Кино для взрослых. Плутовка

— Сплошь интересные люди. Тебе должно понравиться. Видишь того бородатого парня? Это Руссоф.

Пол посмотрел через всю комнату — туда, где черноволосый бородач в бархатном смокинге приближался к группе молодых людей. Руссоф был художником-авангардистом, о котором неделю назад была хвалебная статья в журнале «Тайм».

— Здесь, на стенах, есть и его работы, — поведал Макс, жадно грызя крекер. — Вон, рядом с Куниеси. Жена недавно купила.

Пол подошел поближе, чтобы разглядеть три наложенных друг на друга разноцветных треугольника. К нему подошел молодой человек с напряженным лицом.

— Это — настоящий шедевр. Что в искусстве главное? Отбор. Руссоф знает, что оставить за пределами картины.

— Он оставил порядочно, — сказал Пол и вдруг заметил в дверях Шейлу. Одну. Каждым своим движением она словно бросала вызов. Выставляла себя напоказ и в то же время не была вульгарной. Ее сексуальная бравада таила в себе загадку.

Вокруг нее тотчас образовалась толпа поклонников. Но не успел Пол сделать шаг в том же направлении, как был перехвачен симпатичной девушкой, которая попросила принести ей выпить.

Возвращаясь с напитком, он отметил высокую, пропорциональную фигуру девушки и всю ее строгую красоту и пожалел, что ей не хватает соблазнительности Шейлы. Мимо, потея и отдуваясь, протопал Макс Рэнд.

— Бедняга, — сказала девушка. — Его жена Дороти спит со всем Нью-Йорком. И все это знают, кроме Макса. Ужас, правда? Но что он может поделать? Если они разведутся, кто на него польстится?

И она захихикала. Тем временем Пол краешком глаза поймал знакомую фигуру.

— Мистер Фаллон!

Тот обернулся.

Пол заранее приготовил аргументы к предстоящему спору.

— Хотелось бы поговорить о следующем фильме «Истории».

— Траханье в чистом виде — пройденный этап, — заявил Фаллон. — Аудитория сыта по горло. Нагота, адюльтер — это все вчерашний день. Нужно двигаться дальше.

— Вряд ли вы найдете в Библии то, что ищете.

— В Библии? Мне показалось, вы упомянули «следующий фильм». О Библии у нас болела голова на прошлой неделе. Эд Сиранни уже работает над сценарием.

— Сама идея использовать Библию… Стоит ли проявлять неуважение к вере?

— Мы только переносим на экран то, что там написано.

— Я не могу согласиться…

Фаллон слегка хлопнул его по плечу.

— Всегда соглашайтесь с теми, кто вам платит. Сбережете нервные клетки.

— Я думал, мы могли бы обсудить…

— Нечего обсуждать, — уронил Фаллон и поспешил туда, где мелькнула тучная фигура Макса Рэнда.

Пол растерялся. На память пришел его простой, богобоязненный отец, находивший в Библии утешение. Сам Пол относился к религии как к безобидному мошенничеству, устаревшей легенде, но отец нашел для себя в этой китоподобной книге сокрытую, точно амбра, истину.

Шейла по-прежнему со скучающим видом стояла в дверях и, похоже, совсем не слушала двоих мужчин, которые обращались к ней по очереди. Ее нетерпеливый взгляд скользнул по комнате и остановился на Поле.

Когда он подошел, один из мужчин, в зеленом свитере, говорил:

— Знаете миф о Леде и Лебеде? Так вот, я уже три года бьюсь над художественным воспроизведением лебединого крыла. Одного-единственного. Но столь совершенного, что не нужно будет ни Леды, ни чего-то там еще. Один взгляд — и вам ясен смысл легенды.

— Вы — Пол Джерсбах? — спросила Шейла. — Я как раз хотела с вами поговорить.

Они отошли от двери — и от ее поклонников.

— Как вы догадались, я собиралась улизнуть.

Вблизи она оказалась еще красивее. Глаза из-под густых черных ресниц сверкали изумрудным огнем.

— От Леды и Лебедя?

Она раздвинула губы в улыбке.

— Тот, другой — еще хуже. Выдумал новый искусственный язык и свято верит, что отныне все будут учить этот язык, а поэты — писать на нем стихи.

— Где только Макс Рэнд берет таких дебилов?

— Дороти питает слабость к «творческой интеллигенции».

— Где она? Я так и не познакомился.

— Здесь где-нибудь. Вы ничего не потеряли. Она жуткая зануда. Единственное, почему я пришла, — Дороти обещала пригласить киношников. Но я никого не вижу.

