерью. В отличие от других, одежду вешают аккуратно. Проблем с ними не будет. Один учится на сельскохозяйственном, другой — на экономическом. Что бы там ни говорили, а фермеры у нас не бедствуют. Сегодня в двери университета войдет немало фермерских сыновей».