Глядя на ее элегантную фигуру в шитом на заказ пиджаке и атласных брюках, Пол вспоминал Шейлу без одежды. Должно быть, она догадалась, потому что подарила ему отнюдь не оскорбленный взгляд женщины, привыкшей к тому, что ею любуются.

— На днях мы говорили о вас с Ивеном Хендершотом.

— Вот как?

— Он пригласил вас поужинать. Что вы о нем думаете?

— У нас была всего одна встреча.

— Вполне достаточно, чтобы составить мнение. Он вам понравился или нет? Не бойтесь, не передам.

— Ему не откажешь в своеобразии.

— Вы, конечно, знаете о наших отношениях? Посмотрите, что он мне подарил.

Она показала свое запястье в кольце полыхающих белоголубых бриллиантов.

— Дорогая вещь.

— По-вашему, я не стою?

— Конечно, стоите.

— Вы удивлены?

— Он староват для вас.

— Ивену пятьдесят. Мне двадцать шесть. — Шейла с удовольствием повертела браслет. — Единственное, что делает жизнь сносной, это когда получаешь то, что хочешь. Говорят, будто не все продается и покупается. Однако все самое лучшее стоит денег. Ивен находит вас обаятельным.

— Серьезно?

— Лично для меня это ничего не значит. Сыта по горло обаятельными мужчинами. Потом всякий раз убеждаешься, что, кроме обаяния, у них ничего нет. Мир полон пустых смокингов. Ивен — единственный, кто не надоел мне через несколько недель.

Пол почувствовал укол ревности. И неожиданно для себя выпалил:

— Поужинаете со мной?

— Нет. Не думаю. Я еду домой — отсыпаться. Завтра в полседьмого утра нужно быть на студии.

— Как-нибудь в другой раз?

Она устремила на него загадочный взгляд изумрудных глаз.

— Пока не знаю. Как вы по части ловли такси?

— Крупный специалист.

— Тогда можете отвезти меня домой, если хотите.

Уходя вместе с Шейлой от Рэндов, Пол чувствовал на себе завистливые взгляды остальных гостей. Он уже был готов поверить в успех.

Однако она простилась с ним возле многоквартирного дома на Парк-авеню, и пришлось ему в десять часов вечера изнывать от скуки в своей убогой меблирашке, терзаясь сожалениями о том, что могло бы быть.

Он сел за письменный стол и начал листать Библию. В самом деле, материала более чем достаточно. Только ханжа или чистоплюй станет это отрицать. Но разве действовать по совести — значит проявлять чистоплюйство? Вечный вопрос: «Чего ты все-таки хочешь?» Похоже, ему хочется всего сразу: творить, приносить пользу, снискать богатство, власть, уважение, любить одну женщину и иметь про запас других — и, в довершение всего, не поступаться добродетелью.

По-прежнему находясь во власти противоречивых эмоций, он постучался в дверь Салли Горовиц.

Полчаса спустя он лежал на полосатом как зебра диване, восхищенно любуясь ее зрелыми формами. Она стояла перед ним в шелковой комбинации, с розовыми бабочками по бледно-зеленому полю. Он привлек ее к себе и погладил по спине. Ее отвердевшие соски уперлись ему в грудь. Он разомкнул губы; Салли пробежалась язычком по внутренней стороне его рта. И рухнула на диван рядом с ним. Он стащил с нее комбинацию — последний оплот сопротивления.

— Пожалуйста, — простонала она, — не сразу…

Он погладил ее груди. Мягко, но настойчиво раздвинул ноги. И испытал острое блаженство, пронзив ее. В то же время он сознавал: за свершением последует пустота. Он пригвоздил Салли к дивану и в убыстряющемся темпе начал совершать сильные толчки. Она громко стонала, вряд ли сознавая, что делает.

Потом она заскулила, заахала, яростно сжала его в объятиях.

— Еще!.. Сейчас!.. Ох!.. О-о-о!..

Она с такой жадностью облизала свои губы, словно они были намазаны медом. Руками она стиснула его ягодицы. Он неистово задвигался внутри нее.

По всему телу Салли — от головы до пят — прошла судорога.

— Господи Иисусе!

Вернувшись к себе, Пол достал из ящика бюро общую тетрадь — дневник, в который он начал записывать все, что имело отношение к «Конфиденциальным кассетам» и могло пригодиться для цикла статей, которые он обещал написать для синдиката Притчетта. Пора бы уже начать. Публикация статей ознаменует его разрыв с Фаллоном, Хендершотом и всей этой развращенной кликой, положит конец позорному этапу его карьеры